Алан быстрым шагом шел ко входу школы номер сто пятнадцать, что в  Римско-Парижском квартале. Он был одет в легкое черное длинное пальто, такого же цвета брюки и туфли, которые еще рано утром блестели, но после того, как по ним прошлись в поезде, приобрели весьма печальный вид.
Настроение у Фейнмана было хорошее, несмотря на то, что его выпнули из родного гнездышка и отправили в далекие дали, дабы вербовать будущих студентов в Политехнический университет. А чего ему злиться? Он проспал и теперь опаздывает в школу минут на десять, зато выспался и теперь спокойно может рассказать что-нибудь малышне о том, что их ждет в ВУЗе.
Алан поднялся по лестнице и вошел учебное заведение. Его тут же остановил охранник, но после того, как преподаватель представился и обозначил цель визита, пропустил. Фейнман заодно узнал, куда ему нужно идти, и направился к указанному месту встречи. Он взглянул на висевшие на стене часы.
- Хм… Опаздываю на пятнадцать минут… Интересно, таv хоть кто-нибудь еще остался? – С усмешкой подумал Алан.
Впереди показалась открытая дверь. Даже не нужно было проверять ее номер, чтобы понять, что она именно та, которая была нужна Фейнману – такой оттуда доносился галдеж, который мог означать только одно – в кабинете не было учителя. И действительно, стоило подойти ко входу в класс, как оттуда среди гвалта стали различимыми возгласы, вроде: «Может, пойдем уже?» или «А политех мне уже нравится!». Алан слегка улыбнулся и не стал томить учеников бОльшим ожиданием.
- Приветствую всех! – Сказал он, по-хозяйски входя в кабинет. Кто-то тут же начал вставать в привычном для школьников приветствии, но Фейнман тут же махнул рукой, мол, «сидите!». – Прошу меня простить за опоздание… У нас в Берлинском квартале сегодня дикие пробки! – Сходу начал врать Алан. Он подошел к преподавательскому столу, снял с себя пальто, которое повесил на вешалку, оставшись в голубом кардигане, надетым на такого же цвета водолазку.
- Итак! Значит, я Вам якобы должен ответить на ваши вопросы и рассказать про наш университет, да? – Фейнман окинул взглядом сидящих. Перед ним были молодые люди и все настолько разные, что  с трудом верилось в то, что они одного возраста. Некоторые из них сидели с еще детским интересом в глазах и им можно было, в лучшем случае, дать лет пятнадцать, другие же выглядели чуть ли не ровесниками самого Алана, особенно это касалось парней альф и бет, лица которых уже были потревожены щетиной. – Ах, да! Забыл представиться! Я Алан Фейнман, докторант кафедры Математической физики Политехнического университета.
Фейнман повернулся к доске. Она была немыта – на ней были написаны формулы из школьной физики. У молодого человека они даже вызвали ностальгию. Он взял тряпку, которая оказалась сухой. Окинув взглядом кабинет, преподаватель увидел раковину и пошел к ней. Все свои действия он сопровождал монологом. – Ну, что ж, приступим. Сначала я немного расскажу вам сам, а потом уже вы начнете спрашивать. Для начала отвечу на самые часто задаваемые вопросы, чтобы некоторые могли сразу уйти и не делать вид, что им сильно интересно: да, учиться сложно; да, работу потом найдете, и нет, омег у нас немного… - За спиной послышались смешки. – Ну, это все правда, так что не смейтесь, – Алан бросил ученикам многозначительный взгляд и стал стирать с доски. Наконец, подготовка была закончена, он взял мел и приготовился писать. – Итак! Осо-бе-нности… По-ли-те-хнического…уни-вер-ситета, - Проговаривал Фейнман то, что выводил на доске, после чего поставил двоеточие и повернулся к классу. – Как вы, возможно, слышали, наш ВУЗ отличается от большинства остальных элитных ВУЗов тем, что он не гуманитарный, – Алан снова повернулся к доске и начал писать, проговаривая. – Не… гум… Как пишется слово «гуманитарный»? – Он повернулся к классу. Ученики, видимо, на миг оторопели, но, затем, какой-то парень с передней парты пробасил:
- С двумя «м»!
Фейнман уже занес было руку с мелом над доской, как сзади поднялся гвалт:
- Ты что дурак?
- Сам ты с двумя «м»!
- С одной там!
И тому подобное, на что сам «грамотей» развел руками:
- Ладно-ладно, с одной - так с одной.
- Так! Короче, черт с ним! - Алан стер написанное с доски, положил мел и тоже развел руки. – Ну, не гуманитарный у нас ВУЗ, что поделать! А Вас… – Фейнман указал на парня, который посоветовал писать две «м». – Я лично приглашаю в наш ВУЗ. Считайте, что Вы прошли первую проверку… – Алан дружелюбно улыбнулся. – Итак… – Продолжил преподаватель и начал ходить туда-сюда у доски. Он соображал на ходу, что же ему следует сказать, да как бы это сделать поприличнее, отчего между предложениями стали появляться разной длительности паузы. – Образование в нашем ВУЗе хорошее… вас там выдерут хорошенько, но зато Вы будете понимать, что Вы делаете… Легкой жизни не обещаю... Если жизнь Вам покажется легкой, то подождите следующей лекции по математике или физике. У нас есть теоретические направления, а есть практические. Если Вам нравится что-то делать руками – идите к практикам, а если теория – то к теоретикам, но учтите: практик и теоретик – это два совершенно разных человека. Наших выпускников отрывают с руками самые разные фирмы, а также пытаются перетянуть к себе другие ВУЗы. Правительство тоже ими интересуется, но я бы вам туда идти не советовал, если вы не хотите жить в закрытом помещении и бояться высунуть свой нос в страхе, что вам его прищемят… Я вот сейчас это все рассказываю… Это вообще кому-нибудь интересно? – Алан остановился и повернулся к ученикам. – У меня такое чувство, что я рассказывают какие-то очевидные очевидности… В общем, ладно, давайте сразу к вопросам.
Фейнман подошел к столу и оперся о него ладонями, после чего стал внимательно разглядывать сидевших.

Отредактировано Alan Feynman (12 октября, 2015г. 23:57:06)

- Мистер Фейнман, а как проходят пары и сессии в университете? – Робко спросила девушка, сидящая в первых рядах.
- Ну, если я расскажу вам сию великую тайну, то зачем же вам тогда поступать в университет? – Рассмеялся Алан. Тем не менее, на вопрос он ответил. И на следующий. И на еще один. Фейнмана забавила суть вопросов – все они были связаны с тем, насколько же трудной будет их новая жизнь. В принципе, оно и понятно – все-таки, наверняка, все эти ученики сейчас живут с родителями, в достатке и не знают забот, кроме как домашних заданий, да переходного возраста.
- Итак! - Провозгласил Алан, ответив на очередной вопрос. – Кому-нибудь что-нибудь еще интересно или мы все пойдем по домам и отоспим то, что недоспали за ночь?
Он окинул взглядом класс. В кабинете воцарилась тишина. Фейнман вздохнул – похоже, на этом все. Он уже открыл было рот, дабы объявить об окончании урока, как вдруг с задних парт донеслось:
- Мистер Фейнман, а что преподаёте конкретно вы?
Алан тут же посмотрел на паренька, судя по всему, омегу, который и задал этот вопрос. На лице преподавателя появилась улыбка.
- Что преподаю я? – Фейнман снова заходил возле доски, словно он был на рельсах. – Вряд ли то, что преподаю я, может как-то заинтересовать Вас, ведь я преподаю в ГУДНе и в Университете Искусств общеобразовательный предмет «Математика», иными словами, ничего интересного, – Алан усмехнулся. – На этих курсах вас особо многому научить не удастся, там, в основном, будет просто углубленная школьная программа, хотя всякие интересности будут, вроде линейной алгебры. Но, все равно, это очень мало… Впрочем, я могу рассказать, чем занимаются люди на нашей кафедре… Это займет определенное время, кому неинтересно – может уйти, – Он еще раз оглядел класс, но, вроде как, никто уходить не собирался. – Что ж, тогда давайте я вам немного поведаю…
И Алан начал рассказывать о том, что же творится на кафедре Математической физики в Политехническом университете. На доске стали появляться различные рисунки, иллюстрирующие то, о чем он говорил. Фейнман старался не писать никаких формул, выражений и не использовать сложных терминов, и всякий раз, после очередного куска текста, он оглядывался на аудиторию, дабы увидеть по лицам понимают ли его хоть немного или нет.
Наконец, он закончил практическую часть и, стирая с доски, начал подводить итог.
- Я вот вам тут сейчас рассказал про то, чем мы занимаемся, и у вас, наверняка, возник вопрос: я сказал, что я с кафедры Математической физики, а тут рассказал вам какую-то галимую математику, так вот, так и должно быть! Матфизики – это, в первую очередь, математики, так что не перепутайте, когда будете подавать заявления. Но у нас, как я уже говорил, есть и физики, правда, они не на нашей кафедре. И, кстати, я, несмотря на то, что математик, тоже через физику проходил… Эх, были времена! Итак, я ответил на Ваш вопрос? – Обратился Алан к пареньку, который стал инициатором сего рассказа.

Отредактировано Alan Feynman (13 октября, 2015г. 00:19:14)

Алан стоял, открыв рот. Он определенно не это ожидал услышать в ответ.
- Блин… А я, если честно, не знаю даже, какое определение дать математической физике… - С позором подумал Фейнман. Он опять заходил туда-сюда, приложив к губам тыльную сторону руки. В классе поднялся ропот – похоже, все были не меньше удивлены вопросом паренька, чем преподаватель.
Наконец, один из школьников встал, закинул рюкзак на спину и, бросив короткое «До свидания!», вышел из кабинета. Затем, его примеру последовали и остальные ученики. Алан только и успевал прощаться и кивать в ответ уходящим. Однако тот паренек, который задал вопрос, попросил остаться, на что Фейнман с готовностью кивнул:
- Да-да, конечно!
И вот в классе остались только двое: приезжий преподаватель и любопытный ученик.
- Ну, что ж… - Математик обогнул стол учителя, подошел к юноше и сел боком на стул напротив него. – Давайте, я попробую сжечь Ваши воздушные замки! – Алан улыбнулся так, как улыбнулся бы вампир юной девушке, поймав ту ночью одну, но Фейнман быстро снял эту пугающую маску. – Шучу! Ну, во-первых, я понял не все из того, что Вы сказали… Надеюсь, что суть я, все же, уловил. Во-вторых, я не знаю определения математической физики, если Вы хотите его услышать… Я не уверен, существует ли таковое вообще, для всех ее разделов. Это как в математике с числами. Вот математика всему дает определение… а у числа определения нет! - Преподаватель улыбнулся своим мыслям – ему нравились такие загадочные вещи. – Итак, отвечая на Ваш вопрос или пытаясь это сделать… Математическая физика изучает физические явления на математическом уровне строгости. То есть, есть система аксиом и из нее высасывают что-нибудь полезное. Систему аксиом, в свою очередь, задают физики теоретики, которые строят те самые модели, о которых Вы говорили. Ну, например, самая простая модель – идеальный газ. В этой модели мы представляем себе газ, как кучу бесконечно малых частиц, не взаимодействующих друг с другом, хотя такого газа в реальности нет. Для физиков-теоретиков очень важен физический смысл происходящего. Если матфизики заботятся только о математической строгости, то физики-теоретики могут тут схалтурить, но совсем чуть-чуть. А вот физики-теоретики строят свои модели на основе экспериментов, которые провели физики-практики… Как-то так! – Алан выдохнул. Он вспомнил, как когда-то давно сам выбирал, куда же ему поступать, и он долго не мог определиться, кем быть – математиком или физиком. – А по поводу того, что Вы будете изучать, вот тут-то я Вас и расстрою. Открою Вам тайну – никакие струны Вы изучать не будете. Да и вообще, если Вы пойдете на физику, то будете изучать не физику, а историю физики. Так, как Вас научат, уже никто не делает. Смысл в том, чтобы дать Вам основы, а дальше уже гребите, как хотите. Да и не советовал бы я Вам забивать голову всякими струнами, лично я о них почти ничего не знаю. Дело в том, что часто ошибки порождают ошибки. Например, уже сколько лет ученые ищут массу частицы нейтрино. Ищут и все никак найти не могут. И тут – бац! Эксперимент вдруг подтверждает, что у нейтрино есть масса. Через недели две оказалось, что экспериментаторы не докрутили, какую-то гайку, и это все вранье. Тем не менее, за эти две недели теоретики уже успели опубликовать ни одну работу, предлагающую теорию, в которой нейтрино имеет массу… Вам это интересно вообще? – Внезапно осекся Алан. – А то я увлекся что-то… Как Вас зовут, кстати? И куда бы Вы хотели поступать, если не секрет?

Алан улыбнулся шире, слушая Кристофера, и в некоторые моменты с трудом подавлял в себе смешок – боже, да это же в точности его мысли, когда он сам был школьником! Причем, даже формулировки примерно одинаковые. И только сейчас, слушая «свои» слова из чужих уст, Фейнман понял, насколько же смешным и романтичным он выглядел раньше. Тем не менее, преподаватель пропитался к ученику некоторой симпатией, ведь хотеть научиться – это уже добрая треть дороги в науку. Если, конечно, он и правда хотел научиться, а не просто знать разрозненные интересные факты.
- Как жаль, что Вы идете не к нам, мистер Шай – Вы бы были первым омегой, которого я знаю, который пошел на экспериментальную кафедру, – Вздохнул Алан и положил локти на стол. – Ну, что ж, это Ваш выбор, хотя я бы еще подумал – а, вдруг, в Вас проснется искорка ученого! – Фейнман подмигнул. – Однако предупрежу Вас сразу, чтобы, если что, Вы не нашли меня в политехе и не крикнули мне в ярости: «Куда Вы меня приволокли?!». Нигде, ни на каком направлении про теорию струн Вам рассказывать не будут. Это не студенческих умов дела, ученые еще сами с собой не договорились, верна ли эта теория вообще. Ну, насколько я знаю… еще раз говорю, что я про эту теорию знаю столько же, сколько и про новые смартфоны, а ведь прогресс давно перешагнул через меня и пошел дальше. Как я уже Вам говорил, Вам будут рассказывать скорее историю и методологию физики и математики. Это тоже интересно и, поверьте, сложно. Вы еще будете молить преподов о пощаде, ибо через это может пройти не каждый, - Алан сверкнул глазами. – Интегральным уравнением невозможно признаться в любви. У точных наук своя романтика, далекая от нас. И Вам, пока еще, известно слишком мало о том, что из себя представляют настоящие физика и математика. Но Вы можете узнать, – Фейнман посмотрел  на Кристофера, сделав лицо демона-искусителя. – Могу Вам привести пару хороших примеров, так уж и быть, из физики, – Алан задумался и почесал себе затылок, после чего продолжил. – Вот, например, – Преподаватель с готовностью выпрямился на стуле и стал говорить, активно «рисуя» сказанное пальцем на парте. – У нас на первом курсе был интереснейший преподаватель по физике. Он нам о-очень много чего рассказывал, но его задачи – это был просто кошмар. Вот, например. Вы уже знакомы со школы, раз Вы сказали, что любите молекулярную физику, с такими задачами: имеются два адиабатически изолированных сосуда, соединенные трубкой. В этих сосудах, как обычно, идеальный газ. Какая-то температура газа в одном сосуде и другом. Какое-то давление там тоже имеется. Вопрос: что будет в трубке? – И Алан с довольной миной посмотрел на Кристофера, рассчитывая, что произвел впечатление на ученика. – Вы такой поднимаете руку, готовы сказать решение, говорите, мол, раз, температура неодинаковая, то между сосудами будет происходить теплообмен, следовательно, в трубке будет градиент температуры (потом узнаете, что это такое). Так как трубка имеет простую геометрическую форму, то, скорее всего, он будет линейным. Все остальные одногрупники согласно кивают, Вы уже в себе полностью уверены, а преподаватель говорит: «Нет». Вы ему: «Почему?», он Вам: «Думайте!». Я не буду Вас мучить скажу ответ сразу: все зависит от размеров трубки – если трубка мала по сравнению с определенным параметром, то в ней не может быть температуры, вот так вот! - Фейнман откинулся на спинку стула. – И зря Вы корите механику, в ней есть очень интересные разделы и даже на первом курсе там есть чем заняться. Есть очень популярная задача среди физиков: какой точкой лезвия шашки надо ударить, чтобы рука не почувствовала отдачи? Не знаете? А вот узнаете! – Алан усмехнулся. – Ну, что… Идете к нам? Или я Вас напугал?

На заявление «скучно» уголки губ Алана дрогнули, а глаза наполнились холодом. Фейнман не имеет привычки пихать физику и математику в нос всем окружающим, но, когда его, все же, заносит, как это произошло сейчас, то он начинает воспринимать высказывания о своем роде деятельности очень близко к сердцу. Но, благо, следующий шаг Кристофера смягчил реакцию преподавателя.
Мужчина взял листок бумаги и начал смотреть на свои собственные призрачные очертания, обрисованные тонкими линиями карандаша. В этом наброске его лицо было нереалистично правильным и красивым, чему Алан тут же позавидовал. Единственное, что ему показалось странным, так это его выражение лица. Добрая, безвозмездная улыбка, жизнерадостные глаза, глядящие открыто и безропотно… Изображение, как будто, подбадривало смотрящего, но  Фейнману что-то в этих чертах казалось незнакомым. Он считал, что его образ куда более тяжелый или это его собственные домыслы?
Несколько секунд Алан молча изучал картинку.
- У Вас талант, спасибо Вам, – Тихо вынес он вердикт, положил лист и добавил. – По-Вашему, я действительно такой жизнерадостный?
Фейнман улыбнулся и откинулся на спинку стула и запрокинул руки за голову. Взгляд его был изучающим. Он внимательно рассматривал Кристофера, будто что-то в нем искал. После нескольких секунд  молчания Алан вздохнул.
– Зря Вы думаете, что не сможете заниматься точными науками. Между искусством и физикой с математикой есть связь – и там, и там нужна фантазия. Помню, нам преподаватель рассказывал нечто вроде анекдота. Подходит один математик к другому и спрашивает: «Слушай, а где тот студент, который был под твоим руководством? Он же так хорошо занимался, статьи писал, награды получал, где он?», на что другой ответил: «Да вот… занимался, занимался, а потом говорит, мол, бросает математику и собирается быть писателем – там не требуется так много фантазии», - От этих слов Алан получил эстетическое удовольствие. Он рассказал этот анекдот не столько для того, чтобы попытаться переманить Кристофера, а сколько для того, чтобы отыграться за слово: «скучно». Теперь, когда подсознание Фейнмана посчитало, что они квиты, он решил сменить тему, но, сначала, посмотрел на часы. Вроде бы, время у них еще есть, так что преподаватель продолжил. – А вот, скажите, Вы - человек творческий… Какое Ваше любимое стихотворение (ну, или одно из любимых)? Можете рассказать? И объяснить, чем оно Вам нравится. Мне это действительно интересно.
Алан уставился на Шая испытующим взглядом.

Фейнман оперся локтями о стол, сцепил руки в замок и водрузил на них подбородок, глядя куда-то вдаль. Затем он закрыл глаза и попытался представить то, что ему описывало стихотворение. Почему-то взору предстала огромная долина, этакий, Эдем, полный ручейков, лужаек и цветущих кустарников. Единственное, что было необычным в этом умиротворяющем пейзаже – это ослепительно золотое небо, будто солнце разрослось и заполнило собой всю голубую высь. Несмотря на то, что с точки зрения физики такая картина вряд ли бы понравилась хоть одному живому существу, в воображении пейзаж дышал спокойствием, миролюбием и теплотой. Но, затем, все золото на небе куда-то резко исчезло, словно гигантская рука отдернула занавеску. Над сказочной долиной повисла беззвездная ночь. И что-то угрожающее притаилось в воздухе над раскинувшимися просторами. Все дышало могильным холодом, и даже трава и деревья замерли, словно боялись пошевелиться.
Кристофер замолчал. Алан тут же открыл глаза и посмотрел на своего собеседника. Тот, в свою очередь, начал пояснять, чем же ему понравилось стихотворение. Фейнман внимательно выслушал, периодически кивая и, когда Шай закончил, изрек:
- Ясно, – Голос его был задумчивым. – Красивый слог в стихотворении. И ничего страшного, что у Вас не получается объяснить. Такие вещи всегда сложно высказать словами. Мы ведь не сможем объяснить слепому, как выглядит красный цвет, верно?
Алан добродушно улыбнулся.
- Какой открытый юноша… – Подумал он про себя. – Это ж надо взять и рассказать такие личные вещи незнакомому человеку! Как бы тебе, мой дорогой, не наплевали в душу…
Фейнману на ум пришел интересный вопрос. Но сначала надо было сказать что-то про стихотворение.
- Это очень хорошо, что есть такое произведение, которое способно «понять» Вас. Именно такие творения мы ищем в искусстве. Но! Вот интересно… Ваше стихотворение – оно материалистическое, так сказать. В нем говорится о конкретных явлениях и конкретных эмоциях в конкретных ситуациях. Я заметил, что современная молодежь, а мне уже девяносто шесть лет, очень тяготеет именно к стихотворениям с материальным подспорьем… Ну, например, очень популярны стихотворения про воинов, про духов, про еще всякие сущности… – Фейнман задумчиво уронил взгляд в пол. – Про бедняков видел… много про чего. Но я почти не вижу произведений, которые были бы оторваны от реальности. Я сам поклонник именно таких произведений, когда речь идет не о чем-то конкретном, а стихотворение представляет собой некую мысль или набор образов. Как Вы думаете, мне все это кажется или Вы тоже это замечаете? – Алан посмотрел на юношу.