Ацуши утер горячие капельки пота со лба, закрывая небольшую синюю папку для документов. Он закинул нужные бумаги — Хаширама хранил рациональность смолоду лучше своей чести, поэтому найти стопку выполненных отчетов не составило труда, - в папку, и, пока он ехал в лифте, Ацуши строил предположения, зачем директору вдруг нужна его личность в своем кабинете почти немедленно и к чему отчеты. Естественно, первые мысли были негативно окрашены: что-то не успел сделать, про что-то забыл и, перебирая в уме варианты, так и не может вспомнить, что, а может, просто кому-то не так улыбнулся, не понравился… Тысячи «не» складывались в десятки тысяч, и, пока этажи мелькали перед глазами, а сам Ацуши несся вверх, голова японца тяжелела. Перед самым выходом он подумал, что, возможно, его все-таки повысят — он работал здесь всего четыре месяца, но до этого момента не поступало никаких жалоб. Платили тут тоже неплохо, но, учитывая некоторые обстоятельства — два маленьких ребенка, алименты которым он выплачивает с первого дня их жизни, например, - мешали шиковать.
С другой стороны, Хаширама никогда не был человеком, для которого «шиковать» было целью существования. Не сегодня — так завтра, не завтра — так никогда, а никогда — не проблема, если ничто не теребит твою гордость. Сейчас его гордость ничто не теребило, а значит, все было хорошо.
Если не считать внезапного вызова к директору. Практика показала, что хорошим от этого редко веет, и Ацуши нервничал, переминаясь с ноги на ногу перед тем, как войти в кабинет. Да, гордости ничто не угрожало, но получить в лоб неожиданное увольнение — не совсем то, что ему сейчас надо. Точнее, совсем не то.
Хаширама слизнул капельку пота — и почему он так волнуется-то, черт возьми? - с верхней губы и вежливо, не настойчиво, но звонко постучал в дверь. С той стороны положительно ответили, и он вошел.
Спиной к двери в кресле сидел человек. Ацуши не стал проверять, обернется он на его приход или нет, и сам сделал несколько шагов вперед, прикрывая за собой дверь — таких шагов, чтобы оказаться от незнакомца сбоку и рассмотреть хоть мельком перед тем, как он начнет говорить. В нос ударил массивный запах стали, будто японец зашел не в комнату, а в оружейный склад; так как начальник Хаширамы был бетой, и к его запаху Ацуши успел принюхаться давным-давно, этот аромат исходил от человека в кресле. Ацуши вгляделся в его лицо: тонкие черты, тяжелый взгляд, холодные глаза, направленные на него в ответ. От фигуры исходила властность, однако финансист не смог сразу понять, что в мужчине напротив такого, что подсознательно заставляет… не напрягаться, но быть настороже. Единственное, что было понятно с первой секунды — перед ним точно сильный альфа, который будет подминать под себя всех несогласных. Ацуши понадеялся, что слова черноволосого незнакомца будут приятны его душе, солидарны с его мнениями — потому что иначе ему пришлось бы лечь под этот асфальтоукладчик и быть вписанным в плоскую горизонталь. Хаширама хорошо понимал, каких альф он может зажать и сломать сам, а какие — его; этот был из второй категории, но, если вдруг что, попытаться, наверное, стоило бы.
Ацуши медленно поклонился незнакомцу — по-японски, а не полез жать ему руку, как это делали многие европейцы. Было в нем что-то… родное, если можно так сказать, что-то национальное, что не делало мужчину немцем, но с этим Ацуши пока тоже не разобрался. Может, показалось.
- Здравствуйте, - наконец произнес он, и только потом обратил к директору свое лицо. - Добрый день, Миямото-сан.
В такие моменты обычно говорится фраза типа «вы меня вызывали?» или «я был нужен?», но Ацуши не любил ее. Босс, каким бы ни был, не дурак, как и его секретарь или секретарша: если в трубке звучало твое имя, то да, вызывали, и да, тебя, ошибки быть не могло. Ацуши выпрямился и стал ждать ответ.
- Хаширама-сан, присаживайтесь, - начал директор, склонив голову набок; финансист почувствовал, что он тоже волнуется и нервничает — и это было забавно, поскольку сам Ацуши, увидев человека в кресле, расслабился. Может, зря? - Мужчина перед вами — Анкель Гуттенберг, владелец известной компании…
Директор замолчал, кинув выжидающий взгляд в сторону Анкеля, мол, а теперь говорите, что хотели, самостоятельно. Ацуши снова перевел взгляд на Гуттенберга и легонько ему кивнул, теперь действительно здороваясь. Он занял кресло напротив него и положил рядом со своей рукой полную бумаг папку.
Ну что ж, это точно не увольнение.
Хашираме почему-то показалось, что сидеть так они будут долго.

Каким бы главой Guttenberg Corp. этот юноша, – судя по молодости, если та не была результатом пластических операций, долгих кремов и безутешной жизни, Ацуши не мог назвать этого человека иначе, как «юношей», поскольку слишком уж он был молод, - его взгляд давно перерос его самого – на пару десятилетий так точно. И если Миямото, все еще опытный и умудренный работой мужчина, как-то робел перед Гуттенбергом, то Хаширама страха не испытывал. Чем больше он смотрел на человека перед собой, тем больше недавнее волнение испарялось, исчезало в необъяснимой дымке. Ацуши подумал, что любой другой, наверное, и под взглядом теплее сжался бы, но лично у него Анкель вызывал желание… позаботиться. Всякий холод нужно убить теплом, всякое зло нужно искоренить добром, и японец по-своему знал, что у человека в возрасте главы корпорации – ему там хоть есть восемнадцать, о Ками-сама? – просто так таких усталых, холодных глаз не появится.
Вместо переговоров Хашираме захотелось встать, задвинуть за собой стул, взять Гуттенберга за шкирку и потащить в теплую комнату с камином, обложить пледами, вручить кружку горячего глинтвейна с хорошей книгой и смотреть, как с Анкеля начнет стекать вода – как с тающего айсберга. Его рука едва заметно дернулась на столе, и Ацуши отбросил короткую прядь с лица, потерев лоб.
«Ацу, ты болен», - с сочувствием самому себе подумал он. За финансистом всегда отслеживался след альтруизма, но чтоб все было настолько запущенно…
Тем не менее, чего бы там Ацуши ни хотелось, переговоры шли своим ходом. Он внимательно смотрел, как тонкие пальцы перебирают полупрозрачные листы, как глаза бегают по строчкам. Почему-то теперь по поводу работы у Хаширамы не возникало никакого беспокойства: он всегда проверяет то, что пишет в отчетах, всегда пересчитывает каждую мелочь, поэтому поводов для волнения боле не стало. С другой стороны, он, наконец, вспомнил, что Guttenberg corp. – самая большая, ну или в топе-3 самых больших компанией, распространенных в Берлинском квартале, и невольно сглотнул, определяя себе масштабы того, что попало в руки черноволосого юноши. Сам-то финансист о таком лишь в учебных материалах читал, что существуют настолько могущественные монополии. Когда Анкель говорил о поглощении – Хаширама теперь понял это совершенно ясно – он имел в виду именно поглощение, полностью, без остатка.
На лбу Ацуши снова выступил горячий пот, но уже вряд ли от жары, горящей снаружи.
- Я могу сказать лишь то, что Вы сделали правильный выбор, когда решили присоединить «Isuzu» к своей корпорации, - вежливо, но не без знания цены своим способностям и плюсов компании, которую пока представлял, произнес Хаширама, теребя пальцем рукав своего пиджака. – Компании всего восемь месяцев, но она уже достаточно проявила себя на рынке. Нам не пришлось отвоевывать места у гигантов, однако мы точно сдвинули с былых позиций всех, кто вел более худшую продукцию, - чем, возможно, и заслужили Ваше внимание, герр Гуттенберг. Естественно, это означает, что и «белая», и «черная» зарплата за последние три месяца выплачивается сотрудникам точно в срок. «Черная», если что, пересчитывается лично мной; следует помнить, что ошибки в расчетах «черной» зарплаты может повлечь за себя жалобы и ненужное нам внимание, но и компании пока хватает денег, и сами работники прекрасно трудятся.
Ацуши перевел дыхание и вновь взглянул в лицо Анкелю. Желание утащить это тело и позаботиться о нем так, как это явно забывает делать сама жизнь, никуда не пропало. Японца даже не смущало то, что перед ним альфа – причем альфа, который, пожалуй, не прилагая особых усилить, сможет заткнуть его или вообще сломать. Хаширама видел перед собой человека, а его пол и гендерные понятия быстро отходили на второй план. У Ацуши не было опыта в том, чтобы с первого взгляда определить, одинок человек или нет, но конкретно этому все равно хотелось подкинуть котенка – такого, чтобы приходил ночью к тебе на грудь и, перед тем как уснуть, топтался на ключицах и сонно потягивался.
Как раз к этому времени милая секретарша принесла поднос с тремя чашечками горячего – в меру, конечно, - черного чая. На подносе помимо чашек присутствовали заварной чайник и сахарница. Расставив блюдца с чашками и ложечками, секретарша плавно удалилась, и Ацуши сделал несмелый глоток горячей горькой жидкости, чувствуя, как каждая огненная капля течет по пищеводу.
Чем дальше собирался зайти диалог, тем меньше, судя по обстановке, в нем должен был участвовать Миямото. Не будь Ацуши всего лишь бухгалтером и финансистом, он бы давно предложил Есими покинуть кабинет – и плевать, что кабинет принадлежал ему.
- Объясните мне такую вещь, герр Гуттенберг, - задумчиво поглаживая себя по бровям большим и указательным пальцами, сказал Ацуши, думая, насколько далеко его пошлют за такие вопросы, - поглощение Guttenberg corp. – событие знаменательное. Однако, насколько я знаю результаты таких процессов, в управление поглощенной компании ставятся люди, назначенные главой поглощающей компании, и… Простите, если это будет нетактично, но… Кем я буду после того, как «Isuzu» потеряет самостоятельность?
Голос Ацуши с каждым словом становился все тише, а под конец требовалось прислушаться, чтобы услышать, что он сказал. Сейчас этот вопрос волновал его больше, чем присутствие здесь Миямото, больше, чем ранги и титулы Анкеля и как бизнесмена, и как главы мощной монополии. Хаширама поднял свое лицо, отнял от него руку и посмотрел на Гуттенберга. В его глазах так и читалось: «у меня есть дети и мне надо их кормить, а не искать новую работу, снова поднимаясь из грязи в князи».

Ацуши редко видел людей уровня Гуттенберга — в конце концов, Неополис был огромен и достаточно населен, чтобы не лицезреть на улицах людей «из телевизора». Возможно, это было одной из причин его первоначального волнения и нервности: он и представить себе не мог, что однажды будет сидеть с главой такой компании, поэтому настоящее казалось Хашираме зыбким и покрытым рябью: проведи рукой, взболтай воду в глубинах болота своей жизни — и все испарится, смоется с тиной и утонет. Но как Ацуши ни болтал, как ни проматывал эту ситуацию в уме, разрезая на моменты, а моменты — на мгновения, настоящее никуда не девалось и только крепче устанавливало свои позиции. Японец не любил перемен, но от конкретно этой отказаться, судя по всему, не мог.
Но если таким было настоящее, то какое же сулило быть будущее?
Продолжая внимательно слушать Анкеля и Есими, беззвучно прихлебывая чай из аккуратной чашечки, Хаширама следил за лицом Гуттенберга и выискивал там хоть что-то, кроме холода и спокойствия. С другой стороны, именно такими качествами и должен обладать хозяин столь значительного производства — если ему под силу купить и поглотить такую расширившуюся компанию, как «Isuzu, то о чем вообще речь?
«Холодный космос ледяной», - мысленно проговорил Ацуши, медленно моргая и все еще думая об эмоциональном наборе Анкеля. В конце концов, глава Guttenberg corp. по-прежнему оставался почти мальчишкой, и, даже несмотря на то, что между Хаширамой и Анкелем разница больше, чем пять лет, взгляд альфы с соседнего кресла был куда серьезнее и взрослее. Это определенно заставляло задуматься о себе — и не с самой хорошей стороны.
Ацуши уже хотел было спросить, зачем «Isuzu» менять своего бухгалтера — то есть его самого — как Гуттенберг договорил самостоятельно, повергая Ацуши в окончательное смятение, легко читающееся по глазам. Он точно не ожидал такого повышения, точно не думал, что занять такую должность вообще в его силах… Затем он бросил взгляд в сторону бумаг и тихо выдохнул. Вряд ли документы Guttenberg corp. будут легче, чем здесь, однако если умеешь обращаться с одним, то что мешает попросту увеличивать обороты возможностей…
Миямото еще немного «поворковал» - иначе это поведение и не назовешь, впрочем, это совсем не его вина, - с Анкелем, а затем Гуттенберг попросил (потребовал?) спуститься с ним в более защищенную обстановку. Ацуши допил все, что оставалось в чашке, одним махом — как будто представил, что заместо чая налили водку или хотя бы текилу, - и, поправив короткую челку, встал со своего места, поклонившись в ответ — не прощаясь, а с благодарностью.
- Миямото-сан, - негромко позвал Ацуши, когда дверь за Анкелем закрылась. - Вы же понимаете, что…
- Да, понимаю, - бета тяжело вздохнул и потер виски. Хаширама подумал, что все эти церемонии уже слишком вытягивают силы из и без того изношенного Есими. - Ступайте, Хаширама-сан, ступайте, и удачи на новом месте.
- Благодарю. - На сей раз Ацуши поклонился уже самому директору компании и вышел вслед за Гуттенбергом, ловко заскакивая в лифт. Кнопка с единичкой горела оранжево-красным светом.
- Это большая честь для меня, - на полном серьезе произнес Ацуши, восстанавливая дыхание и делая его более ровным. - Но не буду рассыпаться в благодарностях: я уверен, что Вы и так слышите их от десятков людей каждый день, а я… я отблагодарю верной работой.
Из других уст это прозвучало бы лицемерно и высокомерно, но Хаширама скорее клялся, чем лицемерил. Конечно, обсуждать планы прямо в лифте они не станут — в силу той же конфиденциальности — но это не значит, что нужно ждать определенного момента для простого человеческого «спасибо».