Быстрые шаги по коридору: там, где поменьше людей и не видно врачей или медсестер со строгими взглядами, он рывками ускоряется, почти бежит. Полы накинутого поверх черной водолазки и джинсов белого халата плещутся по бокам. Сердцу неспокойно, и дыханию вместе с ним — отчего он сбивчиво выдыхает, оказавшись на пороге больничной палаты и уже видя и койку, и знакомую, родную пепельно-серую макушку на ней, почти цвета наволочки.

— Этель!

Возможно, чуть громче, чем следовало — на него обернулись от других коек, с неодобрением к вдохновленному восклицанию и мелькнувшей улыбке, но Драго не обратил ровным счетом никакого внимания на эти взгляды. Он поспешил к брату, касаясь ладонью спинки в изножье кровати, садясь — плюхаясь — боком на прогнувшийся матрац, наклоняясь к нему, еще дыша чаще обычного.

Да что там макушка — он и весь не особо-то отличен цветом от постельного белья, Этель-то. В уголках золотисто-янтарных глаз вздрагивает беспокойство и переживание, Драго обшарил взглядом фигуру Лилля вверх-вниз, по складкам укрывающего его пододеяльника.

— Как ты? — уже совсем негромко, только у него одного, поинтересовался, вернувшись взглядом к лицу. Протянул руку, нашарил меж складок ткани его ладонь, сжал в своей, сплетая пальцы. Он знает, что плохо — даже хреново, но все равно спрашивает, из холодного засасывающего стазиса переводя ситуацию в движение, к изменению. Теперь — все в порядке, теперь будет только лучше. Теплая ладонь доносит это чувство куда точнее слов.

Взгляд Драго внимателен, взгляд чутко изучает и пристально интересуется, но внутри парня, в сдержанной энергии склоненного вперед корпуса хорошо ощущается отсутствие метаний и лишних тревог. Он, скорее, заостренно прикидывает, что стоит сделать и что должно сделать, чем действительно волнуется. Озадачен, но не обеспокоен — не настолько, чтобы это хоть как-то пошатнуло его неизменное чувство равновесия, фонящее равномерной аурой вокруг молодого, еще излишне полного сил альфы.

Он словил легкий шок, конечно, когда получил сообщение. Даже не сразу осознал, какое значение имеет в ней написанное. Вздохнул тяжело, прижимая пальцы ко лбу — давя дурацкое ощущение, что самовольный, вдохновленный, непредсказуемый брат его снова сворачивает куда-то прочь, в сторону, куда-то ускользает от него, Драгана, словно уносит порывом ветра; давит на корню вместе с тревогой и кидается ловить — это ничего, что пальцы раз-другой схватят воздух, сомкнутся на пустоте. Зато не на третий, так на четвертый он все равно его поймает, схватит за плечи и развернет к себе. И никуда не позволит ни деться, ни провалиться, ни исчезнуть. Что бы он ни натворил.

Драган умеет расставлять приоритеты — и действует здесь и сейчас. Здесь и сейчас Этелю плохо, а значит, здесь и сейчас не место недоуменным вопросам вроде "какого черта" и "чем ты вообще думал". Это все можно спросить и позже — нужно спросить позже, это младший Линдгрен знает точно. И потому здесь и сейчас он улыбается, приподнимает углы губ — подбадривающе, несильным движением вскидывая твердолобую голову, словно бодая неприятности или как собака подпихивая хозяина под локоть настойчивым носом.

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

— Всё в порядке, — упрямо тряхнул головой Драго. Так ответить проще, чем вдаваться в рассуждения — да и не место, не время в них вдаваться: слишком жгуче сжимается сердце при взгляде на ослабевшего, бледного от волнений брата, полнится теплом и болезненной тревогой за него, и нет ничего прекрасней остроты этого переживания, от которого даже припекает где-то в носоглотке. Как же он ему дорог, Лилль, как же он бесконечно и безумно ему дорог. Его хрупкий и изящный талантливый брат, его сокровище — самый близкий и доверенный человек на свете. Да, есть еще и отец, и мать — им тоже нужен Драго, нужна его поддержка и помощь, но сам Драган знает лучше, знает наверняка — так, как Лиллю, он не нужен больше никому. И это согревает — так согревает, что даже порой разбирает смех, без всякого заметного повода и без причины — смех радостного человека, живущего легкой жизнью. Да, с Лиллем его жизнь приобретает и особый вес, и особый смысл, и нет ничего естественнее: ведь он же его брат, его семья.

— Все будет хорошо, — Драго смотрит брату в лицо на несколько секунд молчания, с его стороны — воодушевленных и воодушевляющих. Стремящихся такими быть. Главное, чтобы сейчас стало хорошо и было хорошо, а там — они уж как-нибудь разберутся.

И теперь Драган только больше ответственен за него. Теперь, когда Лилль уже не кажется таким взрослым и далеким, каким, бывало, казался из окон родительского дома, порог которого он так редко пересекает. Он ушел в самостоятельную жизнь давно, еще когда Драго был совсем подростком, пропадал на занятиях музыкой, домой приходя чаще спать и есть, так смешно-рассеяно забывая дома зонт — весь погруженный в творчество, оставляя за Драго право торчать у входа после конца занятий с тем самым зонтом и настойчиво дожидаться, чтобы Лилль не пришел домой вымокшим. Вот только, теперь ему достается не одно отстраненное, немного удивленное "Спасибо" — но больше, много больше. Лилль открылся ему, подпустил так близко и говорил ему о таких вещах, о которых больше никогда и никому... Знал ли он, насколько счастливым сделает младшего брата его доверие? Хотя, это не имеет никакого значения.

Может, поэтому посланная смс-ка так пнула под коленку, и пнула второй раз, когда Драго уже в пути крутил в руках смартфон, выясняя подробности про такую операцию. Этель не сказал ему ни слова, никак не обозначил, что планирует что-то серьезное... родители наверняка до сих пор не знают, и Драго точно не станет им сообщать. Он уже брался укорять себя за ту иголочку обиды под ребро: что Этель снова что-то решил сам, даже не посоветовавшись, не поинтересовавшись даже... вправду ли подумал и решил? Или опять то было импульсивное действие, вроде того переезда на съемную в другом районе, о чем Драган узнал, только ткнувшись носом в закрытую дверь по старому адресу? Что толкнуло Этеля на этот шаг? Что — удержало, не дало свернуть? И вот теперь он лежит перед ним, со швом, перенесший операцию, и от укола обиды не остается ни следа, потому что Этелю хуже. И это ему, Этелю, нужно сейчас тепло, а он, Драго, по привычке — как-нибудь сможет и сам. Ведь он же сильнее.

— Тебе уже можно есть? Что-нибудь хочешь? — поинтересовался он, крепче сжав руку брата. — Здесь как, кормят вообще? Может, мне принести тебе что-нибудь на ужин, пока часы посещения не закончились? — свободной рукой, как смог, поддернул на плече сползающий халат.

Если бы только можно было лечь рядом, обнять и согреть, прижать к себе. Не оставлять одного здесь — в холодной больничной койке, на ночь, да еще с чужими людьми. Уйти придется, конечно, но от этого заранее не по себе. И Лилль — бледный, будто хрустальный, ну как его такого одного оставить? И хочется — дураком назвать, что не предупредил, не сказал, не дал себе помочь, и — никак не можется, только мелькает искоркой в глазах толика братской, заботливой и мягкой укоризны. Но что не сделано, то не сделано, ерунда. Лишь бы все поскорее зажило и он поправился...

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Он в первую секунду немного удивляется — этому порывистому жесту, этим обхватившим тонким рукам, сомкнувшимся на поясе, но уже в следующую с мягкой улыбкой кладёт ладонь на вихрастую макушку брата. Эти непослушные волнистые волосы... наверное, у отца были бы такие же. Но он, простой рабочий человек, никогда не отрастит их длиннее ежика в пару сантиметров. Да и тот, вручив сыну машинку, попросит состричь почти под ноль, как только к утру начнёт мяться об подушку. А Драгану нравятся длинные волосы, нравятся снова отрастающие волосы Этеля, нравится поддевать и осторожно протягивать пальцем каждую витиеватую, упругую на завитках прядку. Свои он перестал стричь с четырнадцати, но такими густыми они никогда не будут — только на тонкий лошадиный хвостик и хватает.

И невозможно не улыбаться, чувствуя кожей сквозь ткань успокоенное, теплое дыхание брата, обнимающее касание его рук, от вслушивания в которое по коже взбегает приятный зуд. Мог ли Этель представить себе, насколько ценны для Драгана такие вот маленькие моменты признательности? Ему не нужно ни похвалы, ни убеждений, хватает вот этой одной, искренней улыбки, приподнимающей уголки глаз — чтобы понять, что его усилия ценят. Никакая награда не может быть важнее этого, ни от чего иного так не разгорается в душе огонь, начинающий потоком лавы снедать изнутри — огонь, который хочется вынуть из груди и поднять высоко над головой, огонь, который можно разделить на много ярких язычков и раздать по рукам, по одной маленькой, но бойкой искорке тепла. Такой огонь сердца, которым старый Путник когда-то обогрел потерявшихся в пустыне детей. Тот огонь, который Прометей когда-то дарил неприкаянным людям, извлекая из пробитой орлами в груди дыры. Орлы тогда сгорели в вырвавшемся на свободу огне, и только людская мудрость смогла обуздать его... Драган помнил эту старую легенду — отец когда-то читал ему большой-большой сборник с красивыми заглавными буквицами на страницах с помятыми уголками. Нет, ему не приходило в голову сравнивать себя с теми, чье имя осталось в веках, даже когда отец, смеясь, по-доброму журил его за слишком порой настойчивое желание помогать, забывая себя, но что-то... что-то по-своему сродственное он в этих героях все равно чувствовал. И эти две легенды любил слушать чаще других.

Но никому, кроме брата, не достается столько этого огня и не удаётся теперь разжечь это пламя так ярко, чтобы вдохновение неделями оставалось с Драганом. Даже маме, любимой маме — ради которой он когда-то мир был готов перевернуть и поставить с ног на голову, и в общем-то готов и сейчас. Это ушло вместе с детством — куда-то ушло, когда у него появился брат, родная душа, рядом с которым Драго счастлив — потому что нужен. Сердце заёкало под кадыком, когда Этель тихо пропел его имя, все еще утыкаясь щекочущим носом в живот... и на момент стало жарко, слишком жарко, встряхнув перламутровый туман блаженства, в которой он погружался от нежности к брату, размышляя и поглаживая того по волосам, вдыхая освежающий и чистый запах свежего дерева — запах весны, запах высокого неба и пения птиц, — и смотря на него с мягко коснувшейся углов рта улыбкой. Жарко, спазмом мурашек взбежав до самых скул от невольно нагнавшего воспоминания о том, как Этель вот так же протяжным, сладким стоном тянул имя брата, вперемешку с прерывистыми вдохами и тихим досаждающим поскрипыванием пружин в матрасе, когда... Сглотнув, Драган вскинул насторожившийся, волчий взгляд на остальных людей в палате — чтобы обнаружить, что на них косятся. Ну, конечно, братьями-то они вовсе и не выглядят. И нет, о нет, ему не было стыдно перед кем-то другим за то, что они сделали — нет. Но то, что было между ними, это только для них одних, и даже присутствие чужих рядом с невидимыми и неслышимыми воспоминаниями — уже порочит те и вызывает острое желание рыкнуть и плотнее задёрнуть шторы. Это было — только их.

— Хорошо, — с мягкостью откликнулся парень, поворачивая голову снова к брату. Да займитесь вы своими делами, зачем таращиться? Еще не хватало, чтобы Этель увидел и встревожился. Глупый, глупый Этель, такой непутевый, голова еловая, деревянная, такой безалаберный— и такой родной. — Тогда, может, пойдём прогуляемся недалеко? По коридорам, на улице дождь моросит. Тебе уже можно вставать?..

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Отредактировано Dragan Lindgren (12 марта, 2016г. 22:32:55)

Драго умом понимал, что все равно не выйдет: скрыть, утаить от Этеля эти ревностные, недовольные взгляды на тех, кто вздумал вот так обниматься прямо в палате, на "распустившуюся молодежь". Понимал он и то, что, хотя ему очевидна природа этих взглядов: они мешают своим счастьем другим людям, но Этель смотрит на всё это иначе. Засевший в нем страх диктовал свои условия. И не похоже, чтобы Этель мог сам с ним справиться, как иногда удавалось раньше. Тогда этот страх был просто фоном, приходил и уходил, и Драган думал: ничего страшного... все мы чего-то боимся, каждый по-своему. Но сейчас Этель вздрогнул и побледнел едва ожившими глазами, и при взгляде на него больно сжалось сердце. Он и так сейчас слаб, перетерпел наркоз, куда ему ещё волноваться! Конечно, сейчас страх был сильнее, сквозил в каждом нервном движении, в каждой ноте севшего голоса. Драган резко поднялся, бросая в сторону товарищей "мы в их годы себе такого не позволяли" предостерегающий взгляд и в половину оборота закрывая брата от них своим плечом. Взгляды поотдёрнулись, создавая видимость большей заинтересованности в кроссворде и чашке с кефиром, нежели в делах соседей. Но результат Драго все равно не понравился: он знал, что где-то там про себя они ставят довольную галочку — ага, удалось пристыдить поганцев. Ладно, главное увести отсюда Этеля — остальное, право слово, ерунда.

— Пойдем, — Драган подхватил его под руку, приободряюще поддерживая и выводя из палаты. Уже в коридоре накинул на плечи плед, лежавший в изножье кровати: в палате достаточно тепло, днём по крайней мере, но вот в коридоре уже не так комфортно. Да и от окон дует. — Эй, не так быстро! — Драго крепче поддёргивает Этеля к себе, заставляя прижаться боком к боку и замедлить рвущийся с места шаг. — Тебе нельзя сейчас напрягаться, — убедительно говорит он, задавая свой, уверенный, но не такой суматошный и поспешный темп ходьбы. До окна не так далеко, а людей — людей почти и нет, только медсестра навстречу пробежала, торопливая, как и весь больничный персонал, привыкший метаться между палатами и кабинетами.

Он встал рядом с братом у окна, положив ладонь на узкий, покрытый облупившейся там и тут краской подоконник. Серость за окном никуда не делась за эти пятнадцать минут, что он провёл в здании, добираясь наверх, в палату. Спокойная, прохладная, сырая и стабильная серость. Только машины мокнут на стоянке да редкие прохожие под зонтами или натянутыми на голову куртками. От вздоха на стекле остается дымчатый след: Драган слышит каждое слово Этеля, самого себя гоняющего по кругу все усиливающихся тревог. Эти тревоги не вылечишь молчанием и утешением заботливых рук — нет, так они только глубже под кожу залезут и угнездятся, тихим ядом травя изнутри.

— Этель, — позвал Драган чуть громче, перебивая его реплику чем-то совсем отвлеченным. Протянул руку, приобнял брата за плечи, поближе к себе и своей точке зрения. — Смотри, вон тот парень в красной куртке... Как думаешь, кто он? — он показал пальцем за окно, выбрав первого попавшегося человека. Тот спешил спиной к ним по тротуару мимо больницы, то и дело пропадая за деревьями у дороги. — Куда он идёт?..

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Взгляд Этеля искоса обжигает укоризной, но Драган не выпускает его из-под руки и настойчиво удерживает брата на месте, останавливая это противление, это стремление словно бы поглубже забраться в знакомые и привычные страхи. Ни кончика длинного тонкого носа из них не высовывать. Но не выйдет, Этель не один — Драго рядом, и его тепло и запах уверенно теснят холод тихой мучительной паники.

— Ты ведь не знаешь, — тихо поясняет он, не получив, кроме взгляда, ясного ответа. — Ни кто он, ни куда идёт. И они, — парень мотнул головой в сторону палат, — тоже не знают, кто ты. Ни имени, ничего о тебе. И дела им никакого нет, посмотрят и забудут. Как и мы про них, — он чуть помедлил, а затем неловко, но ткнулся губами в висок брата, успокаивая прикосновением и надежной рукой. С прошлой весны она стала сильнее, и мускулы под нагрузкой штанг и тренажёров прорезались больше, заметней. Мальчик, юноша — постепенно крепнет, становится мужчиной.

— Ты доктора слушай и ешь нормально, — улыбнулся Драго, отшучиваясь. — Это будет самое лучшее спасибо.

Он потянул носом над макушкой Этеля — уже полголовы разницы между ними, и все увеличивается, самое такое время, — вдыхая свежий древесный запах от его волос. В груди тепло колыхнулось сопереживание и забота. Драго и сам не знал, как в нем помещается столько глубокого, любовно опекающего обожания к нему, единственному, непутёвому, лучшему, и как только не треснет грудная клетка, хотя иногда кажется — вот-вот. Он крепче прижал Лилля к себе, не желая отпускать, и грея заодно, не давая сквознячку от окна пробраться под плед.

— Нет, сейчас свободен, — он помотал головой и добавил. — После трёх ещё две пары. Но я успею, — уверенно сказал альфа, как решил. — На крайняк Ольхи конспектами поделится. Он за преподом слово в слово пишет, — Драго усмехнулся. — А ещё, я физрука на армрестлинге уделал.

В голосе молодого альфы зазвучала плохо скрываемая гордость вперемешку с подогревающим желанием поделиться, похвастаться.

— Он мне теперь должен две пары свободного посещения. Хотел на пиво спорить, но я не стал. Зачем мне то пиво? — Драган брезгливо и напоказ сморщил нос.

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Отредактировано Dragan Lindgren (10 октября, 2016г. 18:19:23)

— Буду, — Драго улыбается в ответ, рассматривает это бледное, тонких черт лицо, едва розовеющие, слишком плотно сомкнутые ниточки-губы под длинным кончиком носа. И глаза, глубокие серые глаза. Кто бы мог подумать, что серый цвет может быть таким насыщенным, но вот, у Этеля он был именно таким. В мелкий шероховатый узор радужки, напоминающий поверхность луны. — Обязательно буду. Чтобы никому не дать тебя в обиду. Никогда.

Парень обнял ладонями лицо Лилля и ткнулся лбом ко лбу, улыбнувшись шире. Золотые, солнечные глаза смотрели прямо в серые лунные, ярко смотрели, вдохновлённо и борзо. Жгучий огонёк заплясал в груди: да, да, тысячу раз да, он сделает что угодно, станет самым сильным, самым надёжным, самым крепким и верным — потому что ему есть, кого защищать, и ради кого всё это делать.

— И пусть только попробуют о тебе что-то сказать. Я их все слова заставлю попроглатывать, — произнёс он, в гулком коридоре понижая огрубевший после ломки голос до громкого шепота. И ясно было, что да, обязательно заставит. — Вместе с языками. Слышишь, Лилль? Пусть только попробуют.

Он убрал руки и порывисто поправил плед на плечах брата, поддернув повыше к тонкой шее, до которой едва достают опрометчиво остриженные пряди. Но "опрометчиво" — это так, слова. Этель оставался Этелем, будь он хоть лысым, хоть каким ещё.

— Не выходит так с физрой, — Драго покачал головой из стороны в сторону. — Тренажёрка тренажёркой, а нормативы все равно сдавать надо, не отпускают просто так. Но мне несложно. Ты же знаешь, я только в спринте вторым прихожу всегда, — парень тихо рассмеялся и снова ответил уверенным кивком. — Успеваю. Уж отдохнуть-то я всегда успею.

И снова живой, негромкий смех: конечно, успевает, Драго сложно назвать таким уж примерным учеником, не сидится ему долго за книгами и подготовкой. Но своего он не упускает, ради семьи старается, даже если знания не отскакивают у него от зубов.

— Давай я все же принесу нам горячего чаю? У тебя щеки холодные, — парень снова коснулся щеки Лилля. — Вечером поешь сам, или мне позвонить, напомнить? — золотистые глаза чуть-чуть сузились, мелькнули хитринкой.

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Драган сводит брови вверх, усмехаясь сквозь нос: отлично знает цену этому Этелеву плавающему в прострации "да, да" — оно вылетит у него из головы через несколько секунд, это согласие, вместе с напоминанием. Но Драго зачем-то все продолжает спрашивать, по привычке — а может, ему просто нравится каждый раз убеждаться: нет, не поест, не сможет, забудет, задвинет куда-то в угол, а значит снова и снова будет повод позвонить, поддержать, ощутить каждым нервом, что нужен, что заполняешь пустоту, что ему есть место в жизни брата. И ему тоже, реальному миру, приходящему вместе с ним, не только фантазиям Этеля. Драго, конечно, любит и его творческий дух, его сверкающий вид, его энергию, когда Этель поглощен созданием музыки — но он не отдаст его, никогда не позволит этому полёту отобрать у него Этеля. Он даже немного ревнует его к этой музыке. Когда у Этеля случается музыка, он не слышит и не видит больше практически ничего, словно тело у него совершенно лишнее, лишь мешающее его духу. Но у Драго все равно есть время и место на то, чтобы взять реванш. И когда одна дурацкая тревога относит Лилля слишком далеко в мир его зацикленных переживаний и фантазий, Драго будет здесь — чтобы вернуть его обратно. Как угодно, чем угодно, но вернуть.

— Что такое? — поверх сомкнутых ладоней Этеля Драго кладет свои, смуглые, и мягко сжимает. — Все еще тревожишься? — золотые глаза обеспокоенно изучают лицо Лилля, его неловкий, будто бы испуганный, убегающий взгляд. Зачем ты это сделал, Лилль, зачем ты сделал себе плохо? Или так было нужно, для чего-то, о чем знаешь только ты? Ты ведь потом мне расскажешь, Лилиан? Расскажешь, обязательно — сбивчивым шепотом в темноте, когда от сходящей истомы близости будет так по-особенному хорошо, уютно и свободно, когда еще несколько минут растворяешься друг в друге, забыв обо всех домыслах и преградах. Он поднял его ладони выше, сам наклонил голову и прижался губами к холодным костяшкам. Подышал, чтобы согреть, и глянул исподлобья, улыбнувшись. — Не надо, — тепло уверяет, — все хорошо будет.

Вот только, чем дольше он рядом, тем сложнее представить себе, как ему оставить Лилля — такого — в палате, с теми стариками. Нежного, чуткого Лилля — рядом с теми, кто не знает, ничего не знает и не понимает, а уже позволяет себе судить и осуждать. Оставить в этих больничных стенах, холодных и выбеленных, среди чужих людей, которые едва ли позаботятся о нем, одном среди тысяч. Оставить, когда он сейчас так слаб, когда ему особенно нужна поддержка. Драган понимал, что после операции нужен присмотр, но что — забегающая пару раз в смену медсестричка присмотрит лучше, чем он, глаз с брата не сводя? Неужели обязательно?..

— Лилль... я тут подумал, — глаза альфы блеснули решительностью, — в больнице же кормят всякой ерундой, одной на всех. Невкусная же наверняка. А дома чего-нибудь получше приготовлю. Еще и назавтра останется. Давай к зав-отделения сходим, пусть посмотрит и скажет? Может отпустит тебя со мной сегодня? Я на одну пару смотаюсь показаться и сразу вернусь, — Драго, своими же словами воодушевляясь, улыбнулся.

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

На лице Драгана проступает удивление таким вопросом — черные жесткие росчерки бровей надламываются вверх, но ладони, в которых он по-прежнему держит руки Этеля, сжимаются только непреклонней и мягче. Конечно, надо! Конечно, надо. Разве иначе может быть? Пусть — да, у Лилля своя жизнь, с тех пор, как он съехал из дома родителей сначала в общежитие, а потом и на съемную, где он может быть один, совсем один, без надоедливых людей вокруг, пусть сам Драго в колледже тоже не скучает, пусть у него полно друзей и интересов — но как это все может из его жизни вытеснить Этеля? Нет, не может, его ничем заменить нельзя, и нечему с ним сравниться. Он не какая-нибудь омега, которую можно привести к себе в комнату и повалить на кровать, он ближе и важнее, он в самом его сердце, в центре смысла всего мира Драго. Как бы молодой альфа не стоял горой за своих друзей и товарищей, если выпадет случай выбирать, он не  будет сомневаться ни мгновения. Этель. Ему нужен Этель, а все остальное... без всего остального он еще как-то справится.

— Отчего ты вообще это спрашиваешь? — тепло и с каким-то тающим за фразой добрым смехом ответил Драган, вновь дыхнув на пальцы Этеля и растирая те в ладонях. — Конечно. Я же сказал, я всегда защищу тебя. И никому не дам обидеть. И, — он шутливо ворчит, — ерундой всякой кормить тоже не дам. Пойдем, — Драго настойчиво берёт Этеля за руку. Он уже все решил, и знает, что так будет лучше. — Тебе не тяжело идти?..

Драган бы и на руках его понёс, но Этель идёт сам, за широким плечом брата. Заведующего отделением нет на месте, и приходится ждать — Драго без права на возражения обнимает Лилля, прислоняя к себе и укрывая в кольце рук. Когда врач возвращается, Драган заходит первым, и Этелю только и остается, что скромно присутствовать у стенки, пока брат разговаривает с заведующим. Уверенность и решимость альфы ощутима настолько, что у него даже не спрашивают про возраст, хотя на бледный малокровный вид Этеля врач-бета поглядывает с некоторым недовольством. Но операция была проведена еще вчера утром — сегодня Линдгрен уже спокойно стоит на ногах и ходит, а показатели анализов у него в норме.

— Хорошо, — размыкая ладони, уступает врач, и выдвигает ящик стола. — Распишитесь под бланком, что обо всех предосторожностях осведомлены и обязуетесь их соблюдать. Если почувствуете себя неважно, немедленно вызывайте врача. — Дав Этелю ручку, он смотрит на часы. — С пяти до шести у нас пересменка. Дождитесь окончания моей смены, и можете быть свободны. Явитесь через семь дней считая от операции, чтобы снять швы.

Драган кивает, хотя врач обращается к пациенту, Этелю. В эти семь дней он его одного не оставит — не больше чем на время занятий в колледже. Главное, чтобы Лилль сам дотерпел до этого времени, не сбежал из-под присмотра. Даже от Драго ему нужна свобода, и самому Драгану нужна свобода от него, пусть бы даже оба и хотели посвятить друг другу все свое время. Поэтому они и живут отдельно, хотя меж их адресами меньше часа езды. Совсем ничего, в масштабах-то большого города. Было бы меньше, если бы Этель своё новое место не выбирал так импульсивно, лишь бы подальше от старого...

Драго возвращает его в палату, раздвигая скрипящую колесиками ширму слева: пусть так свет не идёт от окна, но Лиллю немного уютнее. В стоящем близ больницы ларьке покупает ему чай и горячий бутерброд со свежим сыром, и непреклонно дожидается, сидя рядом, когда Этель все это не спеша съест. И только тогда, сжав его тонкую ладонь в своей крепкой руке, обещает — "Я скоро вернусь," — прежде чем уйти и бегом успеть вскочить на трамвай. Отработки Драго не пугают, но с синьором Фрексесом проще договориться лично, к просьбе от однокурсников он не прислушается. До пары чуть больше сорока минут — как раз успеет доехать с пересадкой.

И, как и обещал, вернуться. Скоро или нет, но вот, на часах пять-двадцать три, и запыхавшийся Драго, на смуглой коже которого не видно красноты прилившей от бега крови, возникает в дверях, из одного только звука спешащих шагов став воодушевленно улыбающимся парнем.

— Синьор Фрексес отпустил меня пораньше, — выпалил он, плюхнувшись на матрац рядом с сидящим Этелем, и наконец-то выдыхает. — Фу-ух!.. Ты уже собрался? Поедем к тебе или ко мне?..

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Отредактировано Dragan Lindgren (10 октября, 2016г. 18:33:40)

Его уже ждут: Драго под дверью переминается в нетерпении, всё немногое личное, что брал в больницу Этель — у него в руках. И бесполезно прятать взгляд: теплая широкая ладонь брата находит щеку Лилля, согревает касанием, напоминая о себе. Золотисто-желтые волчьи глаза смотрят на Этеля немного укоризненно, но этого совсем не чувствуется за улыбкой, повторяющей без слов: все хорошо. Между носами их от силы пол-ладони, и Драго сбегает взглядом по тонким, бледным, плотно поджатым губам брата, по его острому подбородку, к горловине свитера. Сбегает, и снова возвращается к глазам, добавляя тихое и убедительное:

— Пойдём.

Он помогает брату спуститься, заставляя воспользоваться лифтом и вместе с ним дождавшись, когда придёт пустой. На середине пути в кабину, правда, все равно заходят — но Драган стеной стоит между двумя престарелыми женщинами и братом, бледным и словно полуживым, словно тёмная одежда ещё больше его истощила. Помогая закутаться в пальто, Драго обнаруживает, что у молодого творческого дарования и неземной души нет шарфа; дурак, мягко констатируют, качнувшись к переносице, длинные чёрные брови, разросшиеся на внешних краях. На улице морось, стылость, влажность, а у них один шарф на двоих, и тот весь у Этеля: бескомпромиссно намотан по самый длинный его нос, одни глаза прозрачно-серые над темными синяками век торчат. Драго застёгивает под самый подбородок воротник своего пуховика, прячет под него хвост, чтоб ветром не трепало — и борется с желанием обнять, крепко прижать к себе застенчиво ждущего рядом брата, такого тонкого во всём своем черном, с растрепанными поверх шарфа прядями пепельных волос. Свежий древесный запах щекочет ноздри, и Драган с удовольствием вдыхает его, за руку выводя Лилля на улицу, проталкивая собой тяжелую дверь и придерживая её перед братом. Холодный ветер бросается на головы и треплет волосы, и поскорее бы на остановку, но Драго не гонит шаг, следя за тем, чтобы Этель не выбивался из сил. Тот ведь и слова не скажет, пока совсем не заболит.

От остановки маршрутного такси до семиэтажки, где на третьем Драган снимает квартиру — три минуты быстрым шагом по спальному району. Неторопливым — что-то около семи. На часах почти половина шестого, когда Линдгрен, звеня ключами, отпирает дверь в тепло: уже неделю как дали отопление. Хлопок вслепую ладонью по стене включает свет подвыдохшейся плоской лампы на потолке, тусклый и рыжий, сгущающий черноту в тенях. Драго принимает у Лилиана пальто, вешает на крюк вместе с пакетом — для шкафа тут места нет, еле влезла полка для обуви — и идёт ставить чайник на маленькую кухню за коридором прямо из прихожей. Налево дверь в ванную, направо в единственную комнату, зонированную полкой на гостевую и спальную зоны. Здесь нет даже рабочего стола, Драган учится на кухне, там и сейчас на столе стопка книг и куча каких-то бумаг наверху холодильника, широкого и монолитного, старый и тяжелый серебристый металлик. Но места хватает что одному человеку, что двум, что даже группе гостей: в гостиной зоне удобный угловой диван, а вмонтированный в стену зеркальный шкаф-купе уменьшает стесненность пространства. В комнате темнее, на окнах задвинуты шторы из длинного бежевого и серого тюля, зато на кухне свет яркий настолько, насколько позволяет погода за окном — за двумя, вернее, небольшими окнами над раковиной. В комнате на кровати смятый плед, какие-то чашки, книги, джинсы валяются на диване, на кухне — порядок ножей на магнитной полоске, банки со специями и крупами выстроены по размеру, чистые полотенца и прихватки, и растение в горшке — какой-то ползучий фикус, оставленный хозяевами. Ожил, редиска, и за полгода стал вдвое зеленее прежнего.

— Что ты будешь? — пока чайник закипает, Драго первым делом лезет в холодильник, как будто забыл, что там внутри. Нет, не забыл — но теперь ему нужно взглянуть на это глазами Этеля, имеющего совсем другие аппетиты и пищевые привычки, нежели альфа. Хотя, сложно назвать нормальной пищевой привычкой завтрак из коньяка с лимоном. — Есть рис, сыр... о! Давай я жульен с грибами сделаю? Рис уже вчерашний, ну его, — а ещё яйца, зелень и творожная паста для салата, всё это Драго достает на нарезочный стол, гремит мисками, наливая воду и ставя на плиту ковш. Взгляд у него при этом сосредоточенный, серьезный, ответственный к затеянному делу. Чайник закипает наконец, с гулким бурлением обдавая навесной шкафчик с посудой клубами пара, и с громким щелчком отключается. Что брату подать, Драган даже не спрашивает — он уже знает и, отвлекаясь от нарезочной доски с грибами, достаёт из шкафчика коробки, а из холодильника сливки. Что-то по-своему заваривает, взбивает мелким венчиком, смешивает два вида прессованного кофе и заправляет быстро подогретыми в микроволновке сливками, частью которых рисует на густой пенке в чашке скрипичный ключ. Из баночки брошена щепотка корицы, а грибы сметены к луку и жадно скворчат на сковороде, пока Драго ставит перед Этелем его чашку и сам ненадолго садится напротив, тепло улыбнувшись. Что может лучше согреть с уличного холода, чем густой кремовый кофе такого мягкого карамельного оттенка?..

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]

Отредактировано Dragan Lindgren (24 октября, 2016г. 21:16:38)

На свой вопрос Этель получил ответ в виде добродушной укоризны безмолвно сведенных бровей брата, коньяка в доме у которого, конечно же, не было. И даже если бы было, Лиллю бы всё равно не дали. Ну, может, пару капель в кофе, и всё. Спасаться в коньяке старший из братьев Линдгрен будет тогда, когда окажется вне досягаемости и сферы влияния Драгана. Еще нескоро придёт то время, когда Драго и сам научится правильно пить, в меру и по-взрослому, а сейчас он тем паче держится убежденным трезвенником и сторонником здорового образа жизни. Была бы его воля, альфа бы запретил вообще даже продавать Этелю алкоголь, но поскольку воля не его и власть тоже — приходится терпеть, урезонивая себя мыслью о том, что без коньяка Лиллю было бы совсем худо, а Драго не может стеречь его постоянно. А еще, говорят, хорошим коньяком не спиваются. Вот хотя бы за этим Драган был и будет следить в оба: если уж коньяк, то только хороший коньяк. Лучший из всех, который он может достать. Хотя, на самом деле, Этель сейчас со своей стипендии творческого дарования может позволить себе намного больше, чем Драго с подработок и тех кредитных грошей, что ему выдают в колледже "на минералку". Поэтому Драган просто вздыхает, ничего не говоря, и идёт на кухню — раз уж довелось привечать брата у себя, то стоит в первую очередь накормить его как следует, как обещал.

— Я знаю, — подтвердил Драго, улыбнувшись похвале, и протянул руку, мазнув большим пальцем по верхней губе брата, стирая кремовый след. Сейчас это получается словно само собой — наедине и в самом деле, проще. — И поэтому готовлю жульен. Ты пей, пей, — настоял альфа, поднимаясь обратно к плите. — Согревайся. Как руки? Ну вот, уже лучше, — вынес он вердикт, потрогав ладони Этеля, и отвернулся, чтобы мягкой пластиковой лопаткой перемешать грибы.

Нарезанная мелкими ломтиками курица уже зарумянилась легкой рыжеватой корочкой, и пока довариваются яйца, Драго с последовательной и быстрой уверенностью танка подготавливает посуду и ставит разогреваться духовку. Курица перекочевала в отдельную миску, а на наскоро обмытой под шипение воды сковородке плавится масло для соуса. По этому умению делать десять дел одновременно Драган обойдёт даже свою мать, помогая которой, он и открыл в себе любовь и талант к кулинарии. Иные сверстники его даже те яйца с трудом сварить могут, а у Линдгрена они словно сами прыгают под холодную воду и чистятся в два проката ладонью по столу. Сыр натёрт, формы для жульена заправлены, и Драго, кинув Этелю ещё одну улыбку, полную энтузиазма в духе "погоди-погоди, сейчас, сейчас я тебе покажу, как я классно умею!", ставит их в духовку, а сам возвращается к яйцам и пасте-салату. Мелко крошит зелень, смешивает, накладывает в две стеклянные формы-блюдца и выставляет на стол. До конца запекания жульена еще минут пять-семь — Драган следит за этим по часам на стене, таймер в потрепанной духовке не работает. И можно наконец сделать и себе чай: ещё не остывший до конца чайник за минуту набегает обратно до кипения, а Драго, по-простецки кинув в большую чёрную кружку пакетик с ярким зеленым ярлычком, садится на табуретку с торца стола. Опирается на него локтями, тепло взглянув на брата — стол привычно издаёт приглушенный скрип болтов. Снова разболтались, надо не забыть подтянуть, отмечает себе юный альфа.

Но сейчас ему вовсе не до стола. К чему вообще стол, если можно просто вот так сидеть и смотреть в светлое лицо напротив, ожившее и согревшееся в противовес тому бледно-серому, испуганному больничному призраку, что встретил его днём в палате. И то, что было вчера, и то, почему Лилль сидит у него здесь и сейчас — тоже совсем не важно, не нужно ничего спрашивать, когда так хорошо вдвоём просто молчать и просто быть. Просто пить чай или кофе, даже особенно ни о чём не думать, в этой недолгой паузе-передышке. Он только нашаривает пальцы Этеля возле кружки на столе, сплетает со своими, сжимая и поглаживая, подтверждая и упрочняя то, что они и так чувствуют без слов, без знаков. Молчит и, вставая, бегло эти пальцы целует, ткнувшись губами в бледные костяшки.

Сыр на горшочках с жульеном зарумянился до тёмно-рыжей корочки, дымящейся приятным парком, Драго чуть-чуть щурится — считает, что передержал, хотя обычный человек бы и не заметил разницы. Но это не мешает ему прихваткой гордо поставить все четыре горшочка на стол и выдать Этелю столовые приборы.

— Приятного аппетита, — желает он, и сам же первым — тоже ведь зверски проголодался, — отправляет в рот первую вилку с тянущимися за ней сливочными ниточками сыра.

[AVA]http://savepic.ru/8795502.png[/AVA]