Что-то в жизни пошло не так, определенно.

Иначе как так вышло, что Наполеон вот уже который раз выдает очередную свою омегу замуж за чужого мужчину? Не то сваха, не то отец! Своими альфа считал всех омег, с которыми так или иначе оказался знаком чуть ближе, чем просто пара случайных встреч и разговоров ни о чем. Однако жениться он ни на ком из них не собирался и не понимал отчаянного желания прекрасной половины человечества скорее обрядиться в белое платье и потащить суженого-ряженого под венец.

Альфа просто знал одну замечательную вещь: прекрасные принцы рано или поздно становятся обрусевшими ворчливыми занудами, а миловидные нимфы превращаются в склочных ревнивых наседок. Как ни крути, а Наполеон свято верил в такое расположение дел и нисколько не хотел жениться. Во всяком случае, на трезвую голову.

Наотрез отказавшись принять участие в дальнейшем торжестве неофициально части, мужчина однако вынужден был присутствовать хотя бы при регистрации. Пообещал ведь, спустя неделю каприз и уговоров. И мужественно отсидел эту часть, прослушав клятвенные речи и поздравив в конце жениха с прекрасным выбором, стандартно пригрозив беречь это «счастье», что как обычно польстило невесте. Любимая игра напоследок.
А теперь, когда все это закончилось и свадебное шествие шумной толпой покинуло Храм Весты, Бонасера отстал от гостей, чтобы посидеть на скамейке в гордом одиночестве. Очевидно, чтобы околеть на холоде. Вообще, альфа любил шумные компании, любил веселые гулянки, но почему-то никак не мог вписать свадьбу ни в то, ни в другое.

— За здоровье молодых, — хохотнул себе под нос Наполеон, достав из нагрудного кармана фляжку с абсентом и принявшись за ее опустошение. Впрочем, пары глотков горячительной жидкости хватило, чтобы альфа поморщился, растянул потрескавшиеся от мороза губы в довольной улыбке и отстранил фляжку. Результат не заставил себя долго ждать, и вот уже тепло начало мягко растекаться по телу.

Нет, что-то, конечно, в семейной жизни есть — к сорока годам мужчина начал к этому относиться более лояльно, ни на мгновение не забывая, что однажды уже был женат. Но вряд ли второй брак был бы для него таким же: если бы Наполеон и связал бы себя с кем священной удавкой, то это было бы обдуманное, взвешенное, четкое решение.

— Ч- черт... х-холодно, с-ска... — через некоторое время понимание этого факта вновь дошло до рыжей головы с коротким хвостиком, когда уши едва ли не начали отваливаться от холода. Следом за этим пониманием последовало отличное решение принять на грудь еще пару глотков, исключительно в целях согревания организма.

Ну, а что? Дочь вон у Бонасеры уже объявилась, почему бы не подыскать ей мачеху? Которая заменит скоропостижно ушедшую в мир иной мать. Помнил бы альфа еще, как она выглядела — это ведь было так давно. Еще в прошлой его жизни.

Чем больше Наполеон согревал себя абсентом, тем дурнее мысли лезли в его голову. Нет, он не пьянел, отнюдь, однако мыслил уже не так категорично. Что-то во всем этом торжестве наверняка есть, он просто еще не успел разглядеть.

Вот, например, сейчас из Храма опять вываливается толпа счастливых людей. А он, как дурундук, сидит в пуховике на заснеженной скамейке, освещаемый яркими фонарями, и философски рассуждает о жизни с фляжкой абсента в руках. Блестяще! Примерный будущий муж.

Сейчас, еще пару глотков и домой. Еще немного, и он... начнет видеть знакомые лица в каждом встречном. Да ну нет — быть может, это просто уже зрение упало, люди расплывчатые, черты, фигуры? Иначе как объяснить, что вон из этого самого Храма — где, на секундочку, проходят священные ритуальные обряда из разряда пожизненного заключения, — только что вышло нечто смутно знакомое? Причем женского пола, да ну и это было бы полбеды. Оно ведь, ко всему прочему, было, альфой.

Наполеон прищурился, пару раз хлопнул рыжими ресницами — проверяя, не снежинки ли ему подрисовали картину, и стряхивая их на всякий случай, после чего глубокомысленно хмыкнул и снова сделал глоток абсента.

Но нет, она заметила Напа и направилась к нему, и таки реально это была та самая женщина. В рыжей голове на каких-то несколько мгновений всплыла розоволосая ассоциация в виде интересной омеги, с которой альфа познакомился давно. При нелепой обстановке, как он считал, однако это милое создание прочно засело в памяти. Собственно, именно благодаря ей Бонасера как-то и пересекся с женщиной-фотографом — однако их беседы никогда не продвигались дальше банальных шуточек, а порой и подколов, и пары-тройки реплик ни о чем. Достаточно для того, чтобы узнавать друг друга и даже здороваться, но не достаточно для того, чтобы быть хотя бы хорошими знакомыми.

Почему бы сейчас это, собственно, и не справить? Помимо забавной обстановки, в которой оба находились, у Наполеона лично еще имелось орудие примирения, как бы иронично это не звучало. В данном случае в его роли выступал абсент.

— Они хотя бы не пилят, — усмехнулся мужчина на фразу молодой женщины, повернувшись лицом к своей на ближайшее время запланированной собеседнице, — и я даже не хочу уточнять, что ты здесь делала.

Альфа растянул в широкой улыбке свои обветренные губы, немного влажные от тающего снега и капель виски, и коротко засмеялся. Нет, он видел фотоаппарат и прекрасно понимал, что Шан здесь делала, однако упустить возможность родиться новой шутке — было бы, по меньшей мере, кощунством!

— Че, поймала букетик? Ты следующая? — намеренно приглушенным голосом, наполненным долей трагизма наперебой с иронией и сдержанным весельем, как это обычно происходило в фильмах ужасов, протянул Нап.

Он повнимательнее пригляделся к женщине — даже слишком открыто уставился на нее, вернее было бы сказать. Однако, будучи пока еще неимоверно трезвым, он с каким-то скепсисом относился к собственному выводу о том, что Шанталь, в общем-то, красива. Вероятно, для женщины-альфы. Изящной, женственной, грациозной омегой ее было сложно воспринять, и это даже как-то навеяло тоску.

Надо бы еще выпить, а то опять морозит.

— Абсента? — мужчина без всякой затаенной шутки протянул ей фляжку, шмыгнув носом от холода.