Вот уж неожиданность так неожиданность. Уж на что был Маршал Команды А привычен ко всякого рода форс-мажорам, но форс-мажор в лице Юмэми Аосикаи, явившегося на порог его компании — и в самое сердце конкурирующей мафиозной организации, — заставил на минутку вытянуться даже его лицо. Случилось что-то, что заставило его пойти на такой шаг, и это что-то без сомнений было убедительно серьёзным, отчего решительный ответ не заставил себя ждать.

— Конечно. Одну минуту, я пришлю человека, — он погасил звонок и переключился на другую линию. — Ричард, в холле ждёт господин Аосикая. Будь так добр, проводи его ко мне. И поставь на паузу моё расписание. А? Нет, не надо.

Человеком, упомянутым Иллианом, оказался секретарь директора, сдержанный бета лет 35-ти, вскоре — ровно через то время, которое потребовалось бы, чтобы дойти и спуститься на лифте с восьмого этажа, — появившегося в холле и учтиво пригласившего Юмэми следовать за собой. Можно было заметить, что среди работников этого офиса, успевших промелькнуть мимо, практически нет женщин, да и единственная дама в брючном костюме, прошагавшая вдали, судя по всему, была альфой.

Охране пришлось остаться снаружи, в теплом и достаточно уютном коридоре, напротив таких же крепких и тяжеловесных альф, что ритуально берегли покой кабинета директора. Секретарь принял у Юмэми верхнюю одежду и открыл перед ним внутреннюю дверь кабинета. Саймон поднялся навстречу омеге из-за своего массивного делового стола, стоящего прямо напротив входа.

— Проходи, — указал он ладонью на гостевую зону по левую руку от себя. Усадив Юмэми на диван, Саймон занял место в кресле напротив, через столик. — Что случилось? — внимательный взгляд карих глаз следил за омегой с трудноуловимым, но инстинктивно ощутимым выражением ожидания, весомостью своей буквально выманивающей, вытягивающей ответ, не давя, но перевешивая в свою сторону и убеждая выложить на эту надёжную опору всё, что так тяготит и бьётся в гортани, сдерживаемое только страхом откровенности — страхом, которому не было места рядом с этим альфой, чья обращенная внутрь себя сила была последним, что здесь могло угрожать. Сейчас, во всяком случае.

Отредактировано Simon Illyan (27 сентября, 2016г. 13:36:20)

Саймон не стал из вежливости перечить очевидному, промолчав и пропустив этот момент мимо — поскольку да, действительно отвлекает, и рабочий день Маршала вовсе не предусматривает душевных визитов знакомых омег и разговоров за чашечкой чая. Но для этого омеги он имел полное право и все возможности сдвинуть назначенное собрание и все последующие вопросы настолько, насколько это понадобится — и именно поэтому Ричард сейчас обзванивает все необходимые контакты, улаживая ситуацию, предлагая варианты и согласуя графики. Удобная штука, эти секретари, а уж хороший секретарь вроде Ричарда — и вовсе на вес золота.

Юмэми был взволнован до крайности — и Иллиан мрачно отметил это про себя, задаваясь недобрым вопросом о причинах подобных тревог, сломавших в труху покой уже немолодого, и оттого только менее выносливого омеги. Он ожидал разного, но то, что сказал Аосикая, коротнуло его меж ушей молнией удивления. Аосикая примчался к нему в офис, чтобы поделиться переживаниями о чувствах сына? Босса Синдиката? Нет, мысленно отмёл это удивление Саймон. Конечно, "Анкель влюбился" — это тот ещё гром среди ясного неба, но нет, дело лежит где-то глубже, чем просто в общей кажущейся ирреальности подобного сообщения — герр Гуттенберг всё-таки тоже человек и молодой мужчина, пусть даже его самоконтроль и исключал банальные любовные глупости, на которых прокалывались многие другие. Но общий очерк проблемы в этих трёх словах Саймон уловил. Поразительно. Анкель Гуттенберг, герр Айсберг, властитель города и человек, прямой конкуренции с которым не выдержит даже он, Саймон Иллиан — и влюблённость, вогнавшая Юмэми в такое состояние? Что-то в этих двух положениях с трудом, с большим трудом клеилось друг с другом. Почти никак, можно сказать, не клеилось.

— Вайденфельд? — внимание Маршала дополнилось оттенком настороженности. Конечно, он знал эту фамилию — как фамилию владельца корпорации WeidCraft, одной из крупнейших в юрисдикции Команды, майора Аластора Вайденфельда. Может, в иное время он и не вспомнил бы имя его старшего сына-омеги, но ведь буквально на днях ему было доложено о некоторых неприятностях с Вайденфельдами, и о том, что слежка подтвердила подозрения: молодой юрист, очевидно, с ведома отца и генерального директора в одном лице действительно способствовал планированию каких-то теневых сделок за пределами влияния Команды А, выгодных постольку, поскольку не облагаемых положенными откупными выплатами. И не с кем-нибудь, а с Берлином и кем-то из совета Синдиката! Неприятный, неприятный проступок — особенно неприятный тем, что омега продолжает всё отрицать и отказывается выкладывать имена и контакты перекупщиков, а отец семейства клянётся, что видит черновые варианты договоров впервые и глубоко удивлён причастностью Элайи к чему-то подобному. Аластору в глаза Саймон планировал взглянуть попозже, сейчас же делом занимались все те, кому положено такими делами заниматься — небольшое предательство идеалов не успело нанести Команде сколь-либо существенного вреда. Когда омегу дожмут, юристы сформируют подобающий запрос к Гуттенбергу, и дело окажется закрытым с двух сторон, а Босс, изображая всякую непричастность, принесёт минимальные извинения за то, что провокация не прокатила — так, как это случалось всегда и будет случаться впредь. Сидящие бок о бок монстры власти нет-нет да покусывали друг друга, проверяя на прочность и сохранность спортивного тонуса. И эти махинации агентов Синдиката со слабым звеном Вайденфельдов — по сути, рутинная мелочь, карта сдана и карта бита. Сейчас между Командой и Синдикатом установился выверенный спокойный баланс, подкрепленный не только успешным решением декабрьского инцидента — но и не в последней степени расположением, которое Иллиан испытывал к Юмэми, и ответным доверием Аосикаи к старому другу и поклоннику. Но, Анкель, ты же не пал настолько низко, чтобы использовать собственного отца для очередной своей выгоды? Нет, даже у способного на предельную жестокость герра Айсберга есть свои неприкосновенные, священные места — поэтому ко словам Юмэми Саймон отнесся осторожно, но без лишних подозрений. Скорее всего, Гуттенберг просто не знает, где сейчас его отец — а Юмэми с видимым невооруженным глазом беспокойством за сына берёт дело в свои руки. Эту отцовскую тревогу в нём, так вышло, Саймон знал и понимал отлично. Если бы с Сэмми случилось что-то, он бы тоже весь Неополис на уши поставил. Да и за Кирея тоже, хоть тот бы и не обрадовался. Оставался один вопрос: в самом ли деле всё так, как склонен видеть взволнованный омега-родитель, для которого чувства, несвойственные деловому миру власти, всегда шли впереди?

Впрочем, его он Юмэми не задаст. Просто потому, что сам бы и не подумал усомниться в собственных сыне и дочери — и будет полной бестактностью склонять Аосикаю к той же мысли.

— Знакомо, — недолгую паузу спустя ответил он, откидываясь на спинку кресла. — Но, боюсь, мне нечем тебя обрадовать. Два дня тому он был задержан по обвинению в финансовых махинациях и ведению теневых дел с берлинской стороной, — альфа помедлил, не сводя взгляда с Юмэми, и про допрос добавлять не стал. — Тебе что-то известно об этом? — задал он встречный вопрос, подаваясь вперёд и облокачиваясь на собственные колени со всё тем же хорошо ощутимым спокойствием.

Отредактировано Simon Illyan (28 сентября, 2016г. 00:28:37)

— Хмх, — выслушав дрожащего от переживаний омегу, Саймон потёр пальцами подбородок, глядя перед собой.

Он, конечно, был в курсе возвращения младшего Веррони в семью, что было свидетельством неготовности Анкеля заходить в союзных договоренностях дальше обычных подписей на бумагах. Для Команды, всерьез опасавшейся укрепления связей между Синдикатом и Коза Нострой, эта новость была исключительно ободряющей. Действительно, при таком раскладе было чем озадачиться — чтобы Гуттенберг, каким его все знали, поставил что-то из собственной личной жизни выше приоритетов дела... в сущности, что ему тот омега Веррони — женитьба была бы всего лишь символом, обозначением прямого интереса Гуттенберга к Коза Ностре, зеленым флагом для Серпенте и его Дона, и фундаментом для новых и новых взаимных уступок. Не то чтобы Саймон сомневался в идейной любви Веррони к своей Семье и нежелании уступать Гуттенбергу, но при всём уважении — Дон Тибальд не ровня Анкелю. Пока ещё не ровня. Пока ещё большая часть его разума находится у его же подручного и отца, оставляя на личном счету молодого Дона лишь деловую и лидерскую хватку вкупе с истинно животной чуткостью и яростью. Молодой Веррони силён, безусловно, но Анкеля ему не обыграть — не в ближайшие годы. На своём бы месте удержаться. Не только нечеловеческая закалка духа была на стороне Гуттенберга, но и дикость темнее чёрного, доставшаяся от Герхарда. Дикость дьявольская, перед которой не устоять никакой жизненной силе. У Герхарда в довесок к этой чёрной натуре не было ума, позволившего бы не только захватить и удержать власть, но и планомерно развить и расширить её так, как это делал Анкель. У Анкеля было и то, и другое, и именно это сочетание делало его страшным противником на тайном поприще делёжки власти над городом. Извне он был смертен настолько же, насколько и все остальные люди, извне бы одна снайперская пуля покончила со страшным врагом раз и навсегда — и у Маршала, и у Дона были такие снайпера. Но любое действие, задевающее это "извне", физическое и внешнее устранение любого из участников их верного трио было непростительно и означало войну — такую, какой Деметра в действительности ещё не знала, но о каких помнила по хроникам прошлого. Война означала огласку, а огласка означала смерть самой теневой структуры, какую представляла из себя мафия. Смерть в этом лице — и неизбежное возрождение в новом. Каждая из сторон одинаково не желала такого исхода, и потому над городом властвовал штиль, патовая ситуация, в которой не имела значения оружейная мощь — но только лишь сила духа, хитрость ума и тонкие игры морали. Эволюция человеческого сознания и культурный прогресс, чтоб их.

Но причина задумчиво потирать подбородок сейчас меньше всего была в тонкостях дипломатических отношений. И больше —  в причинах Анкеля интересоваться этим Вайденфельдовским омегой. Всё-таки до конца отбросить мысль о некоторой неосознанной преднамеренности поступка Юмэми Маршал не мог. Но, вращая ситуацию в своём разуме, не видел никаких причин — зачем. Конечно, устранять сына Вайденфельдов никто не станет, лишь отстранят от дела и посадят под колпак наблюдения, а что касается их отца... если тому удастся доказать, что договора были крупной сыновьей самодеятельностью, вовлечь в которую своего генерального директора молодой юрист намеревался позднее, то его владения оставят за ним, и максимум, чего потребуют — это ещё несколько раз доказать словом и делом свою преданность Команде, да ненадолго повысят налоговую ставку на прибыль корпорации. По правде сказать, Маршал хотел бы, чтобы так оно и получилось. Передавать WeidCraft в другие руки хлопотно и накладно, и не факт, что при других владельцах производство будет так же процветать, а не начнёт чахнуть под волной модернизаций и при жадном откачивании прибыли в личный карман нового директора. Признаться по правде, у Саймона не было на примете людей, способных так же постоять за интересы WeidCraft, как то уже столько лет подряд успешно делал Аластор, любовно растящий и укрепляющий своё детище. Не каждый омега так сына своего лелеет, как он компанию. И обнаружить, что на почве этой любви старший Вайденфельд вдруг решил слишком высоко задирать голову и вздумал, что ему причитается больше, чем он уже имеет — было бы очень, очень неприятно. Саймон не любил наказывать старых друзей и хороших знакомых. Пожалуй, даже если какие-то подвижки за Вайденфельдом-старшим и в самом деле обнаружатся, какие-то слабинки соблазна поиграть втёмную, то и тогда Иллиан не станет, подобно иным, "резать, не дожидаясь перитонита" — нет, он всего лишь зажмёт в клещи всю семью и даст ещё один, всего один шанс не оступиться. Кто-то называл это мягкотелостью, кто-то — неоправданным риском, дескать, задумавший предательство однажды непременно совершит его, но Маршал, как никто иной, знал, что не всякие резкие перемены, встряхивания и перетасовки обязательно ведут к лучшему. Чаще он предпочитал немного подлатать, подкрутить и оставить как есть — и всё чаще оказывался прав...

Так вот, возвращаясь к причинам. Очевидно, что с того момента, как махинации были обнаружены, никакой деловой ценности омега из себя уже не представляет. Даже если его отца удастся отмазать от подозрений, то сам Элайя в любом случае крайний. Больше у него не будет ни власти, ни прав, ни возможностей — с предателями, попавшимися на горячем, в Команде не церемонятся. Всё, что оставалось при нём — это его знания о внутренней структуре и всей юридической подноготной WeidCraft, которые будут иметь ценность ещё максимум в течение года, а после безнадёжно устареют. Разумеется, сын Вайденфельда знал и мог больше, чем рядовой юрист, он держал в своих руках большую часть теневых контактов WeidCraft, лишь самые старые и надёжные из них держали связь напрямую с директором. Эти знания, конечно, можно было при желании использовать во вред работе корпорации, а если с умом и возможностями, бывшими у Гуттенберга и членов совета Синдиката — то и во вред весьма существенный... Но тут в дело вступала другая сторона вопроса: принадлежность к семье основателя компании была для Элайи одновременно и выгодным преимуществом, открывающим широкий доступ, и большой слабостью. Один за всех и все за одного, и, применив свои способности против WeidCraft, Элайя подведёт под топор собственную семью. Может ли сын Аластора быть на такое способен? Не каждому альфе выдержки хватит вот так рвать на части своё прошлое — а тут всё-таки речь идёт об омеге.

Об омеге, от которого, по словам Юмэми, у Гуттенберга кругом голова. Если раньше Веррони планировали запустить в постель Босса Синдиката своего ужонка, то теперь такая возможность, по сути, уплывала в руки Маршала Команды. Нет бы Гуттенбергу выбрать своего, безопасного берлинского омегу, поселить у себя под крылом и утешиться, так ведь нет — то в одну, то в другую корзину со змеями руки запускает. Вот только, если с Веррони всё дело было во взаимовыгодной политике, то теперь, может статься, Анкеля удастся подсадить на действительно крепкий крючок. Саймон усмехнулся в недолгом повисшем молчании. Красиво, конечно, но он не чёртов хитрозадый итальянец, чтобы рассчитывать подмотать леску и выудить крупную рыбку. Если Анкелю так нужен именно этот омега, то он его получит —  но будет должен как земля крестьянам. WeidCraft, конечно, серьёзная карта, не для размена на иные выгоды, но у Маршала есть всё необходимое для защиты своей собственности — а главное, у него есть преимущество инициативы. Плюс — если увлечение Гуттенберга окажется действительно увлечением, в ближайшие полгода минимум Иллиан может рассчитывать на весьма интересное состояние Босса Синдиката. Со всяким бывает, не он первый, не он последний — вон, взять в пример майора Алигьери: год уже со своим омегой носится, между делом отпрашивается и на совещаниях в телефон залипает. Саймон позволял: работа за киллером всё равно не ржавела, а с интересом к большей власти и ответственности у молодого альфы — ему же ещё и тридцати нет, Иллиан помнил его совсем мальчишкой, — и без омеги были проблемы. К определенному ощутимому осуждению Саймона: голова-то у парня на плечах, светлая во всех смыслах, и нехорошо такой прозябать, застряв в одной узкой специальности исполнителя. Впрочем, Иллиан умел ждать и ожиданием этим добиваться своего. Ничего, лет пять-семь он ещё железно протянет, а то и все десять, успеет воспитать из майора настоящего генерала — а там, глядишь... И на омегу как на закрепляющий элемент в этих далеко идущих планах по формированию будущего кабинета власти Команды у опытного и знающего жизнь с разных сторон Иллиана тоже были свои расчёты.

Что, интересно, станет с Гуттенбергом, если омеге Вайденфельдов и впрямь удастся пустить корни в его душе?..

— Если это оно, то я тебя могу только поздравить, Юмэми, — лукаво прищурился Саймон, и по интонации было понятно — проблема, гнетущая Аосикаю, с точки зрения Маршала не была такой уж проблемой. — Ты ведь, кажется, хотел поскорее внуков?.. — с припрятанной под щёткой усов улыбкой припомнил Иллиан обрывок разговора с Ханой, свидетелем которому он как-то случайно стал.

Впрочем, наметив шуточно-позитивный вектор ситуации, дальше альфа заговорил уже спокойней — и серьёзнее.

— Так или иначе, мы с тобой не узнаем правды, сидя и гадая по кофейной гуще. Спросишь обо всём этом у самого Элайи — когда его привезут. Полагаю, — Маршал тряхнул рукой, кидая взгляд на золочёный циферблат часов на запястье, — на это уйдёт примерно полтора часа. Он сейчас в порту у моих людей. Сумеете побороться с волнениями ещё столько, господин Аосикая? — Иллиан снова усмехнулся в усы. — Я попрошу Ричарда подать чай. И, я надеюсь, Анкель за это время не начнёт рыть канал к центру Деметры в твоих поисках?.. — поинтересовался Маршал, окинув омегу проницательным, но понимающим взглядом, и потянулся подняться с кресла, чтобы сделать нужные звонки.

Отредактировано Simon Illyan (28 сентября, 2016г. 02:18:34)

Юмэми все прекрасно понимал, даже лучше, чем ему самому хотелось бы. К своему несчастью он провел двадцать лет не только замужем за боссом Берлинского синдиката, но и за извращенцем и садистом, который получал искреннее удовольствие от чужих страданий — и особо тонкое от страданий своего мужа. И если в насилии в отношении последнего дальше простых избиений и изнасилований Герхард не заходил, то морально измывался с особым тщанием. Одним из самых страшных переживаний в жизни Юмэми стала демонстрация наказания для журналиста, которому омега на одном из званых вечеров имел неосторожность тепло улыбнуться. И потому мысли о том, что в застенках мафия может делать с провинившимися, заставляли его впиваться пальцами в диванное покрытие, сжимать зубы и пытаться унять бьющую его дрожь.

Вероятно, с какого-то момента такое положение дел надоело Ричарду, оставленному присматривать за престарелым, излишне чутким и совершенно неуместным здесь омегой, и секретарь отложил в сторону ноутбук, на котором споро работал, о чем свидетельствовал легкий шелест клавиш под пальцами, и привлек внимание Юмэми вежливым вопросом. Он совсем не хотел отвлекать Ричарда от работы, мешать ему и отнимать время — в конце концов, он отлично понимал, что ворвался в чужой рабочий день, размеренный будничный быт, нарушая все планы — и что сделать ему это позволили. Если бы не особое отношение к нему Саймона, своими силами омега добиться бы смог ровным счетом ничего. Он сделал еще одну попытку не мешать Ричарду, заверяя того, что ему вот так, на краю дивана и натянутым как струна, вполне комфортно и не стоит волноваться, ведь у того много работы, уж он-то, Юмэми, знает, у него у самого есть секретарь — и опомнился он минут семь спустя, понимая, что рассказывает Ричарду о Джанмарии, отвечая на его вежливые вопросы. Эта ненавязчивая забота была очень мила. Юмэми робко улыбнулся, выдохнул, принял из рук беты еще одну чашку чая, тут же обнимая ее ледяными ладонями, и больше не делал попыток не мешать и не отвлекать. Так они и пробеседовали о том и о сем до возвращения Саймона, о котором каким-то особым внутренним чутьем знал секретарь того.

При появлении альфы Юмэми не выдержал, поднимаясь на ноги. Был тут же с уверенной и по-альфийски мягкой заботой усажен на место. Он глядел на Саймона во все глаза, он напряженно слушал его, ловил каждое слово. И услышав то, чего боялся больше всего, закрыл ладонями лицо. Вряд ли Маршал мог догадаться, какой холодный ужас взорвался внутри омеги напротив, какие картины, впитавшие в себя боль жизненного опыта, представились ему. Его начало бить крупной дрожью.

— Нет, все в порядке, — спустя секунд тридцать яростного сопротивления самому себе выдавил Юмэми не своим голосом. — Я написал им смс, пока тебя не было. Извини, я в порядке. В порядке.

Он наконец убрал ладони от лица. В общем и целом, да, он был в порядке. Ему было с чем сравнивать, так что, даже бледный как полотно и дрожащий, он знал, в чем убеждает Саймона. Вздрогнул резко от щелчка замка и невольно встал во весь рост при виде Элайи Вайденфельда.

Отредактировано Yumemi Aoshikaya (2 октября, 2016г. 09:52:49)

Несколько секунд Юмэми стоял не шевелясь, лишь молча рассматривал стоящего перед ним омегу. Сердце сжалось до боли, но он ждал шага Саймона. А тот тем временем не спешил задавать тон встрече и ситуации. И Аосикая на выдержал: вопросительный взгляд на альфу, легкий разрешающий кивок — и он кидается вперед, к человеку, из-за которого его сын готов был вывернуть наизнанку мир, не будь он настолько разумен и скован чувством долга.

— Мистер Вайденфельд! — он запнулся, останавливаясь напротив молодого человека. Невольно схватил его ладони в свои, борясь с желанием вообще обнять, закрыть ото всех и защищать, как мама-кошка. Потому что сейчас, видя, через что пропустили омегу, ему хотелось выть от бессилия. — Простите, — он одернул себя и выпустил его руки из холодных пальцев. — Я Юмэми Аосикая, отец Анкеля Гуттенберга, — хотя сын был так похож на отца, что не догадаться об их родстве было бы из ряда вон. — Я... — "рад вас видеть" застряло в горле. Юмэми прикрыл глаза и выдохнул, беря себя в руки. — Давайте присядем? — он указал на гостевую зону, где на столике стоял чай и сладкое, которыми Ричард угощал его. — Успокоимся... — но Элайя, кажется, был куда спокойней, чем он сам. Юмэми извиняясь улыбнулся. — Я — успокоюсь. И мы поговорим. Анкель много рассказывал о вас, — он мягко, если омега позволил, повлек его к диванам.

Отредактировано Yumemi Aoshikaya (2 октября, 2016г. 13:56:43)

— Все хорошо, все в порядке, — успокаивал Юмэми, мягко касаясь то предплечья юноши, то кисти.

— Рассказывал, — кивнул омега, увлекая того за собой. Он аккуратно взял его под локоть и направлял, боясь неосторожным касанием причинить боль. Он всеми силами старался не смотреть на шею Элайи, на которой виднелись гематомы от удушения. Ему хватило лишь взгляда вскользь, чтобы чуть ли не до тошноты стало дурно от воспоминаний о том, как он не единожды панически вырывался и царапал ногтями вцепившиеся ему в горло руки Герхарда. Ему до сих пор снились кошмары — о многом, — и он надеялся, что мальчику хватит сил это побороть. — Но не так много, как хотелось бы, конечно. Я только сегодня утром смог добиться от него сколько-то внятного ответа.

Он усадил омегу на диван рядом с собой, жалея, что на нем нет подушек.

— Вам так удобно? Или, быть может, вам будет лучше прилечь? — эти расспросы не были кудахтанье престарелой квочки — Юмэми говорил со знанием дела, прекрасно понимая, что если Элайю били по ребрам или животу, то в сидячем положении прижатые гематомы могут невыносимо болеть. Он порой вообще сидеть не мог. — Анкель очень волнуется о вас, — он снова неосознанно коснулся кисти омеги, мягко сжав и следом погладив. — Что произошло? Почему... — перевел напряженный взгляд на сидящего напротив Саймона, на стоящего за его правым плечом Ричарда и снова посмотрел на омегу. — Почему вот это все?

Отредактировано Yumemi Aoshikaya (2 октября, 2016г. 18:14:30)

Реакция омеги у альфы напротив не вызвала ни грамма симпатии — Маршал совсем незначительно изменился в лице, поджав губы и недоверчиво сведя брови, но любой мало-мальски внимающий ситуации человек ощутил бы, как выжидательное спокойствие Саймона плавно сменилось напряжением, нарастающим и начинающим давить на собеседника. Юрист, дипломат и мастер переговоров Элайя Вайденфельд был же, по всей видимости, слишком поглощён своими переживаниями и настолько истрёпан двумя сутками допросов, что уже не отдавал себе отчета ни в том, где он находится, ни в том, с кем он разговаривает и что говорит.

Дерзость омеги полилась воспаленной рекой, и Иллиану оставалось только слушать и удивляться — вот этого паренька Аластор называл своим лучшим переговорщиком, опытным и способным? Это его отправили не куда-нибудь, а на важнейшие переговоры с самим Боссом синдиката, гарантируя, что омега, как никто другой, умеет быть неуступчивым в своей выносливости и ею же сглаживать неизбежные в переговорах альфа-на-альфу конфликты? Это он, юрист со стажем, сейчас язвит своему Маршалу, потому что счёл его слова задевающими свою омежью гордость, потому что решил, что сейчас уместно бросаться на амбразуру и эту гордость отстаивать? Вы только не подумайте, что я шлюха? Мальчик, да мне абсолютно похер, какие методы ты выберешь, хоть отсоси ты ему по разу за каждую единицу поставки, если потребует, только дай мне договор, который меня устроит, — и Саймон озадаченно качнул бровями. Нет, он в самом деле мог похвалить стойкость молодого омеги, сохранившего даже в такой ситуации способность "катить бочку" и ровно строить фразы, но про его ум и умение оценивать уместность применения своих способностей не мог сказать ровным счётом ничего положительного. Кант, что ли, перестарался? Да не должен. Джеммин Кант, главный врач медблока Западных Доков, был специалистом в такой мере талантливым, какая давала ему способность удержаться на этой должности, но даже он, умея поставить на ноги практически умирающего и ещё заставить на последнем дыхании пробежать стометровку, не смог бы ничего сделать с духом и моралью человека. Крепок мальчишка, крепок. Только дурак. Это вот так, что ли, на нём закрутившийся по подозрениям Аосикаи роман сказался? Истинная пара, не истинная — но чтобы это стало поводом настолько терять голову... Н-да, отыграл своё мальчик, отыграл. Всё-таки прав жизненный опыт, омеги действительно не пригодны к исполнению серьёзных обязанностей, раз одно любовное приключение насколько вышибает им разум. До сих пор справлялся он неплохо, Аластор не жаловался, WeidCraft убытков не несла, но недаром в довесок к омеге Вайденфельдам пришлось нанимать работников-альф. Разумеется, Аластор хотел лучшего для своего сына, хотел дать ему шанс, но насколько проще было бы обучить одного альфу с помощником, нежели посылать делегацию, в которой центровое звено юридической власти — настолько слабое. Маршал не осуждал майора Вайденфельда до тех пор, пока такая тактика приносила прибыль — но теперь она, как и следовало ожидать, сломалась в перемычке.

"Видно? Мальчик, если ты не надумал себе... В каком же состоянии должен был быть Анкель, если позволил этому быть заметным на переговорах? Нарочно, что ли? Нет, слишком большой и бессмысленный риск. Нда-а..." — Маршал покачал головой, пока Элайю несло на всех парусах, и он продолжал говорить и говорить, и даже это отрицание не стало у него комом в глотке, настолько омега не следил за реакцией собеседника — и посмотрел на сидящего рядом с тем Юмэми. По побледневшему лицу и напуганным глазам Аосикаи могло показаться, что он забрал на себя весь страх, которого не испытывал сейчас Элайя — видать, устал бояться еще в камере. Мольба в этом синем взгляде всколыхнула прохладным прибоем волнение, и Саймон, не отводя взгляда, медленно выдохнул — и едва заметно кивнул, принимая отчаянную немую просьбу.

А затем, встречая резким и жестким неодобряющим взглядом усмешечку переходящего все края омеги, прервал его на полуслове:

—  ...мы провели в переговорной еще три часа. Без лишних людей, запахов, не спеша. Вдвоем.

— И ты ему позволил? — громыхнул голос альфы, разом перерезая интонацию омеги, едва ли не мечтательную от такого смакования деталей своего "наедине" с Гуттенбергом. Вдвоем ему захотелось побыть! Тьфу, омега. — Ты позволил ему выставить прочь твоих людей, зная, что наедине он тебя при первом желании в труху размажет, а ты, омега, и пикнуть против его требований не сможешь? Ты не справляешься без альф с клиентами в десять раз менее влиятельными, и ты решил, что в одиночку совладаешь с Боссом синдиката, раз тебе что-то там примерещилось в его поведении? Мальчишка...

Саймон почти не повышал голоса, но давящее рычание нарастало и слышалось в каждой ноте. Ладно, левые договора левыми, с ними он еще разберётся, но услышать о том, что самый главный, официальный и важный договор заключался вот так... И при этом Аластор докладывал ему об успешном заключении сделка, Маршал сам сравнивал итоги в его отчете: разумные, учитывающие надобности Команды, никакого излишнего навязывания условий со стороны Гуттенберга, всё в рамках нормы.

— И тебе хватает наглости утверждать, что ты взял его штурмом не как альфу? — Маршал едко процитировал громкие слова Элайи. — Хватает наглости говорить мне, что наедине, без сопровождения, ты вёл с Гуттенбергом деловые переговоры? Действительно, если собираешься флиртовать, зачем свидетели, — Саймон дернул бровью и откинулся в кресле, снова подпирая голову кулаком. — Выкладывай до конца уже. Что произошло между тобой и Анкелем Гуттенбергом?

Отредактировано Simon Illyan (3 октября, 2016г. 12:27:10)

Медленный выдох альфы и следом едва заметный кивок не особо помогли, когда Иллиан начал давить на мальчика. Или помогли? Помогли, скорее, часы, проведенный с психологом, в течение которых Юмэми прививалось понимание, что, по большому счету, ему больше ничего не угрожает. Помогли лишь отчасти. Он прекрасно осознавал, что значит этот кивок, он знал, его услышали, и точно так же наверняка он знал, что Саймон обещание это выполнит и не сделает мальчику ничего сверх меры невыносимого. Он понимал, что и миндальничать никто не будет: здесь другие методы, другие ценности. Кажется, он был готов. И все равно давление альфы за считанные мгновения растерло его тонким слоем, вздымая с глубин души пережитое больше десятка лет назад. Он вцепился в руку Элайи, внутренне съежившись до размера горошины, и постоянно повторял себе, что Саймон — не Герхард и все будет хорошо.

В общем-то спустя несколько секунд — стоило альфе договорить, — оно и стало. Лишь только Иллан откинулся на спинку кресла, подперев костяшками руки щеку, как цунами схлынула, разрешая вздохнуть. Юмэми на секундочку прикрыл глаза, расправляя плечи, и следом погладил Элайю по руке.

— Расскажите про Анкеля, Элайя? — мягко перефразировал он вопрос Саймона, на который тот явно не получил ответа. — Попейте чаю? — Он взялся за подстывший чайник, а знающий свое дело Ричард тут же кинул внимательный взгляд на хозяина и следом подал из бара чистую чашку из сервиза. — Он уже не такой горячий, но все равно тонизирует, — ворковал Юмэми, наполняя чашку. И можно было подивиться его спокойствию и способности умиротворять, несмотря на собственное состояние. Но этому омеге всегда было легче защищать, чем защищаться. Для чьей-то защиты он всегда находил в себе силы. Подавая чашку Элайе, он продолжил: — Какие у вас отношения? Как вы относитесь к нему? Что вы делали, когда оставались одни?

Он был мягок, он был отцом Анкеля и оттого до невозможного неравнодушен к сидящему рядом омеге, но даже за всей этой нежностью и готовностью понимать, прощать и оберегать Юмэми все равно четко и болезненно понимал, насколько шатким было положение Элайи. Маршал ему ничего не должен, и насколько велико доброе расположение альфы к увлечению юности, он не знал. Но полагал, что в этом-то они с Анкелем похожи: на первом месте дело, сантименты потом. И если сейчас Элайя Вайндефельд не докажет Саймону, не убедит его в своей невиновности, то самые жаркие уговоры тут будут бессильны. Да и не посмеет он, Юмэми, настолько чего-то требовать от этого альфы. И от понимания, что в итоге он просто ничего не сможет сделать, горло стягивало ледяной удавкой. Поэтому, пожалуйста, Элайя, постарайтесь... Он мысленно умолял омегу собраться, успокоиться и отвечать, просто отвечать, не делая собственных выводов и не расставляя собственных приоритетов. Они сейчас не в том положении.

Он снова мягко погладил мальчика по руке.

Омега смотрел прямо на него, даже не отвел взгляда, словно упреки самого Маршала Команды не затронули в нем ничего, никакой совестью не откликнулись к тому, что юрист на удивление плохо проделал эту свою работу. Плохо, на его счастье, только в процессе, не в результате. Омеге повезло, омеге несказанно повезло в том, что Гуттенберг по каким-то своим причинам не стал его трогать, не стал превращать готового на всё Элайю в моральную отбивную и выкручивать условия договора в свою пользу. Что же ты так, Анкель, а. Упустил свой куш, не взял ситуацию за глотку, пожалел омегу и прислушался к нему? Никогда прежде он так не делал. Никогда прежде омега не мог повлиять на герра Гуттенберга. Был, казалось, некий шанс у Ромео Веррони — то похищение, организованное бандой идиотов, решивших, что могут действовать умнее Маршала, как минимум царапнуло Гуттенберга за живое, заставив крепко поднажать на поиски и выдачу виновных. Но это... эта ситуация была чем-то совершенно иным. Для начала, чтобы юрист Вайденфельдов, приехавший отстаивать и представлять интересы Команды А, так легко прогнулся под требования Гуттенберга и пошел с ним за стол один на один, а затем — чтобы Гуттенберг такую легкую добычу с добром отпустил восвояси. И никакой далеко идущей цели Маршал, как ни старался, в этом не видел. Ничего такого, чего Гуттенберг мог бы добиться позже, конкретно в этой ситуации слегка приспустив удила. Подольстить омеге и воспользоваться им как двойным агентом, запустив руку в дела WeidCorp, предпочтя молниеносный удар неторопливому выдаиванию информации? Совсем не стиль Гуттенберга. Зачем рисковать в тонкой игре, тратя время, если в его силах взять желаемое одним броском? Значит, прав Юмэми, прав. Нашелся-таки омега, которого Анкель просто не смог раздавить.

Но все-таки, каков наглец! Брошенные Саймоном претензии его профессионализму не заставили мальчишку даже почесаться, хоть в чем-то попробовать оправдать себя. Кажется, все, о чем он мог думать сейчас — это его отношения и его чувства. Саймон глубоко вздохнул, призывая поднявшуюся волну раздражения осесть и улечься. Вот поэтому ни о каких действенных постах для омег не может быть и речи. Встретил подходящую пару — всё, мозги как вышибло. Хорошо еще, что у пары мозги вышибло навстречу, а то проблем бы навалилось, сумей Гуттенберг воспользоваться состоянием Элайи! Конечно, Иллиан не мог утверждать, что у него самого и у других альф нет слабых мест и пунктиков в отношении омег, но чтобы до такой степени потери связи с реальностью... Всё, всё для него потеряло значимость — договора, семья, риск жизни, ситуация — остался только комок смешанных чувств и мечты об Анкеле Гуттенберге, в которого омега так взахлёб окунулся. Да, парень, зря ты хорохоришься — ты так боялся стать шлюхой, боялся дать хоть один намек и повод этому мнению, так хотел быть тем омегой, который может справляться с делом, так хотел, чтобы по делу же тебя и оценивали, забыв, какая у тебя суть... так хотел, что теперь не в силах признать сам перед собой: шлюхой ты и стал. Омежья натура победила. Конечно, прямого запрета на поездки в Берлин и на личные отношения ни у кого не было, но ни один юрист, имеющий дело с целой корпорацией и занимающий положение при мафии, в здравом уме не станет крутить роман с Боссом синдиката, зная, что свои этого не одобрят и не поймут — слишком высоки ставки и никаких доказательств, что не переметнулся на сторону противника. Но какой здравый ум у омеги, который встретил подходящего альфу? Вот именно, никакого. Маршал мрачно смотрел на Элайю, на то, как Юмэми мягко гладит дрожащего омегу по руке, призывая собраться и продолжать беседу.

— Плохо, что не можешь, — на жест Маршала Ричард моментально вложил ему в руку планшет с несколькими бумагами под зажимом. Копии тех самых планов на договора, виновность в которых приписывали омеге. Причем донесли на него из его же собственной команды — люди, которых он оставил за бортом, мотаясь в Берлин каждую неделю. — Вспомнить и назвать их в твоих интересах. Как и привести все подробности и доказательства тому, что ты не составлял эти договора, — он показал бумаги в своей руке. — Так что прекращай цедить сопли в чай и говори по существу. Почему я должен считать, что ты и твой отец не врёте мне, чтобы прикрыть свои махинации? Вы оба прекрасно знаете, что внутренние дела Команды не выносятся на уровень между организациями, так что проверять, был ли ты именно с Гуттенбергом, не в моих интересах. Так почему я должен верить, что твой лепет про Гуттенберга — правда?

Саймон, словно не замечая нервных выдохов и состояния Элайи, цепко смотрел ему прямо в лицо своим требующим ответа взглядом.

Отредактировано Simon Illyan (5 октября, 2016г. 21:59:25)

На мгновение синие глаза расширились словно бы в изумлении — от понимания всей удивительной простоты решения проблемы. Он мог бы додуматься до этой мысли и сам, Анкель ведь рассказывал ему — пусть не все и не в подробностях, но видели бы вы его глаза, когда при отце он позволял себе забываться и давал волю воспоминаниям, видели бы, как обычно сжатые в полоску губы чуть вздрагивают и пробуют изогнуться в улыбке. Нет, он помнит! Его мальчик наверняка все помнит!

— Я позвоню! — с готовностью ответил он, глядя в измученные янтарные глаза напротив. Но тут же осекся и поджал губы. Повернулся к альфе. — Са... Мистер Иллиан, — а сердце тягуче ударялось в груди, не давая нормально дышать. Потому что если вариант с подтверждением Анкеля Саймона не устроит, а сам Элайя в таком состоянии, что уже ничего не может... Он положил ладонь на подрагивающее плечо омеги и сжал — не то подбадривая, не то просто вцепился, точно так же ища поддержки. Выдохнул, унимая тремор во всем теле, покусал занемевшие от страха губы. И пока он брал себя в руки, получил немой кивок. Он наклонился к стоящей у ног сумке.

Ему казалось, он еще неплохо держится — хоть давление Маршала и било по нему, вероятно, с той же силой, что и по мальчику, но у него же был опыт прожитых с Герхардом лет! Если он выдерживал тогда, то здесь и сейчас — это же не проблема. Но руки дрожали настолько, что он едва сумел открыть сумку и достать из нее телефон. Совладать с сенсорным экраном у Юмэми и вовсе не вышло — даже, чтобы просто разблокировать, надо было набрать простенький пароль. Он прикрыл глаза и выдохнул.

— Ричард, пожалуйста, помогите мне, — едва ли не взмолился он, давя желание разрыдаться от этой последней капли. Секретарь взял телефон из дрожащей руки омеги. — Ноль-пять ноль-пять шестьдесят шесть, — продиктовал Юмэми. — В "Избранных". Спасибо.

Забрав у мужчины телефон, он прижал его к уху, задыхаясь от страха. Закрыв глаза, пальцами свободной руки он сжал, смял на груди свитер. Наконец пошли гудки. И Юмэми ощутил, как у него немеют губы и язык.

— Анкель, милый... — начал он не своим голосом и тут же прервался под вопросом с той стороны. От напряженного голоса сына сжалось сердце. Очень чисто и ярко вспомнилось отчаяние в серо-синем взгляде мальчика. — Я в порядке. Я в полном порядке и в безопасности. — Замолчал на секунду. — Я... в кабинете Саймона Иллиана. Пожалуйста, выслушай! — Пауза. Юмэми нервно облизал пересохшие губы. — Анкель, пожалуйста, выслушай, — взмолился он. Вдохнул, глядя в чашку с чаем, и продолжил: — Рядом со мной сейчас Элайя Вайденфельд. Мистер Иллиан говорит, его обвиняют в заключении каких-то договоров с Синдикатом. Нет, не скажу точно, я не совсем понял, что происходит. Просто... ты же помнишь даты, когда вы встречались с Элайей? Назови их, пожалуйста, мистеру Иллиану. — Пауза. — Да. — Еще одна. — Хорошо.

И Юмэми протянул телефон альфе, следом обнимая Элайю за плечи и прижимаясь к нему лбом.