Медленно, шаг за шагом отмеряя расстояние сцены от стены до стены, Александр чуть нервно выгибал пальцы, слыша щелчки суставов. Альфа откровенно нервничал, ощущая, как с каждой прошедшей секундой его нервозность только усиливается, наводя смуту в душе и мыслях, не позволяя сосредоточиться на будущей игре. Концерт, что должен будет состояться 10 октября, был приурочен ко дню Рождения великого композитора Джузеппе Верди. И Алесу предстояло выступление вместе с Этелем Линдгреном. Решение приехать на сорок минут раньше назначенного времени сейчас казалось не таким уж удачным.

В очередной раз натолкнувшись на стену с позолоченным узором лепнины, пианист тихо раздраженно выдохнул, чувствуя, как все сильнее нарастает напряжение. Он слышал об Этеле, слушал его, восхищался им. И сейчас ощущал себя неоперившимся птенцом, которому вот-вот предстояла встреча с маститой яркой птицей. Композитор, пианист, обладатель престижных наград, талантливый омега – Александр откровенно боялся этой встречи, не по альфьи робея, нервничая, ощущая, как лихорадочно бьется сердце. Им предстояло выступление с оркестром, совместное исполнение нескольких произведений великого композитора. Сегодняшняя репетиция была предназначена для них одних. Чтобы притереться друг к другу, понять стиль игры, почувствовать друг друга. Да и осознание того, что этот концерт соберет огромное количество поклонников классической музыки, не добавляло Алесу спокойствия. В этот раз он не сможет просто так сбежать со сцены и уехать домой хотя бы в виду того, что выступать он будет не один. И бросить Этеля одного будет по меньшей мере некрасиво. Незачем давать лишний повод журналистам для язвительных статей о пианисте, что прячется от общения.

Глубоко медленно выдыхая, Александр остановился возле одного из инструментов, нежно ласкающе скользя подушечками пальцев по гладкой полированной поверхности, безмолвно знакомясь с главным своим партнером на этом выступлении. Плавно неторопливо обходя фортепьяно, не прерывая контакта пальца с гладкой поверхностью, Феликс чуть прикрыл глаза, ощущая, как буря внутри настороженно замерла, принюхиваясь к такому знакомому аромату.  До назначенного времени оставалось еще около двадцати минут, поэтому, присев на табурет перед инструментом, Алес откинул крышку, нежно любовно ведя кончиками пальцев по белоснежности клавиш, смешанной с черными вкраплениями. Буря внутри требовала выхода – привычно устроив руки, Феликс пробежался пальцами по клавишами, прикрывая глаза и жадно впитывая чистый звук.

Пятая симфония Бетховена сейчас сама лилась из-под пальцев Александра, выражая тот накал эмоций, что воцарился в душе пианиста. С каждой нотой погружаясь в произведение, отдаваясь ему всей душой, пианист сливался с инструментом, ощущая, как постепенно напряжение в душе отступает, находя свое воплощение в музыке. Отсутствие зрителей раскрепощало, побуждая касаться фортепьяно со всей страстью, полностью открываясь и отдаваясь исполнению, забывая о времени, о скорой репетиции, о знаменитом пианисте, чьим партнером ему предстояло быть. Александр играл для себя, как когда-то давно дома, когда Виктория впервые решила снять его на видео и отправить в сеть.

Отредактировано Alexander Felix Duran (7 декабря, 2016г. 20:27:46)

Ласкающе пробежавшись пальцами по клавишам в последний раз, ощущая, как медленным перезвоном стихают финальные ноты симфонии, Александр медленно глубоко выдохнул, не спеша открывать глаза. Буря внутри улеглась, уступив место спокойной концентрации, развеяв без следа волнение, сомнения и неловкость. Едва слышно поблагодарив инструмент за оказанную помощь, Алес непроизвольно вздрогнул всем телом, услышав чужой голос и поднимаясь навстречу зашедшему на сцену омеге.

Он слышал о болезни Этеля, его предупредили. Но одно дело слышать, и совсем другое – столкнуться лицом к лицу. Не позволяя ни грамму сочувствия проскользнуть в улыбке или во взгляде, Феликс рассматривал пианиста, словно отчаянно пытающегося забраться в невидимую скорлупу, спрятаться от окружающего мира. Поднятые плечи, опущенная голова, нервные движения, тихий голос. И едва уловимый аромат спиртного, что смешивался с запахом свежей древесины. Ощущая, как что-то внутри требует ободрить омегу, Дюран лишь коротко мягко пожал протянутую ладонь, постаравшись сделать приветствие максимально коротким, чтобы не отягощать Этеля еще сильнее. Напряжение, сковавшее светловолосую фигуру, казалось почти физически видимым.

- Все, что вам потребуется, господин Линдгрен, - мягко улыбнувшись коллеге, скользнув взглядом по тонкой фигуре, кажется, состоящей из одних только острых углов, Александр устроился за своим инструментом, задумчиво проводя кончиками пальцев по клавишам. Он не был психологом или же психиатром, даже толком не знал о сути той болезни, что смущала рассудок талантливого пианиста – и как себя сейчас вести, Алес не понимал. Сущность альфы требовала приободрить омегу, утешить, помочь расслабиться и не бояться. Здравый смысл и трезвый взгляд на ситуацию наоборот кричали о том, что мужчину лучше не трогать, позволяя самостоятельно очертить круг комфорта и установить границы дозволенного в общении.

Глубоко  тихо выдохнув, устроившись за фортепьяно, бросая короткие взгляды на пианиста, Феликс опустил голову, чтобы не смущать мужчину собственной теплой улыбкой, что появилась на губах при первых звуках чужого исполнения. Конечно, он не раз слушал выступления Этеля Линдгрена,  смотрел записи с его концертов. И даже подумать не мог, что когда-нибудь удостоится чести играть вместе с ним. Ощущая, как мурашки побежали по коже, вынуждая волоски на руках встать дыбом, альфа коротко передернул плечами, сбрасывая с загривка дрожь предвкушения. Выступать вместе с профессионалом своего дела, талантливым пианистом – ради этого стоило понервничать. К тому же, насколько Алес мог судить, не он один боялся этой встречи. Не сравнивай себя и его. Тоже мне, ценное наблюдение. Самолюбие успокоить решил? Внутренний голос едко напомнил о том, что сейчас партнером Дюрана является далеко не самый обычный человек.

Мягко поглаживая прохладу белых клавиш, Феликс не спешил присоединяться к Этелю, позволив тому начать, внимательно вслушиваясь в чужую игру, интуитивно впитывая прикосновения тонких пальцев к клавишам. Полуприкрыв глаза, позволяя музыке медленно заполнять душу, саму ее суть, Алес коснулся инструмента, немного робко, осторожно присоединяясь к партии Линдгрена. Он не спешил, прекрасно осознавая, что у них достаточно времени для притирки. Деликатно, не нарушая общего звучания, Дюран присоединил партию своего инструмента к исполнению омеги, ощущая, как внутри разливается умиротворяющее тепло.

Нет, их игра не была совершенной – Александр не настаивал, не рвался на равную,  с каждым извлеченным звуком приноравливаясь к Этелю. Все же, здесь он был пока только лишь учеником по сравнению с великим мастером классических произведений. К тому же, через игру он без слов деликатно знакомился с Линдгреном, не напирая, легкими переливами пытаясь принести спокойствие в состояние пианиста. И только спустя несколько минут Феликс позволил себе начать играть в полную силу, внимательно прислушиваясь к игре Этеля, отмечая места, которые нужно будет отрепетировать чуть сильнее, нежели остальные, постепенно позволяя музыке завладеть собой целиком и полностью, теряясь в чистоте гармонично сплетенных звуков и не спеша нарушать воцарившуюся тишину после отзвучавших последних нот.

- Неплохо для первого раза, вам не кажется? – подняв взгляд от инструмента, Александр задумчиво улыбнулся, пробегаясь пальцами по клавишам, мысленно анализируя их партнерство.

Краем глаза наблюдая за пианистом, Александр ощущал, как что-то внутри безмолвно удивляется этой поразительной разницей между человеком, что робко зашел на сцену и тем, что сейчас повелевал звуками, извлекаемыми из фортепьяно. Раскрытый, уверенный в себе, светловолосый омега притягивал взгляд, своей музыкой сметая все мысли о том, что он болен, ненормален и безумно душевно хрупок. Он вел за собой, уступал и вновь рвался вперед, поражая талантом, страстью и пониманием исполняемого. Чувствуя, как темное поглощающее нечто поднимается внутри, Дюран коротко мотнул головой, сбрасывая прохладу мурашек, пробежавшуюся по загривку. Не спеша отвечать коллеге, с безмолвным удивлением рассматривая собственные чуть подрагивающие пальцы, Феликс непроизвольно сжал их в кулаки, пытаясь унять внутреннюю нетерпеливую дрожь.

Это давным-давно позабытое животное желание обладать омегой  целиком и полностью сейчас тянущим болезненным ощущением отдавалось внутри. Покоренный и впечатленный мощью таланта Этеля, альфа остро хотел обладать его носителем, присвоить себе, заклеймить. Ощущения, такие знакомые во время гона, сейчас раскрывшиеся во всей своей полноте после совместной игры, оглушали, сбивали дыхание, не позволяли толком слышать омегу. Закусывая нижнюю губу до легкой боли, пытаясь отрезвить собственное сознание, Александр до побелевших костяшек сжал ладонями край фортепьяно, пытаясь взять под контроль разбушевавшиеся инстинкты.

Необходимо после репетиции связаться с Альбертом. Хотя до гона еще как минимум полтора месяца. Так какого же дьявола происходит сейчас? Мысленно застонав от закравшегося в ноздри аромата свежей древесины, Алес медленно коротко кивнул в знак согласия, с трудом отпуская край инструмента и устраивая чуть подрагивающие пальцы на клавишах. Внутреннее умиротворение, воцарившееся в душе после первой совместной игры, сейчас сменилось лихорадочной дрожью, не позволяя пианисту полностью отдаться музыке.

- Вы не тесните, по крайней мере, пока,- поморщившись на то, как хрипотца прокралась в собственный голос, Феликс медленно глубоко вздохнул, пытаясь абстрагироваться от внутреннего темного, вновь и вновь мысленно напоминая себе о том, с каким именно омегой он имеет дело. И будь Этель немного другим, Алес, не раздумывая бы начал за ним ухаживать. Но Этель Линдгрен был особенным. Слишком особенным, чтобы обратить внимание на такого, как Феликс. Чтобы воспринимать его всерьез.

Ощущая, как странная горечь дерет горло, Феликс мотнул головой, степенно выдыхая, вновь прикасаясь к клавишам, дожидаясь Этеля и вступая со своей партией, незаметно морщась – собственная игра казалась пресной и несовершенной, словно внутреннее смятение не позволяло вновь раскрепоститься, раскрыться перед так неожиданно зацепившим омегой.

- Простите. Давайте еще раз, - едва только стихли последние звуки, не давая Этелю вставить хотя бы слово касательно их игры, Александр вновь коснулся клавиш, стараясь раствориться в музыке, найти утерянную точку опоры в той, что никогда не отвергала его. Прикрыв глаза, прогоняя из мыслей колючий образ светловолосого пианиста, альфа сосредоточился на игре, не разрешая себе отвлекаться и думать о чем-то еще, чтобы не опозориться перед Этелем.

- Как думаете, нам понадобятся еще репетиции перед концертом? – прервав затянувшееся после очередного проигрыша молчание, Феликс поднял взгляд на омегу, скользя взглядом по острым, обтянутым светлой кожей скулам.

Отредактировано Alexander Felix Duran (12 декабря, 2016г. 19:26:24)

Постепенно расслабляясь под гневной отповедью Этеля, ощущая, как темное звериное медленно ослабевает под напором раздраженно жестикулирующего пианиста. Резкие, бьющие точно в цель слова Линдгрена не обижали. Наоборот, Александр жадно прислушивался к каждому звуку чужого голоса, чувствуя, как желание доказать свое мастерство постепенно перекрывает то, другое, сводящее нутро желанием обладать. И только услышав, как изменился тон омеги, Феликс поднял на него изумленный взгляд, поражаясь тому, насколько сильно может быть не уверен в себе и своих словах человек. Пусть и такой необычный.

- Господин Линдгрен, - глубоко вздохнув, Дюран медленно поднялся на ноги, подходя к мужчине и аккуратно забирая фляжку из тонких ломких пальцев, чуть нахмурившись на тонкий, донесшийся до носа аромат коньяка. Замолчав, пытаясь сформулировать ответ, Александр не сводил взгляда с полированного бока емкости, стараясь не смотреть на омегу, что будил в нем такие сильные эмоции собственника. От раздражения на себя хотелось гортанно рычать – Алес не знал, как говорить с Этелем, чтобы не задеть чувства мужчины. Шизофреник, неустойчивая психика, деликатное общение – слова менеджера эхом отзывались в голове альфы, никоим образом не помогая найти выход из сложившейся ситуации. Дьявол, да пусть все катится в тартарары. Он обычный человек. Отыграть один концерт и забыть обо всем этом.

- Господин Линдгрен, думаю, для вас не секрет, что вы омега, а я альфа. И, в виду особенностей, заложенных в наши организмы, мной овладело желание обладать вами. Мне искренне жаль, что я не смог совладать с собственными эмоциями и помешал нашей игре, - мягко спокойно улыбнувшись замершему мужчине, невозмутимо, словно констатируя общеизвестный факт, признаваясь в своем влечении к великому пианисту, Александр протянул ему фляжку, отдавая емкость, не касаясь тонких пальцев своими. Ощущая, как все внутри почти болезненно напряжено от собственной смелости, пианист тихо вздохнул, стараясь глубоко не вдыхать в легкие аромат свежей древесины. Наверное, в сложившейся ситуации честность и общение как с обычным человеком были лучшим выходом. К тому же, желание ободрить напрягшегося омегу мягкими когтями скребло по сердцу Алеса. Замерший, едва дышащий, Этель был похож на хрупкое стекло, готовое разбиться при малейшем прикосновении.

- Простите, господин Линдгрен, что мои эмоции доставили вам дискомфорт. Жаль, что произведение Рахманинова пострадало от моей симпатии к вам. О, я уверяю вас, что вам ничего не угрожает в моем присутствии. И мне комфортно с вами играть. Если честно, я даже мечтать о подобной чести не мог, - тепло улыбнувшись пианисту, Александр отошел от него, вновь устраиваясь за фортепьяно, задумчиво ласкающе проводя кончиками пальцев по прохладе клавиш. – И мне немного не по себе, что я не оправдываю ваших ожиданий, - предельная честность, словно ведя беседу за чашкой чая со старым знакомым. Впрочем, Феликс не мог с уверенностью сказать, что с кем-то другим позволил бы себе подобную откровенность. Напряжение внутри сковывало грудную клетку – Алес был готов к любой реакции омеги. Все же, его признание было, по меньшей мере, оскорбительным. Но юлить, оправдываться, уводить разговор в сторону Феликс не видел смысла. Не было резона подпитывать неуверенность Этеля в себе и своих силах. Медленно глубоко вдохнув, Александр коснулся клавиш фортепьяно, повелевая мягкими спокойными звуками, заставляя их ластиться к Линдгрену, окутывая спокойным уютным коконом лунной сонаты Бетховена. Он не умел разговаривать с сумасшедшими, да и не считал Этеля Линдгрена таковым. Поэтому выбрал язык, понятный им обоим. Без слов извиняясь за собственную несдержанность, Александр вновь отдавался музыке целиком, заставляя ее вместо себя просить прощения, вновь и вновь, с каждым переливом приглашая к сотрудничеству, обещая, что такая ситуация больше не повторится.

- Вы не против продолжить? – тихо вздохнув, Александр поднял взгляд на Этеля как только стихли последние ноты сонаты. Он сможет держать себя в руках и не позволит больше собственным неуместным эмоциям мешать и тревожить омегу. Дюран был готов к тому, что пианист откажется от игры с ним. Как и мысленно настраивал себя на то, что их совместное выступление будет первым и последним - влечение к тонкому ломкому омеге, утихшее было под отповедью, вновь начинало острыми когтями драть нутро альфы.

Отредактировано Alexander Felix Duran (18 декабря, 2016г. 16:03:20)

Вопрос Этеля был сравнив по своему эффекту с ударом под дых. Подняв взгляд от черно-белого холода клавиш инструмента, Александр ошарашено моргнул, смотря на пианиста. Ощутив, как сердце замерло от одной только мысли о возможности прикосновения к пергаментно-тонкой коже омеги, Дюран коротко сглотнул, пытаясь протолкнуть вставший в горле ком. Вот так вот просто, словно говоря о мелкой проблеме надоедливых насекомых, Линдгрен предлагал сбросить пыл, провести время вместе. До побелевших костяшек сжимая пальцами край фортепьяно, Александр упорно загонял внутрь то темное, почти звериное желание обладать, что вновь высунуло свои когтистые лапы, упорно раздирая нутро альфы требованиями согласиться на такое заманчивое предложение желанного омеги. Он мог согласиться, мог получить желаемое, что предлагало самое себя.

- Простите за дерзость, господин Линдгрен, но вы согласны выйти за меня замуж? – подняв, наконец, взгляд на пианиста, стараясь улыбнуться максимально тепло, Феликс разрушил воцарившееся молчание. – Боюсь, в любом другом случае ваше предложение будет иметь короткий срок действия. Я довольно жадный и ненасытный, ужасно, не правда ли? - постаравшись все свести к шутке, альфа перевел взгляд на клавиши, скользя по ним взглядом, стараясь успокоить сбившееся с ритма сердце. Куда проще было взять вину на себя, чем говорить об инстинктивной реакции на него омеги, который замер словно удав перед кроликом, стоило Алесу приблизиться к нему. Да, он бы хотел прикоснуться к омеге, услышать его стон, присвоить себе, пусть и на несколько мгновений. Но кто мог дать ему гарантии, что он не захочет обладать этим запахом свежей древесины постоянно. Не захочет вплести в него горечь собственной полыни и мягкость пионов. Впервые столкнувшись со своим собственническим мощным инстинктом, Александр сейчас старался дышать глубоко и размеренно, про себя считая, стараясь подчинить ритм сердца. Этель Линдгрен не был простым омегой, который согласиться всегда быть рядом. Да и Александр наверняка не был тем альфой, ради которого бы пианист пошел на это. Пора завести отношения.

- Давайте все же вернемся к репетиции – концерт не за горами, - улыбнувшись Этелю, Феликс коснулся клавиш, прикрывая глаза и быстро мысленно выстраивая крепкую прозрачную стену между собой и омегой, отрешаясь, сосредотачиваясь на нотах, что стройными рядами вставали перед мысленным взглядом, немым черным укором служа пренебрежением к великому произведению.

На этот раз он не стал дожидаться Этеля, вступая первым, погружаясь в музыку, мысленно рисуя перед собой накиданную омегой картинку о русских мужиках, самоваре и бескрайней белоснежной пустыне. Выкинув из головы все мимолетно мелькающие картинки об отметках на тонкой коже, Александр сейчас сам мчался с незнакомцами куда-то вдаль, ощущая, как перед ледяным ветром постепенно отступает дурманящий аромат свежего дерева, стирая вслед за собой ломкую фигуру пианиста.

Там, в этой снежной мгле, пропитанной остро-обжигающим ароматом холода, не было места дурманящему запаху свежей древесины. Погруженный в музыку, Александр не сразу заметил, что играет один. Подняв взгляд от клавиш, как только стихли последние ноты, альфа встретил внимательный цепкий взгляд омеги, сейчас никоим образом не связывающийся с тем обликом мужчины, сжавшегося в комок при его приближении. Мысленно коротко ругнувшись, Дюран тихо вздохнул – ему не удалось перевести собственное признание во влечении в шутку. Он не был удивлен этим фактом, все же шутить смешно ему не удавалось никогда.

- Боюсь, что это я поставил вас в неловкое положение своим признанием, господин Линдгрен, - легко покачав головой, Алес согласно кивнул в ответ на вопрос о продолжении, вновь устраивая пальцы на клавишах, прикрывая глаза и вслушиваясь во вступление омеги. В нужный момент присоединившись к исполнению, сейчас Феликс вместе с другим пианистом мчался на санях сквозь ледяную мглу, растворяясь в вихрях снега, направляясь к им одной известной цели. И если не мимолетный образ, мелькающий перед мысленным взглядом, альфа смог бы назвать это исполнение идеальным. Там, в мыслях пианиста, среди снежных завихрений иногда мелькал образ тонкого ломкого омеги, окутанного снегом, словно мантией. Ледяной принц с замерзшим сердцем, он безмолвной тенью преследовал Алеса на протяжении всего пути, от начала и до последнего, стихшего в глубине зала, звука.

Феликс лишь коротко согласно кивал на очередное предложение Этеля вновь отрепетировать, углубившись в свои мысли, позволяя им течь в такт музыке, вновь и вновь соприкасаясь пальцами с гладкой прохладой клавиш. Нужны были ему эти отношения с человеком, у которого четко был обозначен диагноз в личном медицинском деле? Отношения ли это или же просто мимолетная прихоть, навеянная собственным гормональным скачком в преддверии гона? Что за безумие двигало им сейчас, не позволяя полностью отрешиться от влекущего запаха свежей древесины? Александр размышлял, пытался привычно разложить по полочкам все то, что сейчас острыми, словно бритва, когтями драло его изнутри, упорно не подчиняясь разуму голоса и силе воли. Там, в глубине сущности альфы, сейчас набатом били духовые пятой симфонии Бетховена, постепенно все сильнее и сильнее погружая в омут мыслей.  Нет, он играл сейчас не страстно, скорее, ноты задумчивости вплетались в произведение Рахманинова. Кажется, Этель что-то говорил ему в перерывах между исполнениями. Кажется, он даже что-то отвечал – погруженный в себя, Александр не мог бы с точностью сказать, были эти диалоги наяву или же просто продолжением, порождением, фантомом взбудораженного сознания.

И только после очередного исполнения, с некоторым удивлением ощутив, как немного ноют кисти и пальцы, Александр поднял взгляд, вглядываясь в лицо омеги. Это было выше его сил – медленно поднявшись на ноги, альфа подошел к Этелю, осторожно беря его за руки и опускаясь перед ним на колено, не решившись присесть рядом. Возможно ли, что заразиться безумием можно было через воздух в одном помещении? И если не безумием, то чем Алес сейчас мог объяснить свое поведение? Осторожно легко сжимая тонкое запястье пианиста, он прижался губами к ломким немного подрагивающим пальцам, щекотно лаская сбившимся дыханием нежные подушечки. Он не знал, что сказать сейчас, просто невесомыми поцелуями покрывая пальцы и ладонь омеги, преклоняясь ли перед его талантом или же расписываясь в собственном бессилии перед чувствами к этому мужчине – не знал, молча, опасаясь поднять взгляд, прижав губы к тонкой бьющейся нитке пульса на хрупком запястье. Коленнопреклонный, склонивший голову, словно слуга перед королем, Александр сейчас ощущал себя поразительно цельным, с мимолетным удивлением отметив воцарившийся в душе штиль, словно судьбой ему было уготовано вот так вот простоять всю жизнь на коленях перед безумным омегой, которому он и не был нужен.

- Мое предложение о замужестве бессрочно, Этель, - впервые решившись назвать омегу по имени, Феликс наконец поднял на него взгляд.

Связать свою судьбу с безумным пианистом? Быть рядом с тем, кто не способен на отношения? В глубине души Алес осознавал, что готов на многое, лишь бы этот омега дышал одним с ним воздухом. Кажется, сумасшествие было заразным.

Едва уловимое прикосновение подрагивающих тонких пальцев к щеке мягкой тяжестью осело в желудке альфы. Ощущая, как в солнечном сплетении разливается странно нежное тепло, Алес подался щекой навстречу этой незатейливой ласке, осторожно прижимаясь щекой к ладони омеги, замирая и позволяя ему самому решить, что делать дальше.

- Прошу вас, не бойтесь меня, господин Линдгрен. Понимаю, что сложно поверить словам, но, пожалуйста, верьте мне, - мягко улыбаясь пианисту, глядя на него снизу вверх, Феликс осторожно прижал хрупкую ладонь мужчины к левой половине своей груди, позволяя услышать размеренное сильное биение сердце, чуть более ускоренное по сравнению со своим обычным состоянием.

Чуть склонив голову, Александр рассматривал сидящего перед ним омегу, скользя взглядом по острым резким чертам лица, по нервным губам и лихорадочному огоньку, затаившемуся на дне беспокойных глаз. Этель Линдгрен не был красивым, его и привлекательным было довольно сложно назвать. Но что-то необъяснимо прекрасное было в нем для Александра, что-то, что сейчас заставляло стоять перед ним на одном колене, легко сжимать узкую ладонь, оставляя выбор высвободить ее или оставить в мягком захвате. Альфа не знал, как вести себя с сумасшедшим, как не знал и диагноза омеги. Все, что сейчас он мог сделать – это вести себя с ним как с обычным человеком, постаравшись получить максимально от знакомства, что, скорее всего, продлится очень недолго. Поэтому, позволив себе еще немного насладиться ощущением ломких пальцев в своей ладони, Алес отпустил руку пианиста, поднимаясь на ноги и осторожно присаживаясь рядом с мужчиной.

- Не хотите после репетиции выпить горячего чаю? Я знаю здесь неподалеку тихое кафе, где никогда не бывает много народу, - легко соприкасаясь с омегой плечами, Феликс аккуратно устроился рядом, легко летуче пробегаясь по клавишам пальцами, извлекая первые ноты Венгерской рапсодии Листа. Ему нравилось именно начало этого произведения, с его постепенно нарастающим вдумчивым накалом, перерастающим в мощный финал. Хотелось немного отвлечься от Рахманинова, сбросить напряжение, сковавшее плечи и прочно засевшее внутри. Он ждал ответа омеги, прикасаясь к клавишам инструмента любовно, словно сейчас музыкой фортепьяно уговаривая согласиться на встречу. Стараясь не слишком часто задевать плечом замершего рядом мужчину, Александр дышал медленно, глубоко, насыщая легкие ароматом свежего дерева, бездумно пытаясь пропитаться желанным запахом насквозь.

Альфа осознавал, что шанс согласия ничтожно мал – он не был слепым и видел, как омега шарахается от него, стараясь избежать чего? Прикосновения? Насмешки? Боли? Алес не знал ответа на эти вопросы, обрывая исполнение на середине, не став играть мощный финал рапсодии, вновь обращая свое внимание на зацепившего душу мужчину.

- Если не хотите идти куда-то, можем попросить принести чай сюда, - робкая попытка продлить встречу, которая подходила к своему логическому завершению. Они отрепетировали, добились синхронности, завтра – репетиция с другими участниками концерта и еще несколько дней в запасе, чтобы достигнуть предельного совершенства исполнения. Но Феликс сейчас всей душой не хотел расставаться с так внезапно запавшим в душу омегой, переведя на него взгляд и легко задумчиво улыбнувшись на светлую прядь, выбившуюся из хвоста. Медленно протянув руку, пианист осторожно заправил шелковистые волосы за тонко очерченное ухо Линдгрена, не удержавшись и невесомо приласкав изгиб раковины подушечками пальцев, задев невесомо мочку и обрывая прикосновение, чтобы не стеснять Этеля своим вниманием. Необъяснимо сильное влечение к омеге, что сейчас приковывало его к скамейке рядом с мужчиной, не позволяло подняться на ноги и покинуть зал, вынуждая вновь и вновь искать поводы для продления знакомства.

- Впрочем, если вы устали, то тогда следует ехать домой, чтобы отдохнуть перед завтрашней репетицией, - с трудом заставив себя улыбнуться Этелю, Алес скользнул взглядом по его лицу, переплетая пальцы в замок и крепко сжимая, сдерживая собственное желание прикасаться к омеге.