В такую погоду грех было не вырваться на прогулку. Слишком ясно, слишком свежо, и вовсе не от того, что холодно! Вот было же что-то такое в воздухе, что заставляло выковырять себя из огрубевшей за месяц скорлупы, высунуть нос на свет Божий и в кои-то веки открыть для себя, что мир вовсе не заканчивается на небольшом отеле и безымянной темной улочке Римского квартала.
Да, от упоминаний о темных улочках и крупных верзилах Томаса передергивало, спина сразу горбилась, сам он сжимался, словно хотел свернуться, как ёжик и обезопасить все самое нежное и уязвимое. Главным образом – зад и самолюбие. Что важнее сказать было сложно, поскольку оба фактора были столь плотно связаны, что, скорее всего, и не стоило их рассматривать по отдельности, но сам факт приоритетности в конкретные моменты черных полос жизни все же оставался важен. Словом, проходило все тяжко.
К сожалению, вечно с ним сидеть Лореллейн, любимый, но неверный любовник с огромным теплым сердцем и пошлым языком, увы, не мог. У издателя была работу, какую он не мог откладывать вечно. В прочем, это же касалось самого Маклейна. Вернуться в Лондонский квартал было жизненно необходимо, поэтому первой реабилитации в доме Криса не суждено было продлиться дольше парочки дней.
Дома ему было тоже уютно, но в одиночестве, начинал холодить душу беспочвенный страх – очевидный наследник пережитого потрясения. При чем, приступы этой, зачастую беспочвенной, паники продолжались даже спустя месяц. Ссадины и царапины давно зажили, остался только тонкий след от пореза на щеке, который обещал в скором времени тоже исчезнуть, или хотя бы слиться цветом с естественным оттенком кожи. Повреждения характера интимного тоже затянулись с поразительной скоростью. Ребра срослись, хоть и не так быстро, как того хотелось бы, при чем до сей поры побаливали при нагрузках, а все от того, что таки надо было обратиться за квалифицированной медицинской помощью вовремя. Но глупость и животный страх неведомо чего испортил даже это. В прочем, Маклейн поправился, никаких серьезных осложнений пережитый кошмар не должен был оставить, хотя бы на физическом уровне.
И вот сегодня настал тот светлый и прекрасный день и час – в холодильнике повесилась мышь.
Намек реальности был столь понятен и однозначен, что даже ворчливый финансист все понял, и спорить даже не подумал. До одури хотелось чипсов, овощного салата, фруктов и еще много-много чего.
Вот таким образом и подобием оказался нерадивый очкарик в современном торговом центре. Раньше он не любил таких заведений, да и сейчас не особо восхвалял, но со все тех же, всем известных причин, за покупками он ходил только в людные места. На всякий случай.
Правда, только наш герой умудрялся сначала скупить на три огромных пакета продуктов, и лишь после этого волочиться на верхние этажи, чтоб присмотреть осеннее-весенее пальто, что стало особенно актуально сегодня, ведь вырядиться в такой чудный день пришлось в теплый коричневый пиджак, а под него напялить на себя теплый свитер – о, Боги! – с оленями, еще мамкин подарок, где-то на втором годе обучения в институте.
Приглянулось бокеру серенькое пальто, на него же он пялился очень долго и внимательно. Возможно, поэтому и не заметил такого же пристального взгляда уже в свою сторону. Если бы он только знал, что его ожидает, то быстро улетучился бы в свою нору, заперся на все замки и даже не отвечал бы на телефонные звонки. С тех пор, как он узнал и смирился с существованием где-то там, в пространстве и времени, еще одного любовника для своего ненаглядного и благоверного, темной, мелкой душей финансиста тут же завладел животный страх и дикое уныние. Оттаивал он лишь в те моменты, когда к нему физически наведывался Лореллейн, обнимал, целовал и рассказывал всякую дребедень. Все остальное время Тома сжигало изнутри чувство неполноценности, недостойности и гиперболизированной идеализации журналиста, о котором он знал лишь имя, профессию и «он хороший человек».
Вот Том уже понимает, что с таким элегантным и презентабельным багажом в бутик зайти не сможет. Повздыхал маленько, сделал заметку, что пальто таки будет необходимо и тронулся уже в сторону эскалатора, но внезапно оказался остановлен окликом. Молодой человек далеко не сразу понял, что обращались к нему. Для верности повертел головой, запеленговал источник звука и все пытался найти кого-то еще, кому могли быть обращены слова незнакомца, но, как назло, рядом никого не оказалось. Вывод напрашивался простой и логичный.
Взгляд за линзами перетек на находку. Будем откровенны, Томас даже не понял, что это такое, поэтому сделал несколько шагов навстречу, как оказалось, симпатичному молодому человеку. Предмет в его руках, до сих пор оставался Маклейну незнаком, как бы он не щурился, не хмурил лоб и не напрягал извилины. Кусок пластика ему определенно не принадлежал.
- Простите, но это не мое, - с виноватой улыбкой пробормотал Том, - Можно обратиться в администрацию, оставите находку там.
Это могло показаться смешным, но Маклейн осознавал, что сейчас играется в Капитана Очевидность, но это было своего рода ступенью в его собственной программе социализации, попытка номер два. Более того, молодой человек приятной и невинной наружности для этого подходил идеально – даже если подумает, что собеседник его клинический кретин, то вряд ли станет озвучивать такую точку зрения. Тем более, что, каким-то мало понятным образом, незнакомец показался брокеру не таким уж незнакомцем, вот только внутренняя картотека наотрез отказалась подогнать готовый ответ, а вот заставить своего обладателя излишне внимательно пялиться на брюнета – всегда пожалуйста.
