- Что ж такой за блат-то нынче пошел, - хмыкнул альфа, не пряча пошловатую улыбочку. – Надеюсь, этот блат не очень дорого обошелся твоей заднице, а то ведь и, правда – ввек не расплачусь.
Отто его не боялся, но и не пытался верховодить. Это Вилмос понял, когда так нагло нарушил личное пространство омеги и позволил смотреть на себя сверху вниз. Обычно омежки либо довольно улыбались, сумев хотя бы психологически подмять под себя альфу, но чаще начинали краснеть, хихикать и возбуждаться. Леманн же продолжал сохранять спокойствие и достоинство, а на дне зрачков не было ни гнева, ни раздражения, только интеллигентное любопытство и ум. Отто ощущал себя ровней, а такое мировоззрение Кольтаи было в новинку и все новое вызывало в нем отторжение, может оттого он и отпускал эти сальные шуточки и пошлые намеки, чтобы вернуть омегу на место.
На лице Леманна, впрочем, не дрогнул ни один мускул, разве что белесые брови чуть приподнялись , вызывая на лице немного насмешливое и снисходительное выражение, словно он вопрошал: «Ты это серьезно?».
Поэтому Вилмос решил быстро перейти на другую тему, которую милостиво начал Отто.
- Мне все равно, что ты принесешь, если честно. Только пусть это не будет любовная муть или философские трактаты, от них у меня начинаются рвотные позывы и заворот кишок. Я бы еще освежил свои знания по химии, но боюсь нужных реагентов мне легально не раздобыть, но ты все равно принеси, мне это тоже очень интересно.
Поймав яблоко, Кольтаи тут же впился зубами в сочную мякоть, откусывая побольше и с хрустом все это прожевывая. Матушка всегда ругалась, что они едят, как свиньи. Но этот жуткий голод, тиранивший, наверное, всех альф с момента полового созревания, не утихал до сих пор. Ну и привычка запихать в себя побыстрее и побольше, никуда не ушла. Только с возрастом она немного деформировалась, потому что Кольтаи не ел на заданиях, а в остальное время любил плотно перекусить, любил «кусоломничать», а карманы его одежды были часто набиты орешками или сухофруктами.
А еще мать Вилмоса также любила нарезать фрукты дольками, раскладывать их красивыми веерами на тарелке и есть аккуратно, беря каждый кусочек двумя пальчиками, которые потом вытирала в салфетку. Чтобы не говорили, а омеги похожи между собой, некоторые их странности заложены на генном уровне.
Нога заныла и стала отекать, потому что много времени сегодня провел сидя. Кольтаи подхватил «Справочник», взял костыли и отправился в комнату, чтобы прилечь. После сытного обеда на него вновь начала накатывать сонливость, поэтому он сам не заметил, как задремал с книгой в обнимку, а на границе сознания, он все еще стерег свои планы, чтобы Отто их не нашел.
Время шло своим чередом. Отто днем учился, а вечером трудился на кухне. Почти каждый день он снабжал Вилмоса новыми книгами. Что-то альфа отметал сразу, а какие-то издания изучал долго и тщательно.
За две недели план мести в голове созрел и был выверен до минуты.
У Кольтаи был тайник, где он хранил винтовку с коробкой патронов к ней и глушитель к «беретте» и две коробки патронов к ней, а еще у него были фишки из казино. Это была прекрасная мысль – перевести часть своих электронных сбережений в такую форму. Ведь никто не сможет их отследить, а обменять их обратно и перевести сумму на новую карту не составит труда. Конечно, Вилмос не собрал там миллионы, но на пару месяцев ему хватит. Также необходимо найти неприметное жилье, где хозяева не будут особо интересоваться новым жильцом. И эта мысль сидела в голове занозой. Ему-то и надо что только добраться до тайника, обменять фишки и зажить спокойно. Но все упиралось в ногу.
А вот с этим возникли проблемы. Кольтаи довольно скоро устал находиться внутри квартиры и начал осваивать пространство площадки. И то, что ему казалось простым и легким, на деле оказалось полным животного ужаса. Это спуск по лестнице. Вилмос замирал перед ступеньками, не решаясь начать движение вниз. Он понимал, что как только опустит костыли, то тут же потеряет равновесие и ухнет головой вниз. Страх парализовал его, и обычно скудное воображение подкидывало картинки одну ярче другой. Со страхом и собственной фрустрацией он боролся один день, придумывая пути обхода и решения сложившийся ситуации. На следующий день он решил тренироваться: сначала подниматься на пару ступенек, а потом пробовать спуститься. Это приучит его вестибулярный аппарат и тело к новому положению и новым навыкам. И первая же попытка провалилась, когда Вилмос, разворачиваясь на пятой ступени, не удержал равновесие и кубарем слетел на площадку этажа. Он ободрал локти и поцарапал костыли (благо не сломал), чудом не помял конструкцию на ноге, ушиб сильно бедро, знатно приложился затылком о кафельный пол, но больше всего испугался. Кольтаи еще какое-то время лежал на спине, боясь пошевелиться и даже дышать. Адреналин схлынул, и он, поднявшись на ноги, побрел обратно в квартиру, зализывать раны. Отто пытался подступиться и узнать, откуда новые ссадины у альфы, но натолкнувшись на молчаливое сопротивление и оскал – тактично отступил, даже не настоял на обработке. До конца дня Вилмос просидел в углу кровати, мрачнее тучи.
Настроение не прибавила и та мысль, что скоро у него начнется гон. Никакие справочники и прочая медицинская литература не давала однозначного ответа: будет ли смешаться начало гона из-за болезни и кучи лекарств или нет. Может Кольтаи и не показывал, но он все же был благодарен омеге за заботу и внимание. И меньше всего ему хотелось, чтобы на тихого и спокойного юношу обрушилась вся страсть альфы в гоне, а то, что крышу ему сорвет – он не сомневался. Вилмос редко пользовался подавителям, только если срок выпадал на время задания. В остальных случаях он позволял своим инстинктам брать вверх в компании парочки милых пухлых омег.
От всех этих мыслей, идей и планов, которые обрывались на первой из сорока ступенек, идущих вниз, у него постоянно портилось настроение. Вилмос без конца прокручивал дорогу до своего тайника и то, как зайдет в дом к Тони и пристрелит этого предателя. Но для начала надо было избавиться от костылей.
Кольтаи вновь и вновь перечитывал фразу, которая была равна приговору: «срастание костей происходит в срок от четырех до шести недель… только после рентгена начинается процедура снятия аппарата…».
У Вилмоса вновь пропал аппетит – верный признак мозгового штурма и глубокого погружения в свои раздумья.
За неделю мрачного и молчаливого состояния, которое началось с падения с лестницы, он все же решился снять спицы. В один из вечеров Кольтаи подступился к омеге с этим предложением. Конечно, завуалировано и издалека, потому что Вилмос не хотел посвящать Отто в свои планы. Леманн, пожав плечами, сообщил, что со слов доктора Фишера, перелом был сложный, и чтобы все зажило и срослось без патологий, необходимо минимум полтора месяца беречь ногу и только потом съездить в клинику на рентген и консультацию. А после этого необходимо пройти реабилитацию, чтобы мышцы ноги восстановились.
Сам Кольтаи считал, что некоторое усыхание мышц это итог лечения. Но у альфы нет такого количества времени, чтобы дожидаться, пока некий доктор Фишер решит его судьбу. Он сам будет решать, что и когда ему делать.
В итоге Вилмос дождался ухода Отто в университет. Особенно было удобно то, что после лекций у него была какая-то практика в архиве, и омега несколько раз сказал, что вернется домой поздно. Кольтаи уже все подготовил для операции в кустарных условиях. Да это и не операция, он же не будет себя резать, просто немного болезненная процедура. Вилмос взял в долг у соседа ящик с инструментами под предлогом починить смеситель в ванной комнате. Сосед долго смотрел на альфу, почесывая толстый живот через серую растянутую ткань майки. Кольтаи уже про себя решил, что тот либо глухой, либо совершенно ему не доверяет, но мужчина ушел вглубь квартиры и принес ему черный пластиковый ящик с оранжевой ручкой, даже любезно поинтересовался - не занести ли его в квартиру Отто. Вилмос разрешил, чтобы успокоить мужчину и не давать ему лишних поводов для подозрения. В ящике он нашел ключи разных калибров, но в итоге подошел только разводной ключ. Он был неудобен в руке, но выполнял свою функцию. Кольтаи достал и продезинфицировал пассатижи с удобной прорезиненой ручкой.
Для «операции» он устроил удобное место на полу, расстелив под ногу сложенную в несколько раз простыню, закинулся обезболивающим и обложил ногу пакетами с замороженными овощами – это тоже уменьшит боль и кровотечение. Бинты и обеззараживающие средства теперь находились под рукой. Под спину альфа подложил подушки, понимая, что все равно не сможет сидеть в одном положении долго – мышцы сведет судорогой от перенапряжения. Немного подумав, Вилмос все же перетянул ремнем ногу выше колена, чтобы ослабить кровоток, меньше всего ему хотелось истечь кровью на полпути к своей свободе. Рядом Кольтаи положил «беретту». Не потому, что у него был план Б, в котором он бы прострелил себе висок, если бы не удалось избавиться от этого железа, нет. Кольтаи хотел быть готов ко всему, а особенно если его все же найдут.
Нога порядком замерзла, волоски встали дыбом, а по спине пробежался холодок. Вилмос снял овощи, пакеты которых стали мокрыми. Как оказалось, обезболивание не совсем лишает чувствительности, и любое движение по внешнему каркасу отзывается тянущим ощущением в мышцах и кости. Альфа выпил еще две таблетки – он не собирался отступать. Разводной ключ был грубым и громоздким, его трудно было проворачивать из-за его большого размера, но маленькие гайки он захватывал крепко. От металлических дуг шло четыре толстых штыря, которые, видимо, фиксировали кость, а также тонкие спицы-проволочины, которые кость пронзали насквозь. И штыри извлечь казалось проще, чем эти спицы, которые придется протаскивать через плоть.
Кольтаи старался не спешить, постепенно ослабляя конструкцию. Упорства и упрямства ему было не занимать. Каждые сорок минут он ослаблял ремень и расслаблялся, давая крови хлынуть в застывшие сосуды, а так же кидал на ногу и подкладывал под нее уже порядком подтаявшие овощи. Иногда в руках появлялась дрожь, особенно когда Вилмос вытащил первый штифт и потянул пассатижами спицу. Было не больно, но он бы предпочел, чтобы это сделал кто-то другой. Кровь тягучими каплями растекалась по простыне. Ее было не так много, как в ту ночь, но на светлом она смотрелась как-то зловеще. А потом пришла боль. Не острая, а глубокая и изматывающая. Если бы Вилмос видел себя со стороны, то подивился бы бледности лица и бисеринкам пота, которые собрались над верхней губой и смочили его виски. Он умел терпеть и не любил сдаваться.
Отдышавшись, он расслышал звук проворачиваемого в замке ключа. Он замер и все его чувства обострились. Пальцы автоматически сомкнулись на рукояти «беретты».