- Знаете, я бы хотел узнать побольше о вашем брате, Винсент, - негромко с улыбкой проговорил Слава, не сводя взгляда с альфы, - Винсент... вы защитите меня? Вы поможете мне? - особенно тихо проговорил Слава, опустив голову. Как бестактно было с его стороны спрашивать о таком, но ему нужно было услышать ответ, причём ответ положительный, который бы дал ему сил справиться с собственным смущением... страхами, комплексами, разрывающими его, превращающими его жизнь в невесёлую трагикомедию.
Слава прикрыл глаза, приластившись к чужой руке. Почему-то не было страшно, пусть и мужчина, стоящий рядом с ним, был альфой, а оные то и дело пугали мальчика особенно в тот период, когда они становились особенно агрессивные или тогда, когда в университет, минуя все запреты, приходил омега с резким запахом, знаменующим лишь одно. Тогда те действительно более напоминали животных, нежели людей. Впрочем, и другие, омеги, были не лучше. Осуждая похоть, Слава морщился, отворачивался, видя проявление их инстинктов между парами, во время перерывов. Ему, привыкшему глушить физиологические потребности своего тела таблетками, это казалось дурным проявлением человеческой натуры, что роднила с зверем, лишая человеческого облика.
Слава кивнул в ответ мужчине, забираясь под одеяло, скрываясь полностью, с головой, плотно укрываясь, поскольку у него извечно (даже в жаркую погоду) мёрзли руки и ноги. Сон, тяжёлый, словно свинец, липкий, словно патока, быстро овладел им.
-------------
Говорят, что человека - это такая тварь, которая быстро ко всему привыкает. Пожалуй, это как нельзя лучше описало бы жизнь Славы на новом месте. На третий день он уже успел изучить весь особняк, пользуясь отсутствием хозяина и зная, что он нескоро появится. С поистине детским любопытством, Мстислав залазил всюду, куда только могло протиснуться его худощавое тельце, заходил во все незапертые комнаты, прошаривал полки, ящики, осматривал вещи, но при этом ничего не брал, не переставлял, однако пыль с вещей всё же вытирал. Своё наглое исследование дома Слава бы оправдал перед владельцем тем, что делал уборку, поэтому ему было просто необходимо посетить все комнаты! Впрочем, оправдание не понадобилось. Хозяин дома не возвращался, звонить ему или писать сообщения Слава не решался. Возможно, Винсент был занят там, а может быть, он жил не один, и сообщение от неизвестного абонента могло бы принести ему много неприятностей, - иными словами, Слава вечно искал причину, из-за которой не мог связаться с альфой.
Неделя промчалось слишком быстро, будучи перенасыщенной событиями и общением с людьми. Те хулиганы, которые извечно донимали его в университете, в течение этой недели не трогали его, видимо, опасаясь того, что Слава обратится с жалобой куда нужно, ведь именно из-за них начался тот пожар, пусть они и не хотели, чтобы привело к таким последствиям, они просто хотели попугать серба. Но стоило Славе только-только вернуться к привычному ритму жизни, как ему снова пришлось отпрашиваться у ректора на неделю, поскольку проблемы со здоровьем воспрепятствовали продолжению обучения в здании, а усилившийся запах привёл к нежелательным последствиям, напугавшим Славу. Один из студентов выпускного курса, учуяв запах омеги, у которого совсем скоро должна была начаться течка, подкараулил Славу, увлёк его в кабинку туалета и, закрывшись с ним, пытался принудить его к половому акту. Благо громкий крик перепуганного омеги услышала уборщица, которая поспешила сообщить декану, а там всё дошло и до ректора. Разгорелся скандал, в результате которого студента отчислили. В тот же день Слава нажил себе непримиримого врага. Справедливости ради необходимо отметить, что такие инциденты - не редкость в данном учебном заведении, когда альфы уводили омег в туалет, запирались и совокуплялись, просто это дело никто не слышал, поскольку оно было либо на добровольных началах, либо омежке старательно закрывали/занимали рот. После раскрытия этого же дела в туалете установили камеру, вызвавшую большое количество споров, дискуссий среди студентов, преподавателей. Слава, как главный виновник, стал предметов ненависти многих студентов, чьим любимым местом для совокуплений был туалет, поэту неделя в университете завершилась тем, что его портфель украли. Найти-то его - Слава нашёл, спустя несколько часов поисках в толчке. В очередной раз пропали конспекты, книги, взятые из библиотеки. Из-за этого его карточку закрыли, отчего он более не имел доступа к библиотечным книгам. Учёба не давалась. Слава медленно, но верно приближался к той опасной грани, после которой его бы могли отчислить. Пропавшие конспекты, частые пропуски, отсутствие книг сделали своё дело. Снова погружаясь в беспросветную депрессию, Слава вновь взял недельный выходной, решив переждать этот неприятный период течки, чтобы затем, отдохнувший, с новыми силами взяться за учёбу.
С отцом он не виделся и старательно избегал любой возможности как-либо с ним пересечься. Ни на звонки, ни на сообщения не отвечал, потому что не хотел бы его встречать. Не хотел смотреть на него, слушать резкие и грубые речи, пугаться каждого жеста. Стевич старший всё равно отыщет его, пусть не сегодня, ни завтра... Лишь бы только как можно дольше... по максимуму оттянуть день их встречи.
Начиналась новая неделя. Очередной ненавистный понедельник встретил Славу неприятным сюрпризом.
"Началось..." - пронеслось в голове серба, когда резкая боль пронзила тело. Слава повернулся на спину, устремив взгляд на потолок. Благо не нужно было сегодня никуда идти. Да и смог ли он? Хорошо знакомые симптомы... слишком хорошо. А ведь он не солгал тогда Винсенту, он и правда пытался завязать принимать эти препараты, да только не выдерживал и двух дней, ломался и снова начинал. Почему? Потому что всё тело пронзала острая боль, потому что сознание затемнялось, потому что... много-много неприятного происходило. И вот снова. Слава шумно выдохнул, прикрыв глаза, нехотя вспоминая события тех дней, его первый попыток. По телу проскользнула дрожь, а страх змеем прополз в душу, но слова альфы, перекрывшие собою воспоминания, заменили собой дурные мысли. Слава слабо улыбнулся, с трудом поднимаясь с постели, доставая из-под подушки фотографию Винсента, которую он украл из рамочки, что стояла в гостиной.
- Я справлюсь. Я обещал вам. Я смогу. Спасибо вам, вот вы уведите, - проговорил Слава, проводя кончиками пальцев по изображению на снимке, касаясь его лица, оглаживая скулы. Поднявшись, Мстислав пошатнулся, едва не потеряв равновесие. Слабость во всём теле и голод. Серб, опираясь на стену, медленно направился к кухне, чтобы подогреть себе сваренную ещё вчера куриную грудку с овощами. Он всё никак не мог привыкнуть к самой обстановке дома, к его виду. Складывалось ощущение, будто он в старинном готичном замке, совершенно один, среди мёртвых неупокоенных. Впрочем, всего лишь ощущения, но какие яркие.
Слава поставил ужин в микроволновку, подогрел, затем выставил на стол, принимаясь за трапезу. Странно, но вкуса яство совершенно не имело, а после очередного кусочка, отправленного в рот, Слава вздрогнул, с трудом проглатывая, широко распахнул глаза в удивлении из-за острого ощущения, подкатившего к горла. Сорвавшись с места, омега едва добежал до туалета, чтобы прочистить желудок, выпустив обратно завтрак. Поспешно вытерев рот, Слава с трудом поднялся, смывая за собой, вздрагивая. Голод точил желудок, но аппетита совершенно не было. Решив пропустить завтра и обед, омега вернулся в постель, заняв себя чтением книги по языкознанию. Только мысль извечно соскальзывала со страниц книг, словно презирая сухой научный текст, уводила сознание совершенно в другое место, старательно вырисовывая иные картины. Слава достал фотографию мужчину, сделал глубокий вдох, но, не ощутив запаха, разочарованно выдохнул, сетуя на то, что картинка не способна передать его аромат. Придвинув к себе сотовый телефон, Слава поспешно набрал номер Винсента, но успел нажать отбой до того, как пошли гудки. Раздражённо выдохнув, Слава повернулся на бок, опустив руку на свой пах, ощущая неприятное напряжение.
- Чёрт, - сорвалась ругань с его губ, - Винсент...
Также прошло ещё два дня, в течение которых Слава не взял ни кусочка в рот. Всё равно всё съеденное выходило наружу тем же путём, что и попало, оттого на второй же день Слава отказался от попыток принять пищу. С водой дела обстояли несколько иначе. Он мог пить. Немного. Нечасто, оттого вода стало единственной потребляемой им жидкостью. Головная боль вгрызалась в виски, мучая головокружениями. Боль с каждым часом только усиливалась, не намереваясь отступать. Слава пытался принимать обезболивающие, но те только на некоторое время давали спасение, а затем снова начинался персональный ад. Раздражение, злость, обида, желание завладели им. Сминая простыни, вздрагивая, Слава плотнее кутался в одеяло, впадая в полусонное полубредовое состояние, не осознавая ни свои слов, ни своих действий. Не раз он приходил в себя, лёжа на полу (иногда в спальне, иногда на кухне, иногда в ванной комнате). Нужно было купить таблетки. Подавители. Снова начать их принимать. Здравый рассудок помутнел, мысль о спасении точила его сознание, а обида всецело завладела сердцем. Он ненавидел всё и всех, вспоминал своих обидчиков, громко выкрикивал их имена, видя в них причину своих мук. Затем, несколько опомнившись, снова прятался под одеялом, пытаясь уснуть, мучая себя обвинения в собственно слабости, неспособности справиться с такими трудностями. Ломка. Настолько сильная, что не раз ему приходилось запускать руку по собственные шорты, снимая напряжения внизу своего живота, а затем постыдно рассматривать белёсую жидкость. На четвёртый день Слава проснулся, плотно завёрнутый в одеяло. Не было сил даже подняться. Истерика подступала. Впервые радуясь тому, что он один, Слава разрыдался, словно маленький мальчик, не в силах и продохнуть, задыхаясь, всхлипывая, пряча лицо в подушке, сминая её в руках. Когда сил не осталось и рыдать, Слава придвинул к себе вновь телефон, с трудом набирая выученный наизусть номер. Руки дрожали, а цифры в глазах двоились.
Как только гудок прервался голосом, Слава быстро, не помня себя, сбивчиво проговорил: Помогите мне, мне плохо. Мне очень плохо! Винсент...
Слава даже и не понял, взял ли трубку мужчина или кто-то другой, не услышал его ответа, снова срываясь на рыдания, кутаясь в одеяло, лишь бы только он их не услышал. Как только истерика отпустила горло, Слава вылез из-под одеяла. Только короткие гудки разрывали тишину. Голоса более не было слышно. Страшно. Невыносимо страшно. Слава с трудом поднялся, опираясь на стену, приблизился к зеркалу, рассматривая своё нагое тело. Тёмные круги под глазами, чрезмерная угловатость худобы, выступившие кости. Слава смотрел на себя, рассматривал блудное лицо, мутные зрачки глаз, касался рукой спутанных волос, не в силах узнать себя. Ему казалось, что перед ним явно не человек. Неживой человек. Тело. Мёртвое тело. Испугавшись, Слава отшатнулся, оперившись спиной о стену. Нужно было вытерпеть. Ещё немного. Серб побрёл к комнате, неважно в какую, он уже толком и не понимал, что делает, открыл шкаф, достал рубашку Винсента, полагая, что это его рубашка, накинул на свои плечи, застегнул несколько пуговиц. Поскольку та была не по размеру, то закрыла наготу его тела, оканчиваясь едва выше колен. Мстислав снова приблизился к зеркалу, осматривая себя. Теперь он казался себе лучше. Тело сокрыто, не так всё плохо.
А если он приедет? Надо выглядеть прилично. Надо ещё надеть брюки. Нужно приготовить ему покушать, - с этой мыслью Слава доковылял до спальни, снова опустился на постель, прячась под одеялом, прижимая к груди фотографию и телефон. Он один. Совершенно один. И слышен только... голос отца? Только нет страха. Боль поглощает его. Нехотя Слава раскрыл одеяло, выбираясь из-под него, осматривая комнату, пытаясь найти отца.
