Человек переспросил, значит не в курсе, кто такие кумихо. Вот и славно. Знать ему не обязательно. Манато с огромным удовольствием увильнул от ненавязчивого уточнения, переключаясь на другую тему, впрочем, отнюдь не приятную.
- Если вспомнить, какой ответ я получил в прошлый раз, желание вести беседы с ним как-то поугасло, - буркнул молодой хранитель, совсем забывая, что ни о чем Катсураги-то и не спрашивал, скорее оскорблял и обвинял, но будь он не виноват, то не стал бы бросаться с кулаками, возможно даже попытался бы переубедить. А может и не попытался бы. Ведь сам черный кицунэ не отличался большой любовью к разъяснениям своих поступков, а ведь у него был маленький, но шанс хотя бы попытаться оправдаться перед старшим хранителем. Они определенно не могли мирно сосуществовать хотя бы потому, что были слишком упрямы, слишком похожи в этом упрямстве.
- И я не хочу здесь искать свое счастье! Нет его здесь, никогда не было и никогда не будет! Как можешь ты ровнять «выбор» смертного и ёкай? Для вас это решение на несколько лет, для меня же – навеки. А если решу что-то изменить, то умру. За меня не выбор сделали, а отправили в ад при жизни. Представь себе – пожизненный и прижизненный ад без малейшей возможности что-то поменять, заняться чем-либо иным. И судьба здесь одна – издохнуть от лап они, от человечьей неблагодарности, или от гнева вашего многоуважаемого хранителя.
Мана даже не заметил, что опять нахохлился, завернулся в одеяло и вел свой рассказ с таким обиженным видом, будто ему не сотня лет уж, а только годик пятый стукнул, не более. Сато, наверное, диву давался, как можно быть таким эгоистом, и таким ребенком одновременно. Но больше всего лису сейчас хотелось жалеть себя, так как поменять что-то он был не в силах. Не привык он к такому, как и к людям не привык, но смотритель им уже даже не воспринимался, как часть того презренного серого стада озлобленных смертных. Сам кицунэ этого еще не осознал и не заметил, но этому мужчине он готов был хоть всю душу наизнанку вывернуть, уже хотя бы из-за того, что рядом с этим странным, спокойным и – что греха таить – умным человеком ему было немножко легче, во враждебной, чуждой обстановке была одна единственная живая душа, которая еще не отвернулась и не накостыляла. Воистину, словно маленький. Дали внимание, терпеливые и стойкие уши. Вот он и растаял.
В юноше даже промелькнуло что-то вроде абсолютно неосознанной симпатии и…сочувствия.
- О, нет. Ты одинок… Ты говоришь о работе и прихожанах, словно они избавляют тебя от одиночества, но это же не так. Только племянница. Раз или два в месяц, - эхом повторил лис, - Что это есть против всей жизни? Как ты можешь здесь жить…
Манато еще помнил, что Сато уже рассказывал о своей сказочной любви к храму, при этом ловко увильнул от вопроса о том его таинственном долге, борге или что там с ним стряслось. Ёкай не мог поверить, что такая самоизоляция для общительного и теплого человека может быть добровольной. Но об этом пришлось бросить мыслишки, потому как последней своей репликой Акио попал не в бровь, а в глаз. Мана тут же надулся, поплотнее запахнулся в одеяло, попытался выпрямиться и принять гордый и независимый вид, получилось паршиво, а серьезное выражение лица портили поджатые губы и взгляд обиженного барсука.
- Не нужна мне компания! И у меня дома готовили куда вкуснее! – безбожно врал и смотрителю и себе молодой демон. Да так залихватски, что покраснели даже ушки, если б под слоем густой темной шерстки это было бы заметно.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Мана вел себя словно ребенок, избалованный и обиженный. И этому существу совсем не нравилось, что человек пытается читать ему нотации. Причем он вполне сознавал насколько смертный прав, как много в его словах истины, или хотя бы житейского опыта. Лис демонстративно расфыркался, буркнул что-то вроде: «Да что может смертный вообще знать» и переключился на другую тему, где чувствовал себя малость уверенней
- Не вижу я здесь счастья. Спокойствие – не счастье. Это апатия. Ты отрешен от мира, с ним почти не контактируешь и зовешь это счастьем? Такое может быть счастьем для ёкай или духа заблудшего, но никак не для человека.
Как не странно, но кицунэ считал себя довольно хорошим знатоком гнилой человеческой натуры, так что считал своим святым долгом обрадовать смотрителя храма, что тот столь же несчастен, сколь и спокоен. До пены из рта, при надобности, Манато был готов спорить о том, что считал людей в корне существами социальными, нуждающимися в постоянных тесных контактах из себе подобными. Увы, он лишь не отдавал отчета себе в том, что вел себя совершенно так же и потребности его такие же, а со своей жестокостью и в чем-то инфантильностью мог легко становиться в ряд с самыми обычными представителями двуногих смертных.
Хорошо хоть расспросы о еде он воспринял верно, сразу распознав сарказм. Мордочка надулась, тонкие губы скривились в гримасе, а черные уши завернулись назад. Всем своим видом демон показывал, что недоволен таким вольным и неуважительным к себе отношением.
- Не знаю, что должно было быть смешного, но не вышло, - сквозь зубы процедил лис, чуть отползая от Акио. Бедный даже обратно побледнел. Зверье с болезненным чувством собственного достоинства с трудом мирилось с таким к себе отношением, но нашло в себе смелости и сил лишь на то, чтоб отвернуться и действительно свернуться кренделем на краю футона. Живот болел, спина болела, ребра болели, так что причин отдохнуть у молодого ёкай было предостаточно.
- Иди, похвались своей чертовой статуе: над кумихо вышло подшутить… и жизни подучить.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Теперь ёкай усиленно не слушал мужчину и не реагировал на его попытки примирения. Но, на самом деле, паренек был удивлен тем, как перед ним просят прощения, словно это было взаправду, словно смертный по-настоящему жалел о своих словах, будто совсем не желал странное демоническое существо задеть или оскорбить. Манато даже готов был признать, что шокирован уважительным обращением к себе. Хоть он и был духом оборотня-лисы, хоть и обладал кое-какими силами и прожил, по меркам людей, довольно длинную жизнь, однако же, слышать подобные обращения для него было непривычно. Возможно, так сложилось, как раз из-за того, что кицунэ почти не пересекался со смертными, его единственным кругом общения были такие же демоны, как и он сам, да только постарше и с шерстью, преимущественно светлее. Следовательно, что такое уважительное, более того – формальное обращение к себе, Мана понятия не имел. Оказалось вроде и приятно, но непривычно, а из уст единственного человека, которого не хотелось убить – даже противоестественно, словно мужчина понял, что с ушастым недоумком нету резона подробно общаться, и выставил бетонную стену.
Конечно же, лис и не думал признаваться себе в слабости, в том, что допустил слабину и теперь жаждет внимания еле-еле знакомого человека.
Сато ушел. Лис свернулся еще более плотным клубком. От боли в прижатых ребрах почти не выл, да только кому оно надо. Было досадно, а внутри свистел холодный ветер, будто внезапно опустила какая-то уютная комнатка в темной душе жестокого зверя.
Но молодой ёкай зря расстроился. Смертный не сделал так, как делали все остальные на его месте – не распрощался с бедовым лисом. Больше того: вернулся еще с чем-то съедобным и вкусно пахнущим. Но не это было самое главное. На чуть подрагивающее от холода и паршиво протекающей регенерации плечо легло еще одно одеяло.
- Я никуда не пойду. Я не могу никуда уйти… - буркнул из-за вороха одеял демонёныш, - Тем более, людям на глаза.
Но ни о чем более он просить Сато не стал, надеясь, что он не воспримет это, как сигнал, что нужно убираться. Манато не хотел оставаться сам. Не в этом состоянии абсолютного морального опустошения и физического избиения. Спустя всего несколько мгновений, что-то под слоем одеял поменялось. Весьма крупные очертания вдруг начали уменьшаться, аж до тех пор, пока на подушке не осталась черненькая лисья мордочка. Мана очень надеялся, что к звериной форме храм будет больше благосклонен. Правда, все равно было холодно. Кицунэ понадобилось немного времени, чтоб прямо под одеялом пробраться на другой конец футона, еле слышно поскуливая, и потом прямо ткнуться спинкой в колено смотрителя. Тепло живого тела, как не крути, с одеялом сравнивать бесполезно.

[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Лис уже не мог спать, чтобы до этого не плел смотрителю. Сколько можно валяться?! Но и подниматься с постели зверь не пожелал. А греться о человека оказалось и вовсе удачной идеей: лис перестал подрагивать, только сосредоточено сопел. Но первое прикосновение людской ладони к голове восторга не вызвало. Кицунэ неслышно зарычал и поморщил мордочку, скаля ряд острых зубов, но от поползновений искусать наглого смертного все же удержался.
Спустя несколько мгновений ёкай странным образом успокоился. Смотритель храма не делал резких движений, не позволял себе лишнего, просто делился спокойствием и умиротворенностью, слегка приправленными жалостью к глупому созданию, что притерлось к его ногам. И каково же было изумление ушастого строптивца, когда дышать стало легче, ноющая боль в ребрах постепенно уходила и вообще мир обретал какие-то краски.
Манато показалось, что этот смотритель далеко не так прост, возможно, он обладает силой врачевания? У людей это, конечно, крайне редкое явление, но ведь может быть! Возможно, поэтому он и живет в храме? Кицунэ с большей охотой верил в такую возможность, чем в то, что всему виной он сам и дело всегда было только в его голове, в его чувствах, а добрый человек только немного скорректировал озлобленную внутреннюю установку зверя.
Как бы там ни было, в лисьем обличье, молодой ёкай не мог напрямую спросить о такой возможности. Но благосклонность свою к человеку проявить-таки не поскупился и вывернулся, словно кот, да примостил черную голову на колене мужчины. Но надолго его в таком положении не хватило. Было слишком неудобно выворачивать шею под неестественным углом. Так что зверь и вовсе забрался на руки Акио, да и там не усидел долго. Кроме того, что для посиделок на руках у человека, демон был немного великоват, то и лежать ему, наконец, осточертело, тем более что самочувствие, в рекордные строки улучшилось, почти пришло в норму. Лиса повертелась, потопталась по ногам мужчины, расфыркалась и трусцой потопала на улицу, на ходу принимая обычное свое обличие.
- Но в статую я не вернусь! – наконец, гаркнул кицунэ, словно его об этом кто-то спрашивал.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Отредактировано Thomas Macleane (2 марта, 2016г. 00:42:51)

Как бы смотритель храма не старался надеть на чудаковатого лиса косынку, тот все равно оказывался шустрее и изворотливей. И да, Ношение каких-либо головных уборов подобного типа он искренне считал недостойным своей светлости. Почему это он, благородный (если допустить, что таки благородный) ёкай должен прятать свою сущность? К тому же от кого? От каких-то там смертных? О, нет-нет, не в этой жизни Мана будет уступать и прогибаться под людей. А уж как ему была безразлична перспектива солнечного удара – словами не описать, ибо на такое даже слова тратить – расточительство.
Так что у них с Сато закрутилась целая потасовка, небольшая зато забавная. В ходе противостояния не пострадал ни один человек, ни одна лисица. Что тоже, во многом было удивительно. В кои-то веки, решение спора с обычным человеком не переросло в членовредительство по отношению к последнему. Что-то было в этом Акио, что не давало кицунэ его обидеть или травмировать.
И вот, в очередной раз, подныривая под рукой смотрителя, Манато замер в странной полусогнутой позе с косынкой, уложенной, и еще не успевшей слететь с головы. Вовремя. На горизонте, будто ниоткуда появилась девица. Девица, которую кумихо узнал сразу же. Именно это юную особу он вчера напугал до полусмерти.
Взгляд моментально похолодел и потемнел. Даже воздух вокруг лиса, казалось бы стал прохладней.
Снимать косынку он с себя пока он не спешил, так что красный лоскут ткани так и лежал на макушке с завернутыми ушами. Но лис выпрямился и надел на себя маску надменности и холода. Гость у Сато был то, что надо: молчаливое, со злым взглядом. Хотя уже сейчас злиться было не на что. Вокруг девицы развеялась темная аура, пованивающая потусторонними миазмами, а она сама была энергична и полна сил и радушия. Как раз все то, что так раздражало лиса, но все же не вызывало в нем той выедающей ненависти, которую он испытывал к слабым созданиям, позволившим паразитировать на себе злым духам.
Он ее еще и знает? Вот же… вечно у них всех где-то родня… - Мана даже не стал рассматривать тот вариант, что можно помогать за еду не только своим родичам и близким знакомым. Подарочный пакет с угощениями это предположение и доказывал, и опровергал, ведь дело было толи в гостинце, толи во взятке.
Как того и следовало ожидать, лис не соизволил представиться и демонстративно промолчал. Ровно так же ему было плевать на имя девицы и на ее историю жизни. Своим фонтаном активности молодая особа лишь вызывала раздражение и желание уйти куда-то в астральные сферы, лишь бы не дышать одним воздухом с этим обезьянообразным.
Да, конечно! «вдруг» все стало хорошо… Над твоим «вдруг» было произведено немало работы, что уж говорить. - по той или иной причине лисы ночью могли даже погибнуть, - Курица, неблагодарная! Она ведь думает, что это храм такой волшебный, а не его хранители, мимо статуи которого ты прошла только что! Но да…алтарь, чтоб тебе пусто было!
От серых мыслей кицунэ отвлек вопрос о еде, тот самой блажи жизни, от которой сегодня Манато сознательно отказался. Лис и так был сыт, да и стряпня Сато на запах была куда приятнее того, что женщина принесла в пакете. А уж когда речь зашла о происхождении и сопливой жизненной истории госпожи Мадзю, то лис только морщил нос и всяко сдерживался, чтоб не укусить недавнего знакомца. Хотя, в целом, ему было совершенно до фени на судьбу этой юной, расфуфыренной особы.
- Сей ночи эту проститутку я почти до смерти напугал… Идиот Катсуми… Скорее всего этот отброс еще вернется в прежнее состоянии и будет приползать в храм и давиться соплями, да рассказывать трогательные истории на ночь таким наивным глупцам, как ты, - с поразительным ядом в голосе прорычал Манато, продолжая подозревать госпожу Мадзю во внебрачных отношениях, которые в сущности, и стали причиной ее психоза.
- Да и ушел этот ваш «юноша», скорее всего не просто так, а от того, что мог узнать о сей светлой особе. Почему ради этой малодушной гниды, скорее всего, в ближайшем будущем мамаши байстрюка, хранитель храма должен рисковать своей жизнью, а то и вовсе погибать? Что в этом благородного или достойного? Никто не вспомнит и тем более, и не изменит свою жизнь к лучшему, не возьмется за голову. Все бесполезно. Человечество, словно гнилой цветок, посаженный в песке – сколько не поливай, вся влага уйдет в землю, а росток и дальше будет чахнуть.
Даже в человеческом обличии легко можно было сказать, что у юноши-лиса шерсть стоит на загривке дыбом. Он сам себя разозлил и раззадорил, так что уже не мог успокоится так просто, как злиться начал. Спустя несколько мгновений тупого созерцания какой-то одной точки прямо впереди себя, Манато, наконец, расфыркался и упорхнул обратно в дом, распространяя вокруг себя волны темной энергии.
А из-за чего все это? Нет, он, конечно, искренне верил в то, что прав относительно девушки, но было и еще кое-что – ёкая до одури злила зависть за то, что эта молодая особа пришла в храм, обменялась со смотрителем парочкой приятных слов, после чего кинулась угощать альтарь. А что у него есть? У него не будет никогда ни вот такой, дурочки, которая могла бы скрашивать одиночество, ни подношений от благодарных спасенных и осчастливленных.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Темпераментный ёкай мало не подавился своим возмущением и желчью. Еще так искусно его не удавалось присадить никому. При этом смотрителю синтоистской обители даже не пришлось прибегать к каким-то сложным приемам убеждения или аргументации. Как оказалось, бороться с черным кицунэ просто – не поддерживать высокий градус в спорах. А лучше вообще проигнорировать и, как это продемонстрировал Сато, шлифануть это безэмоциональным, но обидным и правдивым замечанием.
Манато только и осталось, что глотать ртом воздух. Он, привыкший отстаивать свое мнение с пеной у рта, а то и при помощи рукоприкладства, сейчас была просто в ступоре. Вышел из него он мало не через минуту и, когда уже было совсем поздно, кинул в спину смотрителю:
- Я не благородный ёкай. Я просто кумихо, злой дух.
Сказано это было негромко, но с такой досадой, что юноше сейчас было абсолютно все равно, что он сам уже начинает верить в обидные клички Катсураги, будто он крови гнилой и здесь, в сей светлой обители тепла и душевного спокойствия, его потемневшей, проржавевшей и прогнившей душе не место.
Но самым поразительным было не это. Мана еще не до конца осознавал эту деталь, но ему оказалось важно и болезненно не получить одобрения и понимания от Акио. Этот человек, который первый за всю его жизнь смертный протянул к нему руку ласкающую и сочувствующую, вдруг воздвиг толстую стену из осуждения. Где-то очень-очень глубоко внутри Манато понимал, что не прав в чем-то, возможно не прав во всем. Но больнее и обиднее всего было видеть спину мужчины, удалившегося убирать двор. Да, его весьма красноречиво променяли на метлу. Куда уж символичней.
Лис, конечно же, распсиховался и шмыгнул в храм, но в нем вовсе не остался. На ходу поменял облик на обычного черного с проседью лиса и выбежал одним из боковых ходов прямиков куда-то в кустарник. Благодаря этому, он не слышал ни милых бесед смотрителя с благодарной прихожанкой, ни шуршания метлы по каменным плитам.
Какое-то время лис просто бесцельно таскался по окрестностям, успокаивался. И, наконец, понял, что сейчас ему просто плохо – он более не злиться, не плюется ядом, просто все навалилось тяжелой бетонной плитой на хрупкое пушистое создание и давит всем весом ментальной ответственности. Чертов человечишка! Все это его происки!
Однако, стоило солнцу начать клониться на запад, как Мана вспомнил, что вот-вот проснется его «напарник». А так как, скорее всего, он видел и слышал злобную тираду своего нерадивого «коллеги», то изгнания ему не миновать.
В грудке все вымерзло.
Конечно, кицунэ до последнего считал себя правым в той или иной степени, кроме того, он даже сейчас не был готов унизиться и просить у Катсураги прощения, обещать прилежное поведение и все в таком духе. Так что предугадать свою судьбу не составляло труда. И сказать честно, Манато было страшно и холодно. А в радиусе досягаемости не было ни одного живого существа, которое помогло бы успокоиться и не чувствовать себя таким никчемным и обреченным.
Или все же есть?
Лис осмотрелся, прислушался и сделав вывод, что Катсу еще в статуе, опять просочился в храм, где в дальней опочивальне он отыскал смотрителя, самого обычного человека с большим сердцем и неестественным терпением. Почему-то было немного стыдно, так что зверь просто лег рядом с футоном, где отдыхал мужчина. Невольно из тонкой пасти вырвался вздох, какой-то совсем не звериный.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Манато был удивлен, даже напуган тем, что смотритель обители еще не спал и застукал его за таким постыдным занятием. Лис мало не додумался убежать куда подальше из глаз долой мужчины, но он вовремя успел понять, что Сато суетится с постелью для него и ведь вовсе не потому что злится. Когда же, наконец, новая постель была на месте, Мана неспеша, немного опасливо влез на предложенное ему место. Впрочем, человекообразного вида принимать так и не стал, только свернулся калачиком в выложенном гнездышке и позволил себя гладить. Лис немного дрожал. Да, ему было страшно, что уж говорить и хорошо он знал, что делает сейчас глупость и на решение белого собрата сие никак не повлияет.
Черный лис будто в воду глядел. И стоило только ему синхронно со смотрителем задремать, как в воздухе вдруг заискрило – Катсураги проснулся и он не в хорошем настроении.
Так и оказалось. Все подозрения и опасения оправдались, стоило кицунэ объявиться на пороге дома.
Манато упрямо делал вид, что не замечает хранителя и, упаси Боже, не слушает его речей, хотя ему самому с каждым новым словом белого собрата становилось холодней и паскудней. Все кончилось тем, что у лиса чуть подрагивали лапки и кончики ушей.
Он не даст ему жизни. Так или иначе, но выгонит за врата святилища. Тогда он не убережет ни жизни, ни гордости. Но да, у паренька было достаточно собственного достоинства, чтоб действительно уйти. Уже даже последствия не казались такими уж страшными – в конечном счете, молодого ёкай ничего не держало, с близких были только родители, так же разочаровавшиеся в чаде, как и его нынешний напарник. Конечно, выглядело все это не в меру пафосно, но раз уж ему прямым текстом сказали, что делать, то следовало так и поступить – в ином случае его выставили бы на час позже, зато с рукоприкладством и. наверняка, в неприглядном виде.
Злой кицунэ ушел, так и не зайдя в храм и не накостыляв нерадивому кумихо. Сам же лис рычал и морщил нос, но потом притерся мордочкой к ладони Акио и какое-то время так и лежал, будто стараясь запомнить какое оно – теплое прикосновение человека, рука которого не желает зла.
Наконец, набравшись решимости и отчаянья, темная лисья тень совершенно бесшумно вынырнула из храма. Темное пятно шустро пронеслось по дворику и остановилось лишь на каких-то ступенях, чтобы кинуть последний взгляд на своего жестокого надзирателя.
- Однажды, ты поймешь, что в минуту смертельной опасности именно тебе лично на помощь никакой человек не придет. А всех тех ёкай, что могли быть тебе полезны ты свел в могилу.
Наверное, мало не впервые в жизни, слова произнесенное лисьей пастью, но человечьим голосом (что требовало просто колосальных усилий), прозвучали спокойно, совсем в духе Сато-сана. На том зверек шмыгнул в кустарник, где и попал из виду.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Отредактировано Thomas Macleane (14 марта, 2016г. 00:38:03)

Мягкие лапки несли легкую тушку очень тяжело и медленно, казалось, что к хвосту кицунэ привязали гири в тот самый момент, как он исчез из поля зрения белого хранителя.
Так ли лечится ненависть к человечеству? Манато уже не хотел узнавать, но знал только то, что его тело еле удерживает в себе все ту распирающую его черноту. Он был преисполнен жажды смертоубийства всякого, кто повинен в том, что с ним случилось. Даже будучи обычной лисицей он не даст людям покоя: будет душить их верещащих детенышей прямо в колыбелях. О да, достойная мстя за все то зло, что несет с собой двуногая чума. Скорее всего, при первой же попытке, ему размозжат мозг бейсбольной битой, но оно того стоит. А самое главное – храм бога-лиса возненавидят. Никто не будет идти к нему за помощью. И пусть белошерстая гнида давится своим благородством и человеколюбием.
Но все эти мысли были лишь гиперболизированным гневом, который пушистый зверь никогда в жизнь не претворит, хотя бы потому что станет безмозглым животным. А если уж силы вышние и оставят ему сознание, то, скорее всего, он будет слишком разбит  и утомлен своим же негативом.
Но вот звериные уши уловили голос кицунэ-хранителя. Хоть Манато уже и был очень далеко, практически на краю священных земель храма, тем не менее, этот повелевающий возглас он расслышал, словно Катсуми говорил прямо над ухом.
- Пф. Конечно, по правилам. И завтра ты меня вновь выгонишь. Потому что я их ненавидел, ненавижу  и буду ненавидеть всегда, - лис не говорил громко, в целом, даже не рассчитывая, что его кто-то может услышать. Но голос Касту поколебнул его решимость: теперь лис стоял в нескольких шагах от свободы и скорой смерти, но гири за ним стали еще в разы тяжелее. Но при этом возвращаться туда, не было желания: все эти презрительные взгляды, уничижительные прозвища – кому такое может понравиться?
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Манато очень хотел не слышать слов своего старшего собрата, уже хотя бы потому, что не верил, что может хотя бы теоретически услышать что-то для себя хорошее. В целом, так оно и было, но из речей белого лиса он узнал об истинной природе решения того. Все дело вовсе не в нем, жалком кумихо, как теперь его звали, а в смотрителе, которого сам черный ёкай, в упор не воспринимал, как человека, для него это действительно был «смотритель священного храма», но никак не простой смертный. Эта личность в воображаемой записной книжке Манны значилась отдельным пунктом. Где-то в глубине своего темного сердца, молодой демон даже допускал мысль, что этот Сато-сан – божество, умело маскирующееся между смертными, ведь человек не может быть таким спокойным, таким теплым и исполненным великодушия и терпимости. Вот теперь мысли лиса приклеились к образу смотрителя и все решения вертелись там же.
Таким смешным образом, юноша без тени сомнения воспринял указание старшего хранителя «быть на месте», как призыв вернуться на футон под бок к мужчине, благосклонность которого спасла его пушистый хвост. Впрочем, не такой уж и пушистый..
Думать же о самом Катсураги хоть и не хотелось, но пришлось. Вот как на самом деле воспринимать его «готов ли»  и «будь на месте»? Как предложение? Как ультиматум? Как намек, что вовсе не готов и иди, доживай свой век в блохах и лишаях среди собак помойных? Конечно, хотелось верить в первый, или хотя бы второй вариант. Манато до сих пор не знал, как ему правильно поступить, но все-таки решился еще раз испытать свою удачу. В крайнем случае, худшее, что может произойти – Катсу его опять вышвырнет.
Так что спустя несколько минут сложных сомнений, лис молчаливой тенью пробрался обратно на вершину священного холма, к самим храмовым постройкам. Из поля зрения белого лиса он постарался смыться как можно скорее, после чего вновь боковым ходом шмыгнул в комнату смотрителя, где занял подготовленное ему ранее гнездышко, ткнувшись предварительно в ладонь спящего человека.
Манато дышал шумно и сбивчато – слишком распереживался, но сон мужчины не потревожил, при этом и сам отключился, как никогда быстро, словно не его только что мало не выгнали в смертную жизнь и не ему тут же дали помилование.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Конечно, называть подобные решения «индивидуальными», «личными» или «добровольными» было кощунственно, ведь, в сущности, у молодого ёкай не было выбора, как такового: либо смертность, либо послушание. К сожалению, выбор был так же очевиден, как и все дальнейшие действия Манато.
Но стоило лису влезть под руку смотрителю, немного отдышаться, успокоиться и уснуть, как сердце его освободилось, по крайней мере, от части того тяжкого бремени, что на нем лежало. Неожиданно черный кицунэ оказался готов стать послушным и верным ради этого одинокого, по его личному мнению, человека.
Увы, выспаться это ему никак не помогло. С рассветом Ману ждал ужасный сюрприз в виде острой боли на острой мордочке. Зверек подорвался на все четыре, начал мотать головой, пока не понял, что к нему обращается старший хранитель. Надо было видеть то кислое выражения лисьего личика! На улицу он выбрался очень неохотно, очень осторожно, медленно и на полусогнутых, с плотно прижатыми к голове ушками.
- Нет ли способа или обстоятельства, которое освобождало бы от сидения в статуе? – впервые, наверное, за все время знакомства, Манато не дерзил и не плевался ядом, в его словах, произносимых абсолютно непостижимым образом, даже слышалась нотка ноющая. К тому же, юноша понимал, что сидя весь день в статуе, он напрочь лишит себя возможности откушать лакомств с рук смотрителя, да и видеться теперь он не смогут, в ту пору, в какую Катсураги отпускал бы напарника из каменного плена, все живое уже видело бы седьмой сон. Но больше всего, кумихо просто не хотел превращаться в безжизненное закованное в одной позе духовное создание, обязанное выслушивать всех ноющих субъектов смертной двуногой расы. Не лучшие обстоятельства для терапии и выработки человекотерпимости.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

На этот раз Манато решил не искушать судьбу и молчал. Молчал даже тогда, когда подумывал сказать спасибо, или что-то вроде «Я постараюсь». Но зная себя, юноша не рискнул открывать рот, а то опять не получится какой-то конфуз и ляпнет чего лишнего.
Дождавшись пока старший хранитель исчезнет в статуе, кумихо опасливо потянулся, осмотрелся, сделал ровно два круга вокруг своего постамента и понял, что до сих пор не хочет превращаться в каменный истукан. Отложив свое наказание еще на несколько секунд, он подбежал к храму, удостоверился, что своим внезапным и малоприятным пробуждением не потревожил смотрителя, потихоньку вернулся на ненавистное место у статуи. Лизнув длинным языком по царапине на носу, зверек громко зевнул и развоплотился в синюю дымку, которая медленно осела на каменную фигуру лиса-хранителя.
Чертов Катсураги словно в воду смотрел! Днем и правда было несколько посетителей. Даже, если бы этот посетитель был и один, то Манато показалось бы, что это прямо толпа целая.
От бормотаний и псевдомолитв смертных у кицунэ уши вяли, но он стоически терпел и пытался абстрагироваться, постоянно фокусируя свое внимание, если не на каменном напарнике, то на флегматичном смотрителе. Но один двуногий червь его заинтересовал, уж слишком забавно причитал о том, как же его уже извели эти непонятные козни, словно дом на него обиделся: то свет выключится, то кошка заболеет, то крыша протечет, то половица сломается, то дверь скрипеть начинает среди ночи, то окна беда какая-то открывает. Сил нету терпеть все это. Потергейст – не иначе!
На счет западных модных веяний о полтергейстах и иже с ними явлениях у Манны были серьезные сомнения, но мужика похоже действительно достали. Вполне себе смахивало на происки какого-то озлобившегося или обидевшегося духа. Бытовуха. Но забавно. Вот ведь у какого-то демоненыша недоношенного фантазия буйная, чтоб так несчастного довести! Смех и только. Но смеяться было бы опасно, даже на том астральном, нематериальном уровне, молодой ёкай чувствовал, как за каждым его действием и даже мыслью внимательно следит белый кицунэ. А в это время лапки так и чесались придать статуе движения и добить несчастного молящегося, тронув за плечо каменной конечностью. Вот потеха была бы! Хотя…может и не только потеха, скорее всего, убирать за «потехой», Сато-сан, на пару с белобрысым заставили бы его.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/r71Ra.jpg[/AVA]

Сегодня лис, кроме прочего, не рискнул даже покинуть статую раньше своего надзирателя. Хотя жуть как хотелось! Молодому ёкай уже начинало казаться, что мир вертится, что он задыхается и тому подобные проявления клаустрофобии и существа духовного. Правда, было за день и кое-что приятное. Например, его статую тщательно вымыли, что оказалось очень приятной процедурой, успокаивающей и отвлекающей от неприглядной бытности.
Но вот как смертный узнал, что кицунэ вернулся в камень? Ведь статуя статуей! Явно что-то в этом не чисто! Явно же он не так прост. Или у Манато на фоне стресса разыгралась фантазия. Тем не менее, он еле удержался, чтоб не заурчать, когда теплая ладонь прошлась по, казалось бы, безжизненному камню. Словно родитель. Интересно, а у этого Акио есть дети? Явно же нет, хотя…всякое ведь бывает у этих смертных. Может жена бросила, или произошло еще что-то. Жизнь людей такая примитивно-странная, что даже не хватает того самого буйного воображения, чтоб оценить по достоинству все варианты возможного развития событий. Да и не это было главное. Главное в другом – смотритель ему симпатизирует, возможно, снисходительно сочувствует, как это бывает в случаях милосердия для слабоумных. Но пусть даже так, но ведь не белого, пушистого и благородного человек поглаживает! Выкуси же, чертов белобрысый ублюдок!
Но Сато посвятил статуям хранителей не так уж много времени и ушел по своим делам, оставив лис выслушивать бредни прихожан. Благо, день подходил к концу. И когда Манато уже засыпал, прямо перед его каменной мордой нарисовалась миска с ужином. О, какой же пыткой было ощущать этот божественный запах, но не иметь возможности откушать питательного, аппетитного лакомства. Своего рода издевательство, или же тренировка внутренней силы воли? Ответа на этот вопрос лис не знал, но, как и всегда, подозревал худшее. Поэтому он досиделся вплоть до того момента, как чертов белых прохиндей уже дожевывая свою порцию супа, начал задавать вопросы о дне прошедшем. Словно со школьником разговаривает.
Спустя несколько минут напряженного молчания, Манато все же выбрался из статуи. Громко зевнул и полез к свей миске, порядком остывшего ужина. Глазки сразу метнулись в сторону храмовых построек, пытаясь там высмотреть Сато-сана и что-то, на чем можно было бы подогреть еду. К сожалению, результаты изысканий не обрадовали, да и не спал бы смотритель, то самого молодого ёкай не отпустил бы старший хранитель, мол «жри, злобный дух, холодное!»
Но тут паренек застыл прямо с миской в руках, не успев донести до рта первой порции угощения. До его глупой балды только что дошло кое-что, что было брошено так вскользь, словно что-то мало важное. Чертов двуличный Катсураги!
Совершенно проигнорировав допрос о прихожанах и их проблемах, паренек мало не набросился на белого кицунэ:
- Как это болен??! Чем он болен?
Сложно было поверить, но озлобленное темное создание с талантом создавать устрашающие звуковые иллюзии, было одарено богами возможностью исцелять болезни, причем смертных лечить ему было гораздо проще, чем себе подобных духов.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Отредактировано Thomas Macleane (19 марта, 2016г. 00:48:16)

Умирает? Вот так просто? Жалкие людишки, столь слабы и немощны!
Весь спектр эмоций от злости до страха, пронесся тенью по лицу юноши. А еще он негодовал. Ведь, как он мог видеть, за прошедшие три дня смотритель не выпил ни одной таблетки, ни разу не показался врачу и не поберег себя. Работа в храме, общение СС нытиками-прихожанами, физический труд – все этот ни капли не способствует здоровью. А под конец на голову мужчины свалился еще и черный кицунэ, с его нервами и агрессивными порываниями к смертоубийствам. В груди кольнуло чувство вины – столь необычная для Манато черта. Но при всем, при этом, он промолчал, и не стал делиться со старшим хранителем своими намереньями и мыслями. Он спасет этого человека. Единственный смертный, ради которого Мана готов был всего спустя день после знакомства, переступать установленные правила (которые его всегда мало заботили) и проявить немалую жертвенность. Лечение ему не давалось просто так, в пустоту боль не уходила сразу, ей доводилось преобразовываться в ничто через бессмертие кицунэ, что значило ненадолго «заболеть» хворью спасаемого. Однако, знать Катсу об этом было вовсе не обязательно, скорее даже наоборот. Белобрысый любитель правил и нотаций ни за что не позволит.
Впрочем, следовало, еще все точно узнать, проверить и прояснить. Ведь вполне возможно, что это ловушка Катсураги, его хитроумная проверка на вшивость. И нет-нет, Мана в нее просто так не попадется. Не в этот раз и не по такому поводу.
- Как скажешь, - буркнул он в ответ на озвученный план действий и, наконец, взялся за еду. Остыло, конечно, но не страшно, все равно стряпня была хорошей. Не гениально, конечно, но достойно, и сытно, и добрее сразу становилось и на сердце теплее. А все почему? Потому что злым, а, следовательно, и обиженным, нужно внимание и забота, получая их, большинство подобных субъектов обретают черты сносных в общении личностей с удовлетворительными социальными навыками.
- Мне можно будет покинуть храм? – совершенно будничным тоном осведомился молодой ёкай, даже не поднимая глаз на Катсураги.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Отредактировано Thomas Macleane (20 марта, 2016г. 02:22:43)

Опустив голову, лис изредка посматривал на старшего хранителя, сквозь отросшие черные прядки. Нужно было все время теперь наблюдать и следить за напарником, дабы вовремя подстроиться или сдержать острый язык. Хотя бы сегодня он зарекся вести себя согласно возложенным на него ожиданиям. Затея заведомо глупая, но пока выбранная тактика действовала. И да, у него таки были подозрения относительно того, позволит ли Катсураги ему безопасно покинуть храм. Не сказать, что Манато сиял желанием покидать территорию святилища, но перестраховаться стоило, заодно так можно было бы узнать, а позволит ли белый кицунэ нерадивому кумихо остаться сторожить храм.
Впрочем, ни упрощать, ни усложнять жизнь черномастного собрата Катсу не собирался. Ответ его показался юнцу несколько насмешливым, но Мана в очередной раз напомнил себе, что сегодня ему нужно вести себя образцово. А так как ничего лучше тишины он не мог сейчас предложить, то осмотрительно просто промолчал. Решение мудрое, особенно учитывая вздорный характер черныша.
Закончив со своим ужином, парень довольно неблагодарно оставил посуду все там же на постаменте – до мытья посуды его послушание пока не снизошло. Зато было кое-что получше, что паренек мог предложить Сато-сану, но сей коварный план пока следовало выносить, окультурить и посадить в благодатную землю, где он сможет созреть и дать нужные плоды. Единственного человека на всей этой планете ёкай желал спасти. Но чтоб это сделать, надо было притупить бдительность Катсураги, чтоб он перестал следить и руководить каждым его шагом. А для этого нужно было наступить себе на горло и спуститься вместе с человеколюбивым лисом в город.
В прошлый раз Манато слишком рано сбежал от напарника, потому не мог оценить его человеческий облик, даже если тот его принимал прошлой ночью. Сегодня же его взору предстало воистину колоритное и во многом пугающее зрелище. Он даже не понял, что пялится на Катсу, особенно трудно было оторвать взгляд от уродливого шрама на лице. Ожог. Это он специально себе такой декор нарисовал на морде, или шрам настоящий? Этого Манато не знал, знал только то, что терпение его вот-вот лопнет, если белый продолжит эти свои издевки и едкие замечания. Сквозь стиснутые до скрежета зубы, кицунэ просычал, что на дворе ночь и как собака вилять хвостом он не будет, потому облик смертного он принимать не станет. Хотя на самом деле, Катсураги-то был прав, его юный помощничек не умел менять свой облик в такую сторону: слишком много в его жилах было лисьего, так что уши и хвост его сопровождали постоянно. Нет, конечно, кумихо мог наслать на себя мираж, иллюзию, но это нельзя было бы считать превращением, достаточно сильной воли или очень богатого воображения – и все, иллюзия рассеивается. Так что было куда спокойнее, держаться все время в тени, прижимать уши к макушке, а хвост держать опущенным и недвижимым.
Первый дом Мана практически проигнорировал. Естественно, он там не учуял ничего интересно, ровно, как не уловил и пресловутых феромонов любви. К подобного рода чувствам он был совершенно равнодушен и потому не мог их распознавать в окружающей обстановке. На вопрос старшего ёкай Мана отмахнулся, все потому же, что не мог сказать ничего толкового.
А вот второй дом… Ну, да, наверное, какой-то домовой здесь и жил, и проказничал. Но уж темной ли была здешняя энергия – кицунэ сказать не смог, даже не удержался от едкого замечания в ответ на вопрос Катсураги.
- Чувствую? Проказника – возможно. А уж темная энергия, это тебе от меня фонит. Забыл что ли, что за собой хвостом таскаешь злого духа.
Не злобным ли демоном были кумихо? Куда  больше в них было от монстров и зверей, чем от людей и божеств.
В дом же он входить не стал, дабы не нарваться на гнев Катсуми, который воспринял бы это, как попытку агрессии черного лиса по отношению к обитателям дома. Да и не следует темным духам входить в жилища смертных, ведь их аура не способствует усмирению мелких негодяев вроде того призрака ребенка, что творил проказы в здешнем жилище. Скорее наоборот, ребенок, почувствовав недоброго собрата, скорее всего, заразиться от него темным настроением, переберет злую ауру и превратиться в полноценного мстительного демона в невинном обличии дитяти или даже младенца, что обычно было еще страшнее.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Манато аж опешил от заявления своего горе-наставника.
Этот бледный уродец вообще хоть иногда соображает, что он говорит и когда? Значит, уже и не кумихо, а просто маленький глупец? Сам ты, глупец, при чем большой и старый. Маразматик чертов!
- Смею напомнить, что ты заговариваешься. Прежде ведь с таким вдохновением обозначал «кумихо». Или ты забыл, кто это? – смерив напарника взглядом с легким налетом презрения, черный лис все же воспользовался позволением Катсураги и вошел в дом.
На «будь добрее» молодой кицунэ громко фыркнул, но от комментариев воздержался, ибо было чревато сие проблемами. Он и так только что нарушил собственное правило не раздражать белого лиса без жизненно важной необходимости. А уж вспомнив это, он подобрался, закусил губу и напялил на морду какое-то непонятное выражение толи обиды, толи раскаянья. В одном он со своим старшим собратом был абсолютно согласен – он слишком глуп и легко поддается эмоциям, а так нельзя в современных реалиях.
Подумать об этом паренек не успел, ибо сразу получил в руки талисман. Усыпляющий. Ну, отлично! Человека он и без амулетов усыпить может, и куда надежней, после его сонных процедур смертный уже и не проснется. Так что восторга особого паренек не испытал, в частности из-за того, что этими вот штуками пользоваться не умел. А кто ему мог такое показывать? Живя среди других ёкай в изоляции от мира смертных, подобный опыт ему был совершенно бесполезен, так что юноша смотрел на лист бумаги с нескрываемой враждебностью и, в тоже время, беспомощностью. Ну, вот и что ему делать? Правильно. Идти в наступление и вновь нарушит свой собственный обет.
- Я не буду пользоваться такой ненадежной…да это даже магией не назовешь! Давай я лучше его усыплю по-своему, уж точно уже не проснется. И спокойно будет, и дзасики-вараси поможем.
Хоть ёкай и говорил с привычной озлобленностью в голосе, его самого трясло не столько от злости, сколько от стыда. Казалось бы, на ровном месте, не прикладывая особых усилий, Катсураги удалось опозорить молодого кумихо, красиво так, ровным тонким слоем, раскатав самомнение последнего.
Не став дожидаться ответа, парень всунул в руки блондина листок бумаги, оскалился и бесшумно вылетел из дома. В крайнем случае, можно будет сказать, что он решил поджидать мелкого проказника на улице, куда тот мог бы попытаться убежать от белохвостого карателя, ведь всякий мелкий дух в курсе, что пламя чистокровного кицунэ, что стоит на страже смертных нещадно к существам духовных и даже пепла не оставляет от провинившихся. И уж Манато-то не сомневался, что спокойный сон человека для Кастураги важнее жизни какого-то обиженного ребенка из потустороннего мира и раде глупого смертного он изничтожит проказника. Странно и несправедливо. Почему чей-то комфорт стоит дороже жизни какого-то существа, может уже трижды мертвого, но до сих пор ведь витающего между сферами бытия, как и они сами.
[AVA]http://s018.radikal.ru/i502/1602/c7/f95a47bf7541.jpg[/AVA]

Отредактировано Thomas Macleane (21 марта, 2016г. 23:54:20)