Перевернув термос, Шеннон мерно пощёлкал пальцами брякающему металлом донышку. Батарея, располагавшаяся в нём, с приходом холодов что-то стала сбоить — контакт не замыкался, и хитрое устройство наотрез отказывалось реагировать на прикосновения к сенсорам, зажиливая герметично упакованное и бережно подогреваемое содержимое. Право слово... повёлся, как мальчишка, на прикольный внешний вид с подсветкой и анимацией открытия; надо было брать не такой интеллектуальный, он за отсутствием мозгов хоть капризничать не стал бы. Впрочем, недолгая вибрация от щелчков помогла — и Алигьери едва успел перевернуть термос обратно, когда тот прочирикал что-то мелодичное и раскрутился с сиянием ободков подсветки, высвобождая крышку-чашку. Наполнив её горячим чаем, от которого на легком морозце тут же пошёл дымок, Шен с выдохом удовольствия сделал глоток, поудобнее приваливаясь плечом к спинке сидения и другой рукой поднося к глазам массивный военный бинокль.

Он сидел боком на водительском месте здоровенного егерского внедорожника, припаркованного у опушки леса неподалёку от кривой, плохо разъезженной колеи. Любая другая машина, сколько бы тысяч кредитов не вложил владелец в обеспечение её автономного движка, застряла бы здесь до самой весны — но огромные рельефные колёса, из-за которых ноги альфы с трудом доставали до земли, влёгкую позволили внедорожнику проползти по снегам, а превосходная звукоизоляция корпуса делала машину бесшумной, словно крадущийся барс. Вести её было одно наслаждение — ж-жаль, в городе на такой ему свободно поездить не дадут, да и скоростные показатели тяжёлой тачки оставляют желать лучшего. По лесам вне магнитки, понятное дело, не разгонишься, да егерям и запрещено — оттого и стоят на каждом таком титане ограничители. Наверное, если поручить машину хорошему механику и хакнуть её программное обеспечение, то регуляторы можно обойти, а мощности надбавить, но... Вот, кстати, о хакерах.

В бинокль Шен таращился исключительно для собственного развлечения — ничего интересного сквозь него он всё равно бы не увидел. Всё тот же дом, всё та же территория за невысоким фигурным заборчиком, всё те же камеры наружного слежения, понатыканные так, что чуть ли не каждый метр перекрывает сразу по несколько штук — чтоб не то что человек, белка без разрешения не проскочила. Нетерпеливо вздохнув, Шеннон отложил бинокль и прижал пальцем клипсу переговорного устройства у себя на ухе.

— Ну, долго ещё? — спросил он с явным оттенком недовольства, снова делая глоток чашки.
— Минут... шесть-семь, — хакер на той стороне откликнулся с оценивающей паузой и тут же поспешно затараторил. — Понимаешь, Шен, это же не простой дом, у них тут ай-си-пи-ай стоит, правда, старой версии, и я его...
— Ломай давай, — оборвал его Алигьери. — Болтать потом будешь.

По факту говоря, взломом всё равно занимался сейчас уже не столько сам хакер, сколько запущенная им программа, и парень действительно мог позволить себе и поболтать, и сходить за чаем в своё удовольствие... Или что они там, эти компьютерные мыши, хлещут по ночам — кофе? Впрочем, его-то работа чем хуже? Шеннон усмехнулся в край чашки. Знай себе сиди, попивай чаёк, природой любуйся. В темноте, впрочем, особенно много не налюбуешься, да и холоднее становится к ночи-то...

— Готово, — хакер сам соединился с ним четырьмя минутами позже, — приступаю к кольцеванию записей... Как там погода, Шен, всё чисто?
— Нормально, — зевнул Алигьери, посматривая на небо. Обычное, низкое и всклокоченное тёмно-серым зимнее небо. — Снега всё равно не обещали.
— Ближайшие полчаса — да, — хакер спокойной вальяжности своего босса отнюдь не разделял. — А там пятьдесят на пятьдесят. Сам понимаешь, когда за окном сыплет, а на экранах чистота, это выглядит немного неестественно...
— Угу, — Шеннон тем временем слез с водительского места и покопался на заднем сидении, методично обвешиваясь снаряжением. — Сколько тебе ещё?
— Ну, трёхминутную сделаю, — хакер на что-то отвлёкся, стало слышно пощёлкивание по клавишам. — И пущу со смещением. Кто там будет присматриваться-то, раз есть датчики движения...
— Ага, — Алигьери задумчиво взвесил в руке парочку световых гранат и в довесок ко всему остальному поцеплял их на ремень. Готовы надо быть ко всему. Егерская жилетка поверх амуниции вполне прилично скрыла перевязи и оружие от случайных взглядов и камер других домов. — Всё, я пошёл. До связи, — Шеннон подцепил ногтём тумблер на клипсе и перекрыл канал, отчего хакерское "Ла... ладно" затерялось где-то на полпути в информационных потоках...

Дорога до дома неспешным шагом — сначала по снежным заносам, потом уже по расчищенным улочкам элитного района — заняла от силы минут пять. Хрустальная тишина позднего зимнего вечера наполняла промежутки меж домами, горели мягким рыжеватым золотом фонари, освещая дорогу. До егеря, что-то своё проверяющего-патрулирующего в штатном режиме, никому дела не было — тем более с задней, лишенной соседства с чужими камерами стороны забора. В три таких же спокойных шага перебравшись через него, Алигьери, никем не замеченный, вышел на расчищенную садовую дорожку, не оставляя следов там, где их уже можно разглядеть из окна. Легкой рысцой поскорее убравшись с просматриваемого пространства — хотя окна на этой стороне не горели, рисковать не стоило, — Шен прижался спиной к стене возле двойных дверей с огромными стёклами: спальня владельца в лучших традициях престижа напрямую соединялась с садом, и, раздвинув эти двери во всю ширь, можно было буквально "окунуться в природу". Зимой, разумеется, это делать было себе дороже, отчего двери были плотно закрыты; но, когда вся система "умного дома" под контролем у нужных людей, ничего невозможного не существует.

— На месте, — сообщил Шеннон, снова сдвигая тумблер и прижимая передатчик пальцем. — Открывай.

Можно было подумать, что он обращался напрямую к дверям — потому что всего через несколько секунд раздалось тихое пиканье электронного замка. Нешироко раздвинув створки, Шеннон проскользнул внутрь и сомкнул их за своей спиной. В комнате было темно, но киллер не даром берег глаза от фонарей под тёмными очками — стянув их сейчас, он без труда смог сверить истину обстановки с имевшейся у него информацией. Ничего нового, ничего лишнего. И фимиам в блюдечке на столе дымится, зажжённый во славу Гекаты, заглушая все прочие ароматы комнаты и подготавливая комнату к прибытию ценного гостя. Что ж, все складывалось так, как было привычно Шеннону — то есть без сучка, без задоринки. Идеально. Информаторы честно поимеют свою долю.

Но до прибытия ритуальной процессии, насколько мог судить Алигьери по собственному чутью времени и куда более достоверным данным на экране часов-коммуникатора, оставалось ещё минут пятнадцать, не меньше. Расчехлив пистолет, чтобы не возиться с этим потом, Шен опустил его вдоль туловища и шагнул влево, целиком скрывшись за тяжёлой шторой в пол, которой по летнему солнцу отгораживали комнату. Ему оставалось только ждать...

Прислонившись лопатками и затылком к стене — настоящей, с тонкими бархатистыми обоями, никакой голографии, — Шеннон прикрыл глаза и мерно, бесшумно дышал в ожидании. В ином случае всё это можно было бы провернуть на порядок проще — дождаться возвращения с работы и снять товарища с крыши дома через улицу. Однако заказчик, бывший на хорошем счету у Маршала, поставил определённые условия, и киллеру придётся их выполнить... не то чтобы он не находил в этом определённого удовольствия. Отстрел неугодных с безопасного расстояния был делом механическим и бездушным, а здесь — о, здесь от него требовалось не только пристрелить, но и запечатлеть на маленькую, прицепленную к ткани водолазки камеру-глазок весь предсмертный ужас, который, по мнению заказчика, просто обязан отобразиться на лице приговорённого, когда тот услышит, кем и за что к нему послан киллер. А уже потом, только потом — пустить пулю в лоб. Как и чем видный гражданин Неополиса Малькольм Бёрдз напакостил своему ненавистнику, Шен не вникал, но, насколько успел понять, дело было связано не только и не столько с политикой...

Наконец со стороны кабинета донеслись звуки шагов и голосов; Шеннон подобрался, прислушиваясь и примеряясь к наблюдению сквозь щель меж полотнами ткани. Ритуал Прощения предполагает уединение с аватарой не меньше чем на два часа, в течение которых причащающегося беспокоить не должны — двое сопровождающих, оставшихся за внешними дверями, не пустят к нему даже собственных слуг. Шоры традиций, маскирующих детскую проституцию и продажу в постель состоятельным гражданам совсем юных ещё, едва оформившихся омег, были как нельзя к случаю. Алигьери окинул равнодушным взглядом вошедшую парочку, задержавшись взглядом на хрупком омеге, рядом с массивным альфой смотревшимся совсем ребенком. Действительно, Тёмная сторона луны... эти слова сами собой всплыли в мыслях, стоило взглянуть на него — непримечательного на первый взгляд, темноволосого, изящно худощавого даже сквозь многослойные ритуальные одежды, стянутые пояском на узкой талии. Лицо мальчишки было заострённым, тонких, но таких правильных черт, словно он шагнул в мир живых с настенной фрески, написанной самой точной, самой выверенной рукой по всем канонам классической красоты. Аватара поднял глаза, скользнув их тёмным взглядом по, должно быть, уже знакомому ей интерьеру — Бёрдс, насколько было известно, был частым клиентом Храма Гекаты. И по шторам тоже, невольно пересекшись с наблюдателем, но не поняв этого. Альфа озадаченно шевельнул бровями, ощутив, как от взгляда этих томных, с поволокой глаз по загривку пробежали мурашки. Даа, служители Гекаты знали, кого и как подобрать на роль аватары, чтобы на неё всегда имелся спрос... Тёмная сторона. Раз взглянешь — не увидишь, раз увидишь — не забудешь...

Алигьери ухмыльнулся одними губами. Вот теперь уже можно начать подбирать момент для своего наиболее эффектного появления — причём так, чтобы все лишние звуки и вскрики не вызвали подозрения, оказавшись принятыми за секс. Лучше всего — когда мальчишка будет скакать на клиенте, и тот будет видеть что угодно, но только не приближающегося к нему киллера. А до той поры... что ж, Шеннон хотя бы увидит в подробностях, чем принято дурить головы прихожанам, многие из которых, говорят, действительно веруют в эту чушь с прощением. Алигьери расслабил плечи, ничем и никак не выдавая своего присутствия — даже запах его был затёрт сильной маскировкой: в комнате предстояло находиться достаточно долго, чтобы появился риск, что хозяин почует чужака на своей территории даже сквозь воскуренный фимиам. Шен слегка озадаченно приподнял бровь, когда оставленный в одиночестве набиравшим воду аватарой альфа настороженно и внимательно огляделся, как будто заподозрив что-то — но то, должно быть, была лишь общая настороженность человека, привыкшего, что его охране действительно надо работать, а не просто стоять рядышком. Очевидно, впрочем, что даже самые умелые бодигарды не в состоянии справится с теми, у кого есть ключики от чёрного хода.

Подготовка к ритуалу и впрямь была долгой, слишком долгой — даже Шен начал изнывать от нетерпения к тому времени, как посланник Гекаты закончил возиться со свечами и принялся раздеваться. Нда, недаром с аватарой ходят сразу двое альф-монахов — не каждый клиент, должно быть, настолько верующий, чтобы хватило выдержки дождаться финала красочного вступления. Киллер одобрительно наблюдал за тем, как с тонкой фигурки омеги слой за слоем соскальзывают скрывающие её одежды, сместившись немного левее, чтобы улучшить обзор. Ннда... что-то магическое в этом, должно быть, и впрямь было — объективно аватара был самым обычным омегой: миловидный, изящный, чуть даже более худощавый, чем нужно, с бёдрами такими узкими, что вызывало легкое удивление — как он вообще способен принять совсем не средних размеров член альфы вдвое себя крупнее?.. — но всякая объективность оставалась в стороне под натиском соблазнительных мыслей и желаний, от которых Шеннону пришлось стиснуть зубы, чтобы не сбиться с дыхания. Цель уже, разумеется, не шибко смотрела по сторонам и тем более не вслушивалась — но профессиональная честь киллера требовала быть безупречным от и до, безо всяких послаблений. Да что ж такое! Гон у него прошёл всего полтора месяца как, ещё и близко не должно тянуть на всяких излишне доступных омег, раздевающихся перед носом. Но аватара, вышагивающий из своих сброшенных на пол одежд, чтобы опуститься на колени перед клиентом и вобрать в рот его жаждущую "прощения" плоть, бередил кровь похлеще крепкого виски. Алигьери сухо сглотнул, совсем недобро прищурившись из-под мрачно сведённых бровей. Он очень не любил, когда вот такие вот внештаные мелочи нарушали привычный, предсказанный и спокойный ход событий. И когда собственное сердце начинает вдруг отбивать пульс в полтора раза быстрее необходимого...

Альфа стиснул зубы, ненадолго прикрывая глаза и силясь успокоиться. Получалось, но с трудом — и уголок его рта невольно дернулся в злобе, когда Шен снова взглянул сквозь штору на старательно отрабатывающего своё мальчишку. Клиент под ним млел, постанывая — а Алигьери хотелось оттащить аватару за волосы от его работы, кинуть на пол и пустить пару пуль у головы, чтоб даже подползти не смел к чужому члену... тем более что подползать уже будет не к чему и незачем: политик сам прекрасно справится с отсасыванием собственного причиндала, отстреленного под самый корень и засунутого в раздражающий глухими стонами рот. Жаль, воплей при таком раскладе будет немерено, да и слов про приветы от старого "друга" подзаказный уже не услышит... Шеннон возвел глаза к узкой полосе потолка, видневшейся между стеной и шторой, мысленно сплюнул — и вышел из-за шторы. Ну его, бл#ть, в п##ду к шакалу, такое ожидание.

Мужчина на кровати, блаженно запрокинувший голову и прикрывший глаза под ласками омеги, как раз надумал её приподнять — когда тяжелая подошва берца пнула узкий зад аватары, вынуждая того шатнуться вперед, по самый кадык набивая глотку членом клиента, а лба заказанного коснулось холодным металлом дуло увенчанного глушителем пистолета. Ногу с задницы мальчишки Шеннон так и не убрал, даже оперся на нее, вкрадчиво проговаривая:

— Малик Смитьярд передаёт тебе привет, свинья. Он знает всё, — сказано это было раздражённо-скучающим тоном читающего по бумажке, не утруждая себя даже мало-мальской игрой — но сработало как по маслу: как заказчик и описывал, глаза мужчины расширились до предела, а лицо вытянулось и похолодело от ужаса — впрочем, Алигьери не мог сказать, виной тому была ли действительно его речь или само появление криминального элемента поперек интимного процесса. Или то, что мальчишка от неожиданности прикусил ему член.

Так или иначе, дожидаться, во что перерастёт это выкатывание глаз и не выпадут ли они из орбит, Шеннон не стал — и, дав Бёрдзу порядка трёх секунд на осознание, спустил курок. Щелкнул затвор, и тонко звякнула откатившаяся по полу гильза — а пуля мягко прошила лобную кость, разрывая затылок политика, упавшего на кровать. По одеялу под его головой стало быстро расползаться тёмное пятно впитываемой тканью крови. Алигьери безразлично отступил на шаг назад, отключил камеру и кинул взгляд на мальчишку — после чего наклонился, взяв того за тонкую шею сзади, и приподнял, оскалисто улыбнувшись и неспешно погладив его по щеке глушителем.

— Ты ведь будешь хорошим мальчиком, да? Никому о нас не скаа-ажешь, — плавно, насмешливо протянул альфа, — и не издашь ни звука. Я прав?

От мальчишки пахло сиренью. Одуряюще, сильно, блаженственно — сладко, словно в гуще майского сада, нежно, словно от самых чистых цветочных лепестков. Альфа не отказал себе в удовольствии глубоко втянуть этот запах носом, протянув сквозь губы довольное "мм-м". Отложив пистолет на кровать у коленей трупа, Шеннон сгрёб аватару обеими руками за плечи, прижимая к себе и утыкаясь носом меж нагим плечом и шеей, скользя по нежной коже лёгким прикосновением и в наслаждении прикрывая глаза. Такого яркого запаха он ещё не встречал — и не то чтобы ему когда-либо нравилась сирень или цветы вообще, но эту сирень, должно быть, растили в райском саду. А охрану скорее обеспокоит отсутствие звуков, нежели их наличие...

Ни страх, до полусмерти сковавший мальчишку, ни судорожная трясучка его худощавого тела нимало не смущали Шеннона — он изучал его степенно, последовательно, методично даже, словно умопомрачительно пахнущий омега был манекеном, а не живым человеком. Впрочем, человек в нём сейчас и в самом деле интересовал альфу меньше всего. Даже меньше, чем труп на постели, на который Алигьери тем более не обращал внимания. Ладони его плавно заскользили по плечам и спине аватары, огладили поясницу, приласкали тонкие бёдра — Шен никуда не спешил, находя явное удовольствие в том, что чувствует под своими касаниями. Ритуал только-только начался, и мистера Бёрдза не хватятся еще часа полтора — времени, которого хватило бы, чтобы испрощать политика до полного изнеможения. Или — чтобы всё так же уйти незамеченным и скрыться много раньше, чем кто-либо обнаружит следы. Но, говоря по сути дела, ему на это и пятнадцати минут хватило бы...

Ухмыльнувшись с раздразнённым оскалом, Шеннон вплел пальцы в мягкие пряди волос мальчишки и вынудил того запрокинуть голову, кончиком языка с нажимом лизнув под тонкой кромкой челюсти, собирая сладковатый аромат его кожи. Снова с упоением, долго вдохнул, смежив подрагивающие кончики ресниц. Ему не нужна была причина и оправдания, чтобы воспользоваться моментом, а времени — времени у него было больше, чем достаточно. И это расслабляло.

— Пусть попробует, — со снисходительной усмешкой ответил он, ведя кончиком носа по бархатистой щеке омеги и млея от запаха, сладким туманом проникающего в кровь. Мальчишка был просто преступно хорош собой — и совершенно беззащитен в соблазнительной своей наготе. Но глянь-ка ты, даже пробует огрызаться, Гекатой своей грозить! Шеннон с тихим смешком приник к его шее, прикусывая кожу и протягивая по ней зубами до легкого покраснения. У него уже стояло так крепко, что даже в военных штанах было не по себе, и уходить отсюда в таком состоянии в планы киллера явно не входило. Чёртов сладкий омега... да вышибить мозги всем надоевшему политику не такое уж беззаконие, как оставить его непокрытым!..

Всё так же стоя на одном колене, Шен покрепче прижал к себе аватару одной рукой, а с другой зубами стянул черную перчатку, небрежно бросив ту на пол. Пальцы его скользнули меж крепких маленьких ягодиц, нащупывая чуть влажноватый вход — мальчишка, похоже, и сам возбудился, отсасывая у Бёрдза или распевая свои гимны луне. Сейчас, впрочем, он был в тихом ужасе напряжён и скручен, словно стальной прут — но сколько у омеги выбора, когда альфа желает взять своё?

— Прекрати трястись, — Шеннон на минутку отстранился и строго, но не зло глянул на мальчишку. В желтовато-рыжем свете торшеров и свечей его светлые карие глаза казались практически золотыми, дивно преломляя свет на расписном калейдоскопе радужки. Алигьери, чьи собственные глаза на таком неестественном рассеяном свету невнятно помутнели ближе к серому, усмехнулся одним уголком рта. — Тебе не наплевать ли, под кого ложиться? Раздвигай ножки, — впрочем, он и сам их ему без лишней мороки раздвинул, заставив пошире встать коленками на пол и неспешно разминая, растягивая вход в узкое тело. Надёжно прижимая омегу к своей груди, Шен прошелся языком за его ухом, лаская и покусывая контуры крохотной и покрасневшей в своей полупрозрачности ушной раковины, сбивчиво и учащённо дыша от сжигающего нетерпения. Запах аватары сводил его с ума, мальчишку хотелось бесконечно вертеть в руках, кусать и слизывать аромат бледной, такой мягкой и ухоженной кожи. Бесценное сокровище Храма — через сколько рук оно уже прошло к этому моменту?..

Наконец под пальцем, с небрежной силой ласкающим изнутри, стало влажнее: мальчишка, так тесно прижатый к возбуждённому альфе, что никакой маскировке было бы не по силам помешать ему ощутить властный запах превосходящей силы, не то смирился с неизбежным, не то вошёл во вкус, распробовав ощущения — двинув пальцем ещё разок-другой, Шен без лишних церемоний пихнул его на кровать, достаточно широкую и просторную, чтобы труп с развороченной башкой не мешал им, и поснимал с себя самый неудобный крупняк из амуниции. Приподняв тонкие ноги аватары и подогнув те к его груди, альфа навалился на мальчишку, толкнувшись во влажное нутро и нетерпеливо задвигавшись. Раздвинув его ноги своим телом, Шеннон оперся на локоть, пальцами поглаживая лицо аватары — щеки, губы, тонкий нос и пронзительно аккуратный острый подбородок, с ухмылкой рассматривая свою добычу — и склоняясь к самой шее, чтобы упоительно долго прикусить кожу у самого плеча, толкнувшись бёдрами до упора и выдохнув с хриплым наслаждением...

Полузадушенных ужасом протестов мальчишки Шеннон даже не слышал — они текли мимо его сознания в густом аромате сирени, фиолетовыми завитками тягучего, томительно нежного дыма опутывающем восприятие. Эта сирень была поистине прекрасна, и Алигьери млел в этих потоках, вплетающих в привычное ему плотское наслаждение оттенки уютного отдохновения; к этой сирени хотелось припасть, словно умирающий от жажды к волшебному источнику, и пить, пить бесконечно эту нежную свежесть, тереться щекой о бледную грудь и хрупкие линии ключиц, утопать в этом запахе, вбирая его из самой сердцевинки ямочки под горлом, из робкого биения тонких вен — и каждым следующим толчком, вминающим мальчишку в мягко пружинящую кровать, утверждать над этим запахом своё неоспоримое, неразделимое господствование. Он брал его с жадностью подростка-оторвы, впервые вкусившего запретный плод, до предела, ломая всякое сопротивление — увлеченно и совершенно безразлично к мертвецкой декорации интерьера, отзывчиво покачивающейся на кровати меньше чем в полутора метрах от них... от развороченных мозгов, неприятными ошметками вместе с кусками затылочной кости заляпавших покрывало около трупа, ощутимо и крайне неприятно попахивало сырой требухой и кровью. Шеннон не чувствовал этого запаха — за годы работы он к нему, в общем-то, привык, ведь немало его заказчиков требовали заодно и избавиться от трупа. И он, не даром прозванный Гиеной, делал это мастерски и достаточно бесследно, чтобы Маршалу не приходилось беспокоиться об осаживании полицейских псов — им и без того не удавалось отследить и сцапать чернёный хвост хоть бы даже за самый его кончик...

Он почти что кончил к тому моменту, как заплаканный — и эти слёзы, враз сделавшие медовый взгляд мальчишки ещё глубже и пронзительней, казались ему мучительно, завораживающе прекрасными, — аватара вдруг дёрнулся, болезненно резко сбивая Алигьери ритм и заставляя зашипеть от предельно неприятного ощущения, разом сорвавшего вспышкой досадливой злобы полог сиреневого тумана. Альфа рыкнул в негодовании, отстранившись только для того, чтобы рывком перевернуть омегу на живот, заламывая ему за спину тонкую руку и вжимая в кровать. Снова вошёл, опираясь бёдрами о край кровати, и продолжил короткими, нарочно сильными толчками терзать зад повергнутого аватары, такой соблазнительно маленький и узкий, что от остроты желания стремительно начало заново скручивать пах, подводя к оргазму. Всё ещё тихо горя от вспышки гнева на непослушание, на неприятие мальчишки, Шеннон склонился и цапнул зубами его кожу у основания шеи, с наказующе жесткой силой сжав и прокусив до крови, до болезненной ранки-метки, которую тут же жадно приласкал языком, широко, но уже легко и почти ласково прихватывая зубами кожу вокруг. Этот омега принадлежит ему. Весь, целиком и полностью, и он обязан это понимать. Он обязан подчиняться. Он не имеет права пахнуть никем другим. Он не имеет права отворачиваться.

В этот раз ему уже ничего не помешало — вмятый в постель, обездвиженный до грани боли мальчишка и дёрнуться не мог в захвате альфы; алчуще вжавшись бёдрами в узкий и крепкий его зад, Алигьери с глухим стоном кончил, ещё немного подвигавшись в нём от блаженного нежелания отпускать момент наслаждения, растянуть сладостное облегчение, накрывшее его с головой. Пожалуй, именно после такого секса больше всего нужно и хочется завалиться на постель рядом и просто полежать, открыв для себя филиал рая на земле — но сейчас было не до этого, совсем нет. Прошло от силы минут пятнадцать, но задерживаться ещё больше не стоило — и потому Шеннон, сделав над собой небольшое усилие, с глухим "гм-кхх" подался назад, встряхивая ещё слегка плывущей головой и собираясь с мыслями. Теперь, теперь... что теперь?.. Методично застегнув ремень и ширинку, он нашарил рукой пистолет, от тряски съехавший по кровати к самому его колену, с тихим щелчком взвел курок и молча наставил на затылок мальчишки. Добавить красок картине или не стоит?..

Экспозиция, пожалуй, заворожила бы любого журналиста, даже самого прожженного охотника за сенсацией. Влиятельный политик и его несовершеннолетний любовник найдены мёртвыми в собственном доме. И, разумеется, за всем этим вскроется вмешательство мафии — а конкретно совершенно небезызвестного Шенго, Гиены-убийцы, которым запугали уже множество хлипких душ и который никогда не приходил к тем, кому им угрожали, неизменно набрасываясь исподтишка и именно тогда, когда меньше всего ждёшь удара. Жестокий, беспринципный зверь на поводке у Лондонского Маршала, городская легенда, не имеющая лица. Кто ещё, как не он, мог сотворить подобную отвратительно красивую сцену? Правда, у мальчишки при таком раскладе будет порядком подпорчено его прекрасное лицо... Прекрасное — и тут же вставшее перед глазами: чёткие гармоничные контуры, плавный глубокий взгляд, тонкие подрагивающие губы, слёзы в янтарных глазах... Шеннон стиснул зубы и выругался. Сейчас, когда угар сексуальной жажды схлынул, его до безумия тянуло к этим худым плечам, к выступающим позвонкам на спине, к изгибу тонкой шеи — прикоснуться, приласкать, обнять, целовать нежную, сладко пахнущую кожу... Он никогда не целовал своих любовников. Ему не хотелось. Но не в этот раз.

Досадливо прищёлкнув языком, Шеннон убрал пистолет и склонился, бережным и легким поцелуем прикасаясь к шее мальчишки, обдавая тёплым дыханием. И, пружиняще подавшись назад, поднялся на ноги, на ощупь цепляя пистолет на положенное тому крепление под мышкой.

— Встань и оденься, — сухой, властной командой бросил он. — Мы уходим.

А сам принялся методично вешать обратно на ремень и перевязи разложенное на полу оружие.

Шеннон, психикой которого даже в его шестнадцать можно было заколачивать гвозди и делать ювелирные украшения из тугоплавких металлов, искореженное моральное состояние мальчишки в своих воззрениях на мир совершенно не учитывал — по его мнению, аватара был вполне в состоянии и встать, и одеться, и пойти: руки-ноги на месте, голова тоже, ничего не вывихнуто, не сломано, разве что помят слегка да укушен, ну так и что с того, почему нет? Наверное, поэтому он с таким удивлением воззрился на мальчишку, когда закончил собирать боекомплект и обнаружил, что аватара еле-еле сполз с постели и теперь сидит рядом с ней, квёлый, как моль, с задницей, компрометирующе перепачканной в стёкшей сперме. Даже вытираться толком не стал. Да что с ним такое? Можно подумать, его трахнули первый раз в жизни и мальчишка до тошноты объелся впечатлениями — так ведь нет же, церковная подстилка для состоятельных хорошо знает, что такое секс, вон как совсем ещё недавно корпел над Бёрдзом... Разложенный рядом труп которого Шеннон причиной для волнений не считал тем более. Труп как труп, если под голову на заглядывать, то вполне себе аккуратный. Ну разве что некрасивый и голый только, но это-то кого смущает?.. Неодобрительно по отношению к задержке времени дёрнув бровями, Алигьери подступил к аватаре и опустился на корточки рядом, уронив ему ладонь на плечо, приобняв и слегка встряхнув.

— Вставай, — с мягкой терпеливостью напомнил он, — ты же не хочешь тут остаться, на месте преступления, м? Эх... — беспомощная, запуганная дрожь мальчишки, на самом деле, не вызывала у Шеннона неприязни — даже наоборот, какое-то странно, снисходительно-недоуменное чувство: "ну что он, как маленький!" — от которого Алигьери невольно улыбался уголками губ. Пальцами смахнув-стерев слёзы с его заплаканного, мило раскрасневшегося лица, Шен наклонился, легко коснувшись губами бледного, мокрого от переживаний лба, и обеими руками поднял мальчишку, усадив того обратно на кровать. Ну не голым же тащить его по морозу...

— Так, где тут у тебя что, — подняв с пола ворох одежды, Алигьери перетащил всю кучу поближе и небрежно перебирал, вытягивая то один, то другой край ткани. Ага, кажется, вот эта чёрная ряса была последней... — Иди-ка сюда.

Он нахлобучил одежду ему на голову и потянул вниз, одёргивая, опуская подол по тонким бёдрам, не преминув с усмешкой огладить их ладонью. Хорошенький, вот правильное слово. Симпатичный мальчишка, очаровательный даже — и пахнет! Боги, как же он пахнет — течка, что ли, скоро начнётся? Сейчас, на всплеске его собственных гормонов, толком не разобрать — ну да, от аватары пахнет сексом, пахнет омежьей податливостью и готовностью принять, но от него ли самого — или от того, чем они только что занимались? Шеннон, впрочем, особенно не принюхивался — только методично облачил его, как куклу, в несколько слоёв одежд, игнорируя всколыхнувшееся вновь желание обнять и с довольным урчанием уткнуться носом в плоский соблазнительный животик, вдыхая запах сирени ещё на несколько минут блаженства. Одел, конечно, совсем не так, как положено — как получилось, толком не расправляя, узлом затянув поясок, лишь бы было тепло. Вот только обуви мальчишки в комнате не было... да, впрочем, ерунда — не пешком же он его потащит, а отстреливаться, видит небо, не придётся. Не такая тут охрана — и не такой дурак хакер Команды, чтобы дать им заподозрить неладное. За окном равномерная темнота, вот только...

Конечно же, погода не собиралась ждать, пока он тут наиграется. Конечно же, кольцевание записей было отключено ровно в тот момент, как Шен оказался вне поля зрения камер. Но всё равно голос киллера звучал суше и раздражённей, когда тот одной рукой притянул к своему боку аватару и зажал тому рот, чтоб аватара не додумался вякнуть-таки чего ненароком, а пальцем другой прижал передатчик в ухе, обращаясь к прикрытию.

— Я закончил. Там снег идёт. Запись готова?
— А, Шеен! Даа, да, — в технической рубке, судя по фоновому шуму и повеселевшему голосу хакера, намечалось какое-то ночное гуляние. — Ща включу. Слушай, что-то ты долго в этот раз — засмотрелся на порнушку? — спросили на том конце, похихикивая.
— Да. И сам не преминул принять участие, — предельно строго и деловито откликнулся Алигьери без намёка на шутку, но в рубке взорвались хохотом. Ну конечно, откуда им знать, что он действительно не про пистолет, всунутый между любовниками. Ну, вернее, не только про него. — Включай.
— Ужеее, уже, — смеясь, ответил хакер. — На внутренней двери стандарт, четыре единицы. Всё, удачи, ковбой, увидимся!

Шеннон коротко поджал губы, передвигая тумблер передатчика обратно в выключенное положение, и с легким скептицизмом посмотрел за окно. Так, теперь главное — чтобы снег этот в ближайшие минуты две не прекратился. Глянув на мальчишку у себя под боком, Алиьгьери слегка улыбнулся, заговорщицки прижал палец к губам с шутливым "тссс~" — и подхватил аватару на своё плечо, одной рукой придерживая его ноги, маленькие ступни которых, выглядывающие из-под вороха ткани, так и остались босыми. Быстро набрав на сенсорах код, он заставил двери разойтись и быстро, прежде чем кто-либо из охраны решит проверить, чего ради господин решил "проветрить помещение", когда у него стоит кондиционер. Широкими шагами пересек внутренний двор-сад по дорожке, сквозь уже знакомые кусты и через такой красивый и такой декоративный забор перебравшись на другую сторону...

Отступление прошло без лишних сложностей — даже, наверное, слишком легко, чтобы и дальше всё шло по тому же маслу. Пихнув аватару на заднее сидение, Шеннон пристегнул его, а сам сел за руль, попутно отзваниваясь по нескольким контактам и ставя кого-то в известность о результатах проведенной операции. Улыбнулся, обменялся парой слов и заверений, и хотел было отложить телефон — как раздался новый звонок, и на экране высветилось имя, перед которым даже у Алигьери невольно слегка вытянулось лицо, а палец быстро метнулся к кнопке "ответить". Чего это Маршал будет звонить ему так поздно?..

— Да, сэр, — степенно произнёс Шеннон, одной рукой довольно лихо выворачивая внедорожник из снежного заноса на более-менее ровную дорогу.
— Алигьери, — Маршал, как всегда, был лаконичен и краток. — Ты мне нужен на дело в порту. Подъезжай к седьмой точке, тебя заберут и расскажут детали. С вечерней работой порядок?
— Полный, — усмехнулся Шеннон, оглянувшись назад — хотя, конечно, и дом, и улица давно уже остались позади, а в зеркале отражалась только тёмная дорога и бледное лицо аватары на заднем сиденье. Ч-чёрт... — Буду через двадцать минут.

Со вздохом отложив телефон, Алигьери разом утопил педаль, прибавляя хода и заставляя мотор тихо взрыкнуть, усилив обороты. У него нет времени медлить — если Маршал позвонил лично и сказал приехать, то дело явно не терпит отлагательств. Шеннон досадливо щелкнул языком — не то чтобы он злился на вновь свалившуюся на голову работу, ведь у него не было режима дня, а Маршал имел полное право и все возможности выдернуть его на дело хоть из середины гона, но... но. Пальцы киллера напряженно и ритмично постучали по баранке руля. Время, время... как всегда, слишком мало времени.

— У меня появились дела, — ровным, спокойным тоном сообщил он аватаре, поглядывая то на него, то на дорогу. — Вернусь, вероятней всего, уже завтра к вечеру. За тобой присмотрят до той поры. Так что будь хорошим мальчиком и не доставляй никому проблем, ладно?..

В отведенное самому себе время Шеннон, признаться, уложился с трудом. По прибытии на место быстро вышел из машины, о чём-то в двух словах объяснился с двумя встретившими его "коллегами" — простыми, впрочем, бойцами, дежурившими на точке, — что-то забрал из багажника, мельком с улыбкой глянул на аватару и тут же сел в другую, рванувшую с места не в пример быстрее тяжёлого егерского внедорожника. А перед Энцио открыл дверь заднего сидения уже совсем другой альфа в спецназовской куртке...

Сев в машину к остальным подряженным решать проблему, возникшую при доставке и выгрузке контрабандной партии белого клёна, Шеннон в то же мгновение выкинул аватару из своей головы. Только задумчиво посмотрел в окно на оставшийся позади дом и двух "салаг", что выводили мальчишку из внедорожника. Не лучшее место и совсем не лучшие люди, чтобы доверять им свою собственность, но ни времени, ни возможности искать других у него не было. И Шеннон счёл за лучшее с головой погрузиться в дело — права на посторонние мысли и промедление ни у него, ни у других членов группы не было, иначе Римско-Парижские "товарищи" по тропе беззакония перехватят товар. А вот это будет уже совсем неприятно — намного больше, чем минуту назад свербевшая под грудиной неохота оставлять мальчишку одного и куда-то ехать.

Его не было два дня. И все сорок часов от начала действий и до самого конца Алигьери не спал — так что к моменту, когда за грузовиком с товаром захлопнулись ворота склада в глубине индустриальных территорий, он был порядком на взводе и вымотан. Однако, когда после пяти часов сна его опять поднял звонок от Маршала, Шеннон безропотно встал и привёл себя в порядок, явившись в кабинет к главе Команды в своём привычном всем аккуратном облике, прядь к пряди, жилетка и рубашка, и только очки в тяжёлой оправе прячут покрасневшие, очерченные тенями усталости светлые глаза.

Собственно, этот звонок и напомнил Алигьери об аватаре, оставленном два дня назад на попечении молодых альф, не так давно зачисленных в Команду. Напомнил — и моментально лишил покоя, заставив сердце взволнованно, жаждуще заныть. Мальчишка ему приглянулся и понравился, и Шеннону хотелось поскорее снова увидеть его, коснуться, почуять чудесный его цветочный запах. Однако Алигьери ни словом, ни жестом не показал, что торопится, степенно выслушав изложение секретаря по поводу планов Маршала. О прихваченном из дома Бёрдза заложнике Шеннон доложил сразу же, предоставив Маршалу разыгрывать эту карту по своему усмотрению. И это легкое, но привычное самоуправство Алигьери оказалось на удивление кстати — хотя планы слегка прижать находящийся на пограничной территории Храм Гекаты были далеко не в списке первоочередных, но зачем отказываться от выгодной карты, которая сама плывёт в руки? А пока эта карта, мальчишка-аватара, чуть ли не центральный персонаж махинаций Храма, который в довесок ко всему с лёгкой руки криминалистов попал в подозреваемые по делу убийства Бёрдза (ещё бы, труп-то был найден посреди всех атрибутов Ритуала Гекаты), не будет разыграна, его следует укрыть в месте более надёжном — и кому же ещё поручить это дело, как не Шеннону Алигьери?..

Недостатка в служебном рвении киллер никогда не испытывал, однако в этот раз он гнал машину со скоростью, достойной хвоста сирен из воющих полицейских машин. Сам не отдавая себе в этом отчёта, в азарте, достойном джек-пота на кону игры в казино, наслаждаясь моментом скорости. Впрочем, на тихих и пустых ночных улочках кварталов, ближних к трущобным, не было ни радаров, ни тем более дорожной инспекции.

В доме его не ждали, прозевали появление машины под окнами — большое упущение, — и, быстро поднявшись по тёмной лестнице на второй этаж, Шеннон сразу понял, почему. Несмотря на сквозняк, сочившийся в щели окон плохо отапливаемого здания, здесь был сохранен как запах плесени и пыли, так и густой, тягучий, кружащий голову аромат течного омеги, перекрывавший к чертям собачьим всё, включая здравый смысл. Алигьери моментально напрягся — не столько потому, что сладкий цветочно-жаждущий запах и ему ударил в нос, сколько от предельно отвратительного понимания и предчувствия. И без колебаний схватил за горло альфу, поспешно выскочившего навстречу ему из комнаты — опомнились-таки, молодцы-холодцы, когда он уже подошёл к самой двери. Вернее, опомнился пока только один — тот, что недавно уступил свою очередь другому, и сейчас пучил глаза, не решаясь притронуться к неожиданно придушившей его руке Алигьери. На губах Шеннона блеснул предельно нехороший оскал, а где-то в горле зародилось тихое клокочущее рычание, готовое вот-вот прорваться громовым вулканом. Вот же ж два конченных ублюдка со сжиженным говном вместо мозга...!

Он впихнул пойманного альфу обратно в дверь, с мощного толчка бросив того на пол у кровати. На кровати творилось ожидаемое: второй "салага", приспустив штаны, поддерживал аватару под бёдра и деловито потрахивал, стоя на коленях. Глаза безвольно обмякшего мальчишки были открыты, но выражение лица такое отсутствующее, что можно было усомниться, что он вообще ещё жив. Не то чтобы текущего, жаждущего секса омегу действительно реально было затрахать до смерти даже двум молодым альфам, но...

С этим Алигьери церемониться не стал. Одной рукой отстегнул с бедра пистолет, кобуру которого прикрывала пола чёрного пальто, и навскидку выстрелил, всадив пулю в икру альфе, по какой-то странной ошибке судьбы осмелившегося при нём же трахать его омегу. Его, блять, омегу, омегу, на котором стояла его метка, сейчас уже наверняка затёртая парой-тройкой других укусов. Грохот выстрела рассеялся по маленькой комнате, сменившись истошным ором "салаги", разом забывшего про аватару и схватившегося за пробитую ногу. Подойдя к кровати, Шеннон крепким пинком ноги отправил его корчиться на пол и наставил пистолет на второго, начавшего было приподниматься, но тут же раздумавшего. На лице у него было дикое удивление — как же так, они же свои, они же уже приняты в Команду, так почему же?.. А Алигьери хотелось разрядить в него всю обойму — остро, искренне, ярко хотелось, потому что запаски у него было три, и одна — не такая уж большая трата. Будет ли тратой жизнь обоих ублюдков, он ещё не решил — и, по-видимости, решал сейчас, переводя с одного на другого холодный, вызверенный взгляд прозрачных глаз. Губы его были плотно сжаты, но даже по каменной маске легко читалось: Гиена в ярости, до которой довести его — нужно быть действительно отчаянным придурком.

Ему хотелось сорваться. Ему отчаянно, дико, безумно хотелось сорваться, хотелось выплеснуть на них весь тот гнев, что они сами в нём всколыхнули, презрев его метку собственности. И течка омеги не была им оправданием: если нижняя голова в этих парнях говорила громче верхней, и они решили сначала трахать, а потом думать, то это их личные половые трудности. Но стрелять на поражение из-за личных мотивов Шеннон зарёкся давно и прочно. Поэтому он просто держал пистолет наставленным твёрдой, ни на йоту не шевелящейся рукой, и медленно подбирал слова.

— Вы не следили за дорогой, — хрипло выговорил он, цедя речь с таким нажимом, что она резала воздух. — На кой ебучий хер, думаете, вас сюда посадили, если вы не следите за дорогой? Нахуй, скажите мне, пожалуйста, вы тут такие нужны?..

Оставшийся целым альфа попытался было что-то ответить, но Шеннон дёрнул пистолетом, давая понять, что в ответах не нуждается и сам всё прекрасно видит. Дошло до них, интересно, или нет, сколько промашек разом они допустили, поддавшись инстинктам? Считается, что запах течного омеги приводит альфу в неподсудное состояние аффекта, однако Алигьери находил себя в полном праве и возможности судить и за это тоже. Слабаки, не способные удержать в штанах собственный член, мафии и задаром не сдались. И Шеннон знал, что Маршал вполне охотно прислушается к его слову — или примет его решение, если Алигьери рассудит провинившихся по-своему. Скосив взгляд на омегу на кровати, Шеннон дёрнул уголком рта.

— Помнится, я сдал вам его на руки в куда лучшем состоянии. Скажите, господа, какого хера вы решили, что это было сделано для вашего развлечения? Вы, ублюдки, трахнули омегу с моей меткой. Интересный способ самоубийства, — палец его мягко шевельнулся на спусковом крючке.

— Но...! — задёргался тот альфа, что не поднывал, баюкая в окровавленных ладонях поджатую к груди ногу. — Но у него... он течный же...!

— И что, позволь спросить? — голос Шеннона звучал так, что казалось, изо рта у каждого находящегося в комнате уже должен идти пар. Возражений не нашлось — вернее, смелости эти возражения ещё раз вставить в вымораживающий "монолог". — Что такого в его течке, что как-то касается тебя? Или вот его? — Алигьери указал дулом на раненого и поморщился. Штаны тот натянуть так и не удосужился — вернее, не смог. И то, что у него между ног болталось, мигом поникшее, отчаянно хотелось завязать узлом и за этот узел его куда-нибудь повесить. А от омеги пахло так, что больше, чем убивать, хотелось только трахаться. Но оба эти желания Алигьери держал под здравым, спокойным контролем. Пока у него в руках пистолет, возможно всё, даже такое.

— Вы оставили без присмотра пост. Вы подвели свою Команду. Вы полезли трахать собственность своего старшего и ценного заложника своего Маршала. Вы подвели его самого. Понимаете, господа? И что есть в ваших сопливых жизнях такого, что может перекрыть эти ошибки? — Шеннон перестал давить и теперь тянул слова, как лиану, затягивающую цепкий хват на горле слушающего. — Ничего, ребята. Ровным счётом ничего. Меньше, чем ничего.

Повисла недолгая пауза.

— Забирай этого хромого уёбка и уматывайте отсюда, — кратко постановил Алигьери, снова пользуясь пистолетом, как лазерной указкой. — Ваши трупы мне здесь нахуй не сдались. Квитанцию на оплату за подписью Маршала получите завтра. А пора брысь бояться и молиться, чтобы нашлось, какие дыры заткнуть вашими задницами.

Проводив поспешившего последовать "доброму" совету салагу взглядом за дверной проём, Шеннон медленно и степенно выдохнул — и убрал пистолет, присаживаясь боком к мальчишке на кровати. Чуть улыбнулся ему уголками губ и подбадривающе качнул головой:

— Эй, — протянул руку, намереваясь коснуться бледной щеки. — Ты как?..

Шеннон видел краем глаза, что мальчишка, с которого стряхнули альфу, очнулся и отполз к стенке — и именно поэтому он не стал стрелять: без глушителя в замкнутом пространстве пистолет серьёзно давал по ушам. Что ж, аватара в сознании и шевелиться может — это весьма ободряющий факт; безразличное лицо мальчишки до этой минуты наводило на крайне неприятные опасения. Но вот что от рук его дёргается, как ошпаренный, будто Алигьери на него замахнулся, а не потянулся осторожно — это уже Шеннону не понравилось, и он на мгновение нахмурился, хоть и быстро стёр с лица мелькнувшее на нём раздражение. Не удивительно: будучи так близко к течному омеге, в комнате, пропахшей соками его тела от пола до потолка, ему больше всего хотелось не терпеть его дикость, а переломать ту одним рывком, прижать прямо здесь же, на чем только не заляпанной простыне, продолжив начатое другим альфой... тем более что тело омеги, снедаемого желанием, не сильно-то спешило успокаиваться.

Алигьери, опустив руку, несколько долгих секунд смотрел на закрывающегося всеми конечностями мальчишку, после чего прикрыл глаза, переключаясь усилием воли, и потянулся к валявшимся здесь же, у кровати, вывернутым и сдёрнутым в явной спешке одеждам аватары. Приподняв чёрную робу, с явно отразившемся на лице недовольным отвращением обнаружил на той засохшие следы спермы, порядком подпортившие тёмную ткань — и уронил обратно. Боги, тут хоть что-нибудь чистое ещё осталось, или они уже во всём и везде его успели перепробовать? За два-то дня немудрено, вестимо. Засилие запаха других альф бесило, вынуждало напрягаться и дыбить шерсть на загривке, Шеннон даже дышал так, словно делал себе большое одолжение — медленно и самым верхним дыханием. Двоих ублюдков, посмевших наследить в его владениях, хотелось сейчас истрепать до полного осознания ими собственного ничтожества. Но Шеннон вынуждал себя думать о другом.

Скинув с плеч пальто, он бросил то мальчишке, прикрывая его.

— Оденься, — скомандовал, поднимаясь. — Сейчас-то ты, думаю, в состоянии сделать это самостоятельно? И скажи мне, как тебя зовут.

И дальше обращаться к заложнику на "эй, ты" было, конечно, вполне допустимо, но Шеннон как-то инстинктивно предпочитал быть учтивей и вежливей, чем некоторые.
Или чем большинство.

С ничего особенного не выражающим лицом Шеннон следил за тем, как мальчишка, зашевелившись, всё-таки надел предложенное пальто, буквально утонув своим худеньким телом под тяжелым полушерстяным материалом. Вся встопорщенность нервной системы, вся охотничья стойка на запах течного омеги оставались сдержанными под кожей, и только напряжение от этого недовольно ворочалось в жилах. Не удивительно, что там, в комнате Бёрдза, этот запах почти что сводил с ума — омеги перед течкой всегда пахнут слаще и зазывательней. Сейчас этот запах не просто грациозно одурманивал — сейчас он откровенно шибал через нос да по вискам, словно резиновый молот, даже сквозь грязь наследивших в нём альф оставляя тяжелое, гулкое ощущение желания. А ведь пик течки у него, похоже, даже ещё не начался — иначе мальчишка сейчас бы извивался на кровати и подставлял зад, не слыша и не слушая, что ему говорят. Если бы Шеннон, поведи аватара себя подобным образом, вообще был бы в состоянии что-то говорить. При всей своей уверенности в себе, в этом Алигьери действительно уверен не был. И слегка досадливо прикусил клыком край губы.

Мальчишка встал, пошатываясь — но встал; пальто с широких плеч длинноногого альфы было несказанно ему велико, но зато укрыло с головы до ног, защищая от прохладного воздуха декабря. Достаточно, чтобы донести его до машины — что, собственно, Шеннон и вознамерился сделать, подхватывая аватару в коконе пальто на руки и поднимая на уровень груди.

— Энцио, значит, — спокойно повторил он. — Моё имя Шеннон. Тебе придётся пожить у меня несколько дней, пока мой босс не получит от твоего Храма всё, что нам нужно. Потом мы вернём тебя им. — С этими словами он вышел из комнаты и спускался по лестнице со второго этажа. — Не волнуйся, — Алигьери ободряюще улыбнулся больше глазами, чем уголками губ, глянув на мальчишку. Красивый он. Взгляд радуется. Не броский и не заставляющий замереть с тихим "ах", не для обложки и не для рекламы на улице — но для особого, глубоко личного любования. И Шеннон уже серьёзней, с весомой уверенностью в своих словах добавил: — Тебе не причинят больше вреда, чем уже причинили. Рядом со мной тебе ничего не грозит.

Он знал, что не должен увлекаться. Это его работа, а мальчишка — заложник, собственность Маршала в куда большей степени, чем его личная. Да и, по сути, как может быть иначе, если и Алигьери сам принадлежит своему боссу до последней пули в обойме; и на всё, на что имеет право Шеннон, имеет право и его босс. И Гиена ровным счётом ничего не имел против — права не имел иметь. И не хотел. Этот закон куда древнее тех, что написаны людьми на бумаге; закон иерархии, закон положения, и пока Саймон Иллиан возглавляет Команду А, он будет глубоко уважаем и в полном своём праве приказывать и повелевать. Порядок, усвоенный альфой по праву рождения, нарушать было так же неестественно, как сомневаться в том, что человек должен дышать ртом, а не ушами.

Вынеся Энцио из дома, Шеннон усадил его на заднее сидение машины, повелев подогнуть ноги, чтобы не пачкать и не морозить босые пятки. На свежем холодном воздухе стало полегче, хотя сирень в запахе омеги по-прежнему цвела так сильно, что Шеннон никак не мог прогнать из головы мысли обо всём соблазнительном меж ног мальчишки. Совсем ведь юный ещё, недавно бывший ребёнком, лёгкий и почти не чувствовавшийся весом в руках, но — уже созревший и готовый быть тем, кем он родился... За обычных детей в это время всецело ответственны их родители, но этому... хотя кто знает; лучше, наверное, всё же расти при Храме, в иллюзиях Ритуалов, а не в горькой правде и реалиях приютов Лондонских трущоб. Алигьери чаще казалось, что за животными в этом обществе следят много тщательнее, чем за собственными же детьми.

В машине ему пришлось, включив печку, опустить стекло у водительского места, чтобы иметь возможность дышать хоть чем-то кроме сирени, которой салон пропах от и до буквально за несколько минут; может, на деле, там не так уж и сильно пахнет, но с чутьем альфы ничего не поделаешь. Как и с мыслями о том, чтобы бросить руль, притормозив в каком-нибудь переулке — да, блять, хоть бы и здесь же, на светофоре! — и перетянуть мальчишку к себе, до предела насадив на ждущий, жаждущий, конкретно возбуждённый уже член. Но Алигьери только прикрывал глаза и сильнее впивался в руль побелевшими у костяшек пальцами в полуперчатках.

Дом его стоял с погасшими окнами, пустой; но, стоило умным датчикам засечь заехавшую на парковку машину, как вдоль дорожки и на крыльце плавно зажглись огни, освещая покрытую снежной посыпью лужайку. Внеся Энцио на руках, Шеннон без проволочек поднялся вместе с ним на второй этаж и опустил на ноги уже у двери в ванную комнату, открывая ту перед ним и подталкивая войти, ступив босыми ступнями на слегка шершавый, заделанный "под дерево" пол.

— Тебе нужно принять ванну и смыть всё с себя, — прокомментировал Алигьери, открывая оба крана и пуская в просторную ванну тугие струи тёплой воды, начавшей набираться с густым шипением. Указующе качнул головой. — Забирайся. Я принесу полотенца. — Сняв с его плеч пальто и перекинув то через локоть, Шен подтолкнул аватару к ванной и вышел, оставив Энцио наедине с собой и простором большой, хорошо оснащённой комнаты...

Выйдя из ванной и плотно прикрыв за собой дверь, Шеннон ненадолго остановился, выдыхая и прикрывая глаза. Его состояние и настроение не было особенно заметно под плотной тканью строгих офисных брюк, но легче от этого не было ни на каплю. Алигьери был бы уже, честно говоря, не против подыскать какие-нибудь затычки для носа — слишком уж запах омеги мешал ему работать, то есть вообще нормально действовать. Но у него совершенно не было уверенности, что дышать ртом тут поможет — феромоны мальчишки пропитали, кажется, всё от и до, даже его собственную одежду. Шеннон недоверчиво ткнулся носом в собственное плечо, принюхавшись — но нет, всё же просто казалось. Казалось, что этот запах будет уже не вывести — как минимум из пальто.

В секундной злости швырнув то в корзину для стирки, Алигьери снова остановился, глубоко вздохнув — нет, переодеться тут не поможет, — и полез в шкаф за чистыми полотенцами. Зачем он вообще это делает? От мальчишки бы не убыло воспользоваться теми, что висят в ванной на крючках; тоже сухие и чистые, но куда заметней пахнущие владельцем, чем эти, накрахмаленные и уложенные про запас в бельевой. Впрочем, оно и к лучшему — несколько минут передышки перед тем, как снова окунуться в пучину разлитого в воздухе запаха разврата...

Алигьери усмехнулся. Он прекрасно представлял, чем это закончится: бегай, не бегай, а не ночью, так с утра у мальчишки начнётся полноценная течка, и вот тогда ему не поможет даже прищепка на нос. Выйти на мороз и побегать кругами вокруг поместья ещё, может, и сработало бы — но Шеннон не собирался подобным образом измываться над собой, было бы ради чего. Когда придёт время, он возьмёт аватару к себе в постель, и видит небо — на время тот забудет про свои невзгоды. Но до той поры — почему бы не поиграть в приличных людей? Тем более что приказ босса настроил его на лад, что присматривать за мальчишкой — его работа, а работу Шеннон привык выполнять тщательно.

Вернувшись, он положил оба аккуратных, пышных белых полотенца на поверхность тумбочки у ванной и посмотрел на аватару. Аватара смотрел на него, и в погасших глазах — ничего общего уже с тем диким, напуганным, сверкающим от слёз медовым янтарём, что был в комнате Бёрдза, — ясно читалась усталость и отрешенная горечь. Да уж, досталось ему крепко за эти дни — Алигьери порядком сомневался, что салаги-альфы делали хоть какие-то толковые перерывы, не говоря уже о том, чтобы внимать нуждам подопечного. Хрупкое тело было разукрашено следами от и до, и от вида этого что-то ёкало в подвздошье и отваживало от мысли куснуть его снова, чтобы перебить чужой запах, ещё тянущийся шлейфом за собственной сиренью омеги. Не стоит. Ему и так нелегко.

— Ты голоден? Что-то я сомневаюсь, что эти два идиота удосужились хоть раз покормить тебя, — "Хотя бы потому, что твой рот им нужен был в другом плане." Шеннон достал с полки флаконы с мылом и шампунем, поставил на бортик рядом с мальчишкой. — Держи. Мягкой мочалки у меня нет, так что придётся руками. Тебе помочь, или справишься?..

— Хорошо, — спокойно кивнул Шеннон. Сам, так сам. Ишь как сразу взъярился, стоило предложить помощь, смотрит на него теперь диким, обиженным и злым зверьком. Безобидный на вид, но напряжение в хрупкой фигуре подсказывало — только протяни руку, он или шатнётся на другой край ванной, окатив водой, или от отчаяния вцепится в ладонь зубами и короткими ноготками. Впрочем, в последнем Шеннон здорово сомневался — а если бы и не сомневался, всё равно не испытывал бы никакого опасения. Аватаре никуда от него не деться, и альфа будет делать с ним то, что захочет — и так, как захочет. Так, как то будет нужно — вот верный критерий. И если мальчишка будет слишком уж брыкаться и противиться, то показать ему положенное омеге место для Алигьери не составит большого труда. Другое дело, что ему было бы много приятней всё же решить дело миром. Не нравилось ему, когда аватара — Энцио, он ещё раз повторил про себя имя — смотрит на него вот так, с горькой злобой. Не это ему хотелось видеть в янтарных глазах — не в ответ на то странное тепло, которое сам к нему испытывал помимо вполне откровенного, острого желания. Заботиться о мальчишке давалось легко и даже в охоту — даже без учёта рабочего подхода к вопросу. Чувствовалось, что эта забота ему нужна.

— Я спрашивал у тебя, хочешь ли ты есть. Если отдельных пожеланий нет, то я принесу фрукты, — выключив краны и выпрямившись, проговорил Шеннон. — Пить ты предпочитаешь воду или сок? Тебе понадобится много жидкости в ближайшее время, — методично заметил он, поворачиваясь к двери. — Вымывайся и отмокай пока. Я зайду за тобой минут через двадцать.

Строптивое "не хочу" в спину заставило Шена только на секунду помедлить, медленно моргнув, прежде чем всё в том же плавном темпе шагнуть за дверь и прикрыть её за собой. Спустившись на кухню, он набрал из холодильника фруктов в плетеную из тонких посеребрённых прутьев корзину: пару бананов, слив, мандарины, яблоки — он и сам фрукты любил, отчего и предпочитал иметь в холодильной камере подобающее разнообразие; взяв с нижней полки литровую бутылку чистой воды, Шеннон отнёс всё это во вторую спальню. В доме их было две больших, и обе выходили "французскими" окнами на балкон второго этажа; одна была оформлена в чисто мужском стиле — её интерьер Алигьери сменил всё-таки, когда перебрался сюда после смерти приёмного отца. До этого он был в доме только гостем — частым, конечно; но всё равно не видел, чтобы во второй спальне, классической пастельно-кремовой, просторной и светлой, с кроватью под балдахином из воздушной органзы — хоть кто-нибудь жил или ночевал. Повода спросить, кому она принадлежала раньше, так и не нашлось, да и сомневался Шеннон, что Старик бы ему ответил. Были у него свои секреты, ну да и небо с ними, с секретами. Тем более что время его давно уже кончилось.

Поставив вазу с фруктами и бутылку на прикроватную тумбочку, он взглянул на часы — дорогие, механические, классическим браслетом оплетающие запястье, — и подошёл к окну, рассматривая за ним ночную темень. Он обещал аватаре двадцать минут, а не прошло ещё и десяти — так что Алигьери оставалось только степенно ждать, благо, нервы его в комнатах и коридоре, куда не пробрался её сладкий сиреневый запах, малость сбавили обороты. Шеннон глубоко вздохнул, заведя руки за спину и задумчиво оглянулся на кровать. Почему-то ему казалось, что худощавый изящный мальчишка будет особенно хорошо смотреться здесь, в светлом великолепии тонких резных форм и мягких контуров. Здесь, на этой самой постели... Алигьери тряхнул головой — резко, словно конь, отгоняющий овода. Чёртова омежья течка. Глобальная козырная карта против самой сути альф, привыкших властвовать, но всецело подчиненных собственным инстинктам... была бы, умей сами омеги хоть немного ею управлять.

Но они не умели. И так же, как альфы, были заложниками желаний своего тела — которому ввиду одуревшего количества гормонов в крови было глубочайшим образом плевать на душевное или любое другое состояние. Так и телу Энцио было плевать на его обиды, на его боль и злобу — и Шеннон, в положенное время открыв дверь ванной, застал его на самом интересном месте в не менее интересной позе.

Взгляд альфы скользнул по блестящей от влаги, прогнувшейся спине омеги, по контурам острых лопаток; по заведённой за эту спину руке, которой Энцио с наслаждением ласкал себя — словно это не его двое суток подряд имели в два члена молодые, полные сил альфы, жадные и достаточно беспощадные, чтобы давать омеге то самое наслаждение. И трёх часов не прошло с тех пор, как Шеннон забрал его из старого дома; кому угодно другому сейчас хотелось бы лежать и не шевелиться, забившись в угол — но только не омеге, чьё желание было настолько остро и очевидно, что Алигьери пришлось что есть силы прикусить себе кожу на тыльной стороне запястья, судорожно выдохнув в этот укус. От принятой Энцио позы, от провокационного момента ему на пах так плеснуло жаром, что на мгновение померкло перед глазами. И это желание уже было не из тех, которые можно благоразумно сдерживать и игнорировать. Это уже было не только его собственное "хочу"...

— Тшш-ш, — прервал он его, приблизившись, опустившись рядом с ванной на колено, приобнимая и подтягивая омегу к себе крепкой рукой — не обращая внимания на то, что рукава рубашки окунулись в воду и мигом стали серо-прозрачными, намокнув и налипнув на кожу. От чистого плеча Энцио пахло влагой, дивной сиренью и по-прежнему теми, другими альфами, но Алигьери было на это глубоко плевать. Поцеловав его шею, он огладил ладонью гибкую спину, тут же скользнув касанием меж маленьких, восхитительно аккуратных ягодиц его, моментально находя вход, влажный совсем иным образом, чем кожа от воды. — Спокойно. Расслабься...

Палец альфы скользнул внутрь, в тесную глубину, и Шеннон выдохнул сквозь зубы, тут же проходясь языком за ухом аватары и ласково прикусывая то, неимоверно сладкое на вкус, на ощупь, на легкую прохладу тонкого хряща. Желание взъелось в нём самом настолько, что всякое терпение исчерпало себя, сменившись тяжёлой, зовущей пульсацией крови. Надёжно держа Энцио одной рукой поперек груди, расцеловывая в попытке хоть немного утолить собственную жажду запахом, вкусом, чувством этой нежной кожи под поцелуями, Шен ввёл в него сразу два пальца, резкими их толчками лаская жадное до этого наслаждения омежье тело...

Держать его в руках своих было уже само по себе блаженством: напряженного, постанывающего, жадно отдающегося и желающего так сильно, что желание это вместе с запахом сирени легким маревом кружится над влажной кожей, не вдыхается даже — пьётся, как нектар, каждый глоток которого отдаётся тяжелой пульсацией в паху; такова власть омеги над альфой, такова сила слабости — беззащитной, открытой, нежной и оттого бесконечно, до беспамятства драгоценной. Сейчас омега принадлежал ему, Шеннону, и только ему одному, и за пределами рук альфы мир для аватары заканчивался. Шеннон властвовал над ним безраздельно и мог позволить себе творить что угодно: трогать, кусать, ласкать самым бесстыжим образом — именно так, как того хотел, как на то напрашивался его омега, ненасытно ловящий каждое резкое, нарочно сильное движение пальцев в себе, гибко и жарко ему отвечающий. Энцио бессовестно сводил его с ума — свёл ещё там, у дверного порога, а теперь лишь продолжал утягивать куда-то дальше и глубже, глубже, прижимаясь, прикасаясь, тычась тонким носом до того дразняще-остро, что Алигьери с тихим гортанным рычанием впился пальцами удерживающей руки в его худенькое тело, прижимая к себе с какой-то совсем уж наглой силой, аж мышцы задрожали от напряжения на хриплом выдохе. Теперь то, что ему говорят, не слышал уже альфа. И альфе было глубоко плевать — даже если бы услышал.

Усевшись на широкий борт ванной, Шеннон быстро расстегнул на себе брюки, высвободившись из них с ощутимым для себя облегчением, и нетерпеливо потянул Энцио к себе, ладонями под мышки поднимая из воды — как есть, мокрого, не обращая внимания на то, что залил этим и пол, и одежду. Перекинул его ногу себе через бёдра и с небольшой заминкой, потраченной на то, чтобы направить себя в него, усадил — нажав обеими ладонями на узкие бёдра мальчишки, опуская его сразу до самого предела, до рваного стона, сорвавшегося непонятно с чьих губ — может, даже, и его собственных. Скрутив в объятиях худое тело, впиваясь пальцами в плечи и лопатки, от дикой алчности прижав к себе так, что едва ли получалось дышать, Шен прикусил зубами кожу возле его шеи — с другой, не меченной ещё стороны; не прокусывая, но оставляя легкий красный след, одновременно с короткими, несдержанными рывками бёдер, приподнимая аватару на себе, прерывистыми хрипами вдохов отмечая этот ритм, сцепляя зубы то сами с собой, то снова прикусывая-целуя прекрасные, бередящие самые мучительно нежные чувства контуры изящных плеч аватары.

Он не оставил Энцио и шанса на то, чтобы пошевелиться самому — рывок за рывком насаживая на себя, топя всякий разум и смысл лишь в одном только этом сладостном чувстве, без изысков и пауз, словно и в самом деле сорвавшись с цепи какой. Времени прошло не слишком много, прежде чем оргазм, не встретив ровным счётом никаких попыток сдержаться и продлить сладкое напряжение, накрыл его с головой, вынуждая с глухим стоном в плечо прижать мальчишку к себе; тесно, крепко, замерев в недолгой судороге, пока пульсация наслаждения сходит, спадает, оставляя просторное, ровное блаженство разрядки. Но не всё. Ч-чёрт... А вот об этом он, прежде не имея дела со столь дико текущими омегами, подумать как-то забыл. Кровь не спешила отливать от чресел, оставив ему вдогонку к оргазму ещё и распалённую щекотливую чуткость органа, стиснутого теперь жадным нутром омеги. Постепенно отдышавшись, Шеннон приподнял голову, поцеловав Энцио под челюстью и неспешно погладив по спине кончиками пальцев, а затем и всей ладонью. Нда... вот уж, конечно, мать-природа затейница... Как будто мало было в него кончить со всей альфийской щедростью.

— Это для тебя в новинку, наверное? — негромко поинтересовался он, коснувшись кончиком среднего пальца ложбинки между ягодиц и скользнув чуть ниже, уткнувшись им в основание собственного члена. Забавное ощущение. Но то, что каждое ответное шевеление аватары будет сейчас отзываться ему приязнью настолько острой, что вполне сойдёт за лёгкий мазохизм, настораживало. Длительность сцепки целиком зависела от организма омеги и его реакции на альфу — как долго он будет в этом судорожно-инстинктивном внутреннем напряжении, не дающем им разъединиться. — Сцепка. Прежде не было с тобой?..

За тем, насколько хорошо аватаре и хорошо ли ему вообще, Шеннон особенно не следил и не беспокоился — впрочем, это было и не нужно: стоны мальчишки, гулко разносясь по замкнутому пространству ванной, резонируя по поверхности воды, говорили даже громче и яснее, чем это нужно было. Несказанной красоты отдача, на пике оргазма гулявшая какой-то совершенно особой дрожью вдоль хребта альфы, оставила следом за собой такое чудесное расслабление, что затронуло не только тело, но и душу сладким, млеющим умиротворением. Умиротворением, в глубине которого, в легком зуде оставшегося в паху возбуждения достаточно отчетливо читалось не просто желание, но настоятельная потребность трахнуть его ещё раз. И ещё. И ещё. Снова услышать эти крики, увидеть блестящие от слёз глаза — они прекрасны. Он прекрасен, этот пахнущий сиренью омега. Сокровище. И он хочет его снова — уже сейчас, прямо сейчас, даже сейчас, когда он и так по самое основание сцепился с его крепкой задницей. Глубже, глубже, ещё глубже...

Шеннон, не сразу осознавший, к чему это у аватары так дико раскрылись-расширились янтарные его глазищи, глухо взрыкнул от боли и выругался, когда мальчишка — ах, блять, идиота кусок! — вдруг перепуганной ланью дёрнулся с его колен, закономерно дёргая и его следом за собой. Придурок! Вот в чём проблема секса с малолетками — они никогда не знают, как правильно себя вести, вечно налажают хоть в чём-нибудь! Стиснув челюсти, он хотел было отвесить мальчишке подзатыльника, но удержал руку; только крепче и жестче обнял за пояс, прижав его, упирающегося, к себе. Омега и сам ведь не способен контролировать рефлекторное сжатие своих мышц — и самому Энцио тоже было больно вот сейчас, когда набухший чуть ли не вдвое относительно первоначального диаметра узел на члене натянул ему тонкие стенки лона. В раздражении выдохнув, Алигьери качнул головой и поцеловал дрожащее плечо.

— Сиди смирно. Будешь напрягаться и нервничать, так и часа два с меня слезть не сможешь, — ворчливо пояснил он. Не то чтобы длинна сцепки и в самом деле зависела от морального напряжения омеги, хотя чёрт знает, что у них там на что завязано, но разве приятно хоть бы даже и полчаса сидеть на коленях с партнёром, который дрожит, боится и ёжится?..

Подумав об этом, Шен потянулся к уложенным на тумбочке полотенцам и взял одно, накидывая на плечи Энцио и укрывая махровой пеленой его мокрую ещё спину, на которую продолжало изредка капать с влажных волос. И только сейчас сообразил, что аватара, кажется, опять его не слышит — и не слушает, лихорадочно шепча что-то, к чему Алигьери пришлось с нахмуренными бровями прислушаться, прежде чем понять, что речь идёт о Гекате. Ах, да, богиня эта их... но какого лешего?

— Эй, — в раздражении одёрнул его Шен, хватая пальцами за подбородок и заставляя поднять голову, взглянуть в глаза. — Прекрати это. — В самом деле, бесит. Сидит на нём, дрожит, и что... молится? Да ну нафиг! — Что ты дрожишь, как лист осиновый? Что, правда ещё ни разу в сцепке не был?

Ну, ответ напрашивался сам собой: как себя вести, аватара не знает. Это одновременно и конкретно раздражало, и... вызывало странное, щекотливое, покровительственно-заботливое переживание. Маленький дурак, не знает ещё толком, как можно сделать себе хорошо в этой ситуации...

— Успокойся. Ну, — Шеннон поддёрнул обнимающей рукой, легонько встряхивая мальчишку, прижимая к себе плотней. Пальцы, стискивающие подбородок, всей ладонью легли ему за щёку; альфа внимательно заглянул в янтарные глаза и внятно, спокойно уговаривая. — Всё хорошо. Так бывает и ничего страшного в этом нет. Через полчаса-час отпустит. Ну, не бойся, всё хорошо...

Алигьери глухо усмехнулся, оценив ситуацию. Технически говоря, сцепка нужна была альфе много больше, чем омеге — ясная гарантия того, что понесёт этот омега именно от него и его семени. У мальчишки оно, конечно, после времени, проведенного с другими альфами, оно разве что из носа и ушей не текло, но всё-таки... всё-таки... До Шена как-то вдруг дошло, кольнув под лопатки, что после такого количества секса аватара наверняка уже залетел от кого-то из тех двоих, и там, внутри него, в этом изящном худощавом теле зрело что-то, что становилось неприятной преградой между ними сейчас... При мысли об этом к горлу внезапно подкатила новая волна раздражения и гневливой досады. Какого чёрта этот мальчишка вообще был отдан кому-то другому? Какого чёрта? Потому что всё это время это должен был быть он. В нём, с ним, для него. От него. Он, Шеннон Алигьери...

От прожёгшей царапучей болью пощёчины Шеннон дёрнул головой, резко зажмурившись и  мигом растеряв весь свой расположенный, расслабленный настрой. Ах ты щенок несносный, больно же! Запальчивые возгласы его не тронули Алигьери так, как очередная попытка разорвать сцепку — от которой альфа чуть не взвыл, прежде чем сумел скрутить его, что есть мощи лёгких гаркнув гневом в лицо подростку:

— СИДЕТЬ! — крепкие руки стиснули худощавое тело вместе со смявшимся полотенцем, до предела насадив его обратно туда, где ему положено находиться, бёдрами к бёдрам, стальным хватом прижав к груди так, что место для дыхания едва ли оставалось, не то что на трепыхания и борьбу. Твою ж едрёну кочерыжку! Да хоть ты обненавидься до икоты, собственность остаётся собственностью и никуда не имеет права деться! — А ну прекрати дёргаться, ты...! — Почему-то вслух обозвать аватару у него не вышло. — Щ-щенок... сиди смирно! — Альфа снова повысил голос, встряхнув его в своих руках, чтоб дошло потчётливей. Щеку на месте удара пекло — длинноватые ногти мальчишки оцарапали кожу, оставив на ней покрасневшие, чуть запекшиеся уже мелкими капельками крови следы. — Ты совсем сдурел? Себя же порвешь, не меня!

Ярость его, плеснув порывом, быстро начала затухать вместе с тоном голоса. Шеннон, по-прежнему не давая мальчишке рыпнуться, только вздохнул. И за что ему такое наказание? Зарёкся же ведь иметь дело с малолетками — и вот, пожалуйста. Закрыт, считай, в доме с текущим несовершеннолетним омегой, за которым должен глаз да глаз присматривать.

"Ненавидит он... вот же дурак."

Глупости, конечно. Но от того, что Энцио будет плохо что так, вырываясь, что так, оставаясь в объятиях, Алигьери отчего-то стало... обидно? Да ну. Аватара сам не понимает, что несёт.

— Сиди смирно, — повторил он. — Тебя же учили терпеть? Вот и терпи. Хотя вообще можно попробовать наслаждаться, — он не столько в удовольствие, сколько мстительно дёрнул бёдрами, ткнувшись ими в мальчишку и его нутро, напоминая, что они тут на двоих не так давно переживали что-то куда более интересное, чем омежьи истерики...