С Фурукавой Ацуши был знаком чуть ли не понаслышке, как со многими якудза, лишь отчасти (впрочем, пор «отчасти» думали только сами японцы, а на деле, конечно, Синдикат поглощал и не выпускал из своих сетей) состоящими в сотрудничестве с такой силой, как Берлинский Синдикат. Он видел множество имен в списках, на бумагах, с вереницами цифр подле фамилий после ровного тире, но знакомиться лично — зачем? Во-первых, на это были свои люди, а во-вторых, несмотря на то, что Хаширама курировал все «крышевание», объехать каждую лавку в одиночку невозможно и попросту глупо тратит время.
Тем не менее, Ямамото Фурукава, довольно старый мафиози из японских кругов, стал достаточно возвышаться за счет своего бизнеса. Ацуши испытывал необъяснимую любовь к соотечественникам, хоть и не испытывал расистской предвзятости к другим нациям; просто, общаясь с японцами на родном языке, ты будто возвращаешься домой, и это чувство, как понял финансист за долгие годы работы вдали от семьи, обладает священной ценностью.
Они с Ямамото не стали договариваться о точном времени встречи. Японцы, желая не столько проявить гостеприимство, сколько собственную вежливость, имели привычку приглашать к себе зайти на одну-две пиалы чая, и никто никогда не воспринимал эти приглашения всерьез. Ацуши тоже так делал и тоже не воспринимал — однако сейчас к Фурукаве образовалось несколько вопросов, которые лучше решать лично, а не по телефону, а время близится к ночи — солнышко, нагревшее землю, уже заходило за небосклон, поэтому идти в какой-то ресторан для обсуждения проблем было и лень, и нерационально. Дел-то на десять минут, не более, заскочить, прояснить и свалить…
Естественно, Ацуши знал, где живет старый хозяин аптек — широкая, лично заполненная база адресов всегда имелась рядом. Заплатив таксисту, Хаширама медленно вышел из машины, поправил свой пиджак и галстук. Перед его глазами открылся широкий дом, выполненный в традиционном японском стиле, и финансист глубоко вдохнул местный воздух — да, это было очень похоже на дом, на место, где он провел свое детство. Он дошел до входной двери и аккуратно подергал звоночек, оповещая дом о своем прибытии. В голове сразу начали строиться фразы, с которыми Ацуши готов был начать диалог: и с извинений о внезапном визите, и с разношерстных улыбок, дополненных вежливыми словами. Иногда Ацуши был сахарным — в плане сладкого голоса и медовых фраз, готовых врезаться в сердце оппонента и остаться там навечно.
Хаширама услышал, как на звоночек спускаются откуда-то сверху шаги. Чем ближе они становились, тем больше, сквозь узенькие щели японских дверей, просачивался горько-кислый запах, чарующий не хуже игры на флейте под луной или раскуриваемых трубочек с благовониями. Ацуши неуверенно сглотнул.
- Я — Ацуши Хаширама, - спокойно произнес он, невольно ощущая, как от запаха немного ведет голову, и стараясь не обращать на это помутнение внимания. - Мне нужно к Ямамото Фурукаве-сану для обсуждения… некоторых дел.
Затем дверцы отворились, и Ацуши сразу понял, от кого так цвел этот аромат.
Разговаривать как-то перехотелось.

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.
С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами все, что в этом мире
Опустилось на постель.

Ацуши почти не удивился, когда услышал отказ. Точнее, как отказ? Ему дали уважительную причину, по которой его соотечественник и в каком-то смысле коллега отсутствовал дома — и все на этом, впрочем, Хашираме большего и не требовалось. Вежливым жестом было бы или сразу уйти, извинившись, или принять приглашение юной дамы, однако если японец обычно выбирал первое — не из нелюбви к чаю, а из-за своего плотного графика, - но в свете некоторых событий… Некоторых запахов и понятных взрослому альфе факторов, он решил остаться. Нельзя отказывать привлекательной девушке только потому, что соскучился по дому, да и в горле как-то быстро пересохло — не то от тонкого коньячного шлейфа, стелившегося за Ячиру, не то от долгой дороги.
Еще никогда Хаширама не чувствовал себя столь желанным гостем, даже несмотря на то, что только и успел зайти, положить рядом с собой свою вечную сумку и по-японски поджать ноги, предварительно сняв обувь. Вокруг было чисто и уютно — сразу заметно, что дом обжитый и ухоженный. В какой-то момент в комнате, куда привела его омега, единственными звуками были лишь мелкое позвякивание посуды, плавно льющийся чай и веселые колокольчики на длинной шпильке.
«Все время она так ходит, что ли?» - невольно подумал Ацуши, всматриваясь в Ячиру все еще приличным, но оценивающим и заинтересованным взглядом. Вряд ли кто-то знал, что он придет сегодня — все-таки эффект неожиданности имел большую роль в переговорах на любую тему, а Фурукава выглядела… празднично, скажем так. Торжественно и прекрасно. На какой-то из минут воцарившегося молчания Ацуши наконец поймал себя, что из вежливого взгляда получилось сияние любопытства — то есть финансист просто пялился, отмечая каждую складочку юкаты и сформировавшуюся фигуру, скрывающуюся под одеждой.
Ацуши взял остывающую чашку чая, легонько поводил ею так, чтобы горячая жидкость походила волнами по тонким стенкам и только после этого сделал некрупный глоток.
- Очень вкусно, Ячиру-сан, - очаровательно улыбнулся Хаширама и ни капли не соврал. С другой стороны, вряд ли его так уж волновал чай — он все еще не отводил глаз от девушки, которая интересовала его явно больше. Он даже немного ближе подвинулся, как бы невзначай, чтобы рассмотреть все поближе. Запах не то чтобы сводил с ума — какими бы ни были феромоны, вряд ли такое было им под силу — но очень настраивали на интимно-романтический лад, поэтому, полностью одурманенный ароматом Фурукавы, Ацуши уже едва мог остановиться. Все-таки течные омеги — страшная мощь.
- Можно спросить? А… м-м… по какому поводу Вы надели столь прекрасную одежду? Надеюсь, я не помешал какой-то лично Вашей встрече? Не то чтобы я что-то понимал в тонкостях моды и красоты, но эта юката Вам очень идет.
«Но помешаю», - мысленно вздохнул Ацуши. Будучи от природы собственником, как и многие другие люди его пола, даже если Ячиру ждала жениха — на сегодня, по крайней мере, на этот вечер, он согласен занять ее исключительно своей персоной.
Ацуши опустил руку на чужую коленку — не давя, но властно, не давая сбросить ладонь. Еще немного попить или откинуть церемонии?

Глупо было бы думать, что девушка и впрямь замужем. Насколько Ацуши помнил, ее отец лишь собирался выдать младшенькую дочурку за какого-нибудь красавца, а значит, такие увлечения с периодами особенно опасных для будущей женитьбы дней могли плохо кончиться. Хаширама ни на секунду не желал Ячиру зла, поэтому все, как и всегда, стояло исключительно на его собственной сдержанности, аккуратности и деликатности. Жениться вновь он не хотел, жениться новь он, черт возьми, зарекся – после того, как первая жена его оставила, а вторую убили во время одного из налетов, перестреляв половину дома, Ацуши стал испытывать к обручальным кольцам чуть ли не панический негатив. Конечно, его проблемы никак не касались Фурукавы и уж не ей знать о том, сколько Хаширама настрадался от затягивающихся любовных отношений. Поэтому, сидя с ней сейчас, вдыхая ее нежный запах, японец отпускал себя далеко не всего сразу – по частичкам, по кусочкам размером с деталькой паззла. Даже несмотря на то, что Ячиру все же убрала его руку, всем своим беззащитным видом провоцируя напасть и взять свое, несмотря на то, что она явно находилась в пике течки или перед самым пиком, Ацуши старался думать головой, а не органами паховой области. В конце концов, отыметь кого-нибудь, как ему самому захочется, он может в любой момент, а с этим цветочком нужно аккуратно, бережливо…
Нужно быть дураком, чтобы не заметить, что любое его движение так или иначе отдавалось ответом от девушки. Ацуши внутренне усмехнулся, уже не разделяя природный инстинкт от возможной симпатии юной девочки (во всяком случае, девочкой она, субъективно говоря, была только для Хаширамы) к взрослому, состоявшемуся мужчине. Финансист не был гордецом, но цену себе знал, и она была не маленькой. Ему не надо прислушиваться, чтобы слышать, как легкие касания сбивают дыхание Ячиру – ну, не это ли лучший комплимент самому себе?
- Я понимаю, - сохраняя вежливое выражение лица, произнес Ацуши, склонив голову набок и улыбаясь уже лукаво. – Тогда, должен отметить, что Ваш брат – мастер подбирать красивую одежду.
Возможно, Ацуши и не собирался переводить их тактильную связь во что-то по-настоящему серьезное и порочное, но он сразу, будто на животном уровне, почувствовал, что его добыча собирается сбежать. Ускользнуть из-под пальцев, вырваться, вдохнуть глоток свежего, морозного воздуха – и держать непозволительную дистанцию до самого конца. К счастью для себя, он не собирался выпускать свою жертву из загребущих лап – Ацуши категорически не хотел проигрывать.
Его взгляд упал на красноватые вырезанные полосы, нанесенные тонкими и искусными линиями по коже. Сначала он даже не понял, что это татуировка; подумал, что просто удачливо узорный шрам и все, но, приглядываясь, распознал лепестки цветков. Необычность рисунка и самого его существования вновь зажгли в Хашираме любопытство, и теперь он уже потянул руки к одежде, плавно развязывая узел широкого пояса вокруг юкаты. Зачем спрашивать на что-то разрешение, если можно просто брать и делать? Одновременно с этим Ацуши прижал Ячиру к себе со спины, утыкаясь носом в изгиб тонкой белокожей шеи. Через пару мгновений оби было заботливо сложено в несколько раз и загнано под стол.
- Не бойся меня, - прошептал он девушке на ухо, аккуратно раскрывая стороны юкаты, глядя на то, как ткань стекает с плеч. – Я не причиню вреда.
Если, конечно, прочно легшую на одно из полушарий груди руку и бесследный поцелуй в шею не считать вредным…

- Тогда нам вдвоем нужно сделать так, чтобы никто не узнал, верно? - негромко проговорил Ацуши в аккуратное ухо девушки. Его голос плавно стал терять свой бархат и становиться хриплым от возбуждения — которое, впрочем, он изначально решил не проявлять сверх меры. Хаширама, может, и пошел на неоднозначный, аморальный поступок, воспользовавшись чужим бессилием — ему ли, взрослому и знающему, не помнить, как омеги теряют голову в пик течки? - но это не значит, что он испортит девочке все будущее и как минимум отношения с семьей. Да, пахнет от нее поистине одуряюще, заставляя тяжелые руки Ацуши двигаться вопреки чужим словам, гладить, ласкать, сжимать в пальцах, и все-таки чувство ответственности за человека — даже за незнакомку, к которой он полез под лифчик и вот-вот полезет в трусы — не оставит его.
Хашираму забавляли серьезные попытки Ячиру. Она действительно старалась освободиться от его ручных оков, и он оценил это не только как попытку к бегству, но и за оставшийся зов разума. Ацуши это обрадовало. Более свободной рукой он распустил и пригладил темные волосы девушки, как будто поощряя ее и вынимая шпильку одновременно, и, когда она повернулась, осмелился поцеловать в полные губы. Звук телефонного звонка немного отвлек Ацуши — как от поцелуя, так и от Фурукавы, напоминая, зачем он здесь с самого начала и что совсем не собирался развращать юную дочь Ямамото.
Конечно Хаширама знал, что дольше ее оборона не продержится. Возможно, отчасти он даже использовал это, сжимая сосок между пальцами и укладывая Ячиру прямо так, на пол, стаскивая с нее цветастую юкату, подстелив ей под спину. Лучики татуировки стали проявляться еще лучше, по-прежнему удивляя Ацуши, но теперь он решил, что самое время испробовать их языком — и наклонился к коже, нависая сверху. Лифчик японец тоже бережливо расстегнул, кинув в сторону стола, и теперь уставился на всю пышную красоту Ячиру, сдерживаясь, чтобы победоносно не ухмыляться.
- Расслабься, - прошептал он, проводя носом в ложбинке между грудей, чтобы затем повторить проведенную линию языком. Как бы это ни было несправедливо по отношению к женщинам, но Ацуши нравились молодые омеги — они всегда ярко и бурно реагировали на то, что опытной даме показалось бы мелочью, и это, несомненно, быстро поднимало мужское самомнение Хаширамы. Он легонько укусил место возле соска, жадно наблюдая за реакцией. Его собственные волосы упали на светлую кожу, щекоча и почти сливаясь с необычной татуировкой.
Возбуждение внутри Ацуши стало набирать неровные обороты, и, чтобы девушка под ним не заскучала, финансист медленно провел ладонью по ее животу, спускаясь в кружевное белье.
«Горячо», - довольно отметил он мысленно, оглаживая подушечками пальцев влажную кожу. От Ячиру стало пахнуть еще опьяняющее, поэтому Ацуши стал быстро забываться в поцелуях, которыми он решил усыпать Фурукаву — уж если это, грубо говоря, ее первый опыт, то Хашираме хотелось, чтобы он запомнился ей исключительно приятным и ласковым. Сам же мафиози раздеваться не спешил — его рубашка все еще была полностью застегнута, а галстук, будто желая принять участие в происходящем, постоянно елозил между грудью и животом Ячиру. Японец никак не стал скрывать последствия таких интимностей — его ширинка верно вставала «домиком», однако он всеми силами не обращал на это внимание — слишком уж сильным будет соблазн вставить, а это все еще под категорическим запретом. Дотрагиваясь повлажневшими пальцами нижних губ и клитора, безостановочно шевелясь круговыми движениями, Хаширама старался не делать на раскрасневшейся коже засосов — лишние следы без доказательств ни ему, ни Фурукаве, пожалуй, не нужны.

Ласки Ячиру были неумелыми и, скорее всего, вызваны необъективными феромонами, но для Ацуши они все равно были дороги и приятны. На разлетевшиеся пуговицы и мельком рваную рубашку он отреагировал хриплым смехом - ишь какая страстная! Хорошо, что у него был пиджак, а на улице - мирная погода, иначе бы пришлось идти или ехать домой полуголым. Стыдиться, конечно, Ацуши нечего, но все-таки не дело это - финансисту щеголять в непристойном виде, собирая на себе лишнее внимание. Поцелуи девушки тоже довольно жгли Ацуши, заставляя его время от времени тихонько, утробно рычать от удовольствия - как телесного, так и морального. Возможно, не будь Ячиру в течке, он бы ее не привлек, но какая, к черту, разница? Кто еще может похвастаться тем, что красивая омега сама кидатся в объятия? А робкие попытки остановить прелюдию Ацуши только умиляли. А вот когда рука Ячиру дошла до точки назначения, не раз об нее потеревшись, Хашираме пришлось опять возвращаться к самому началу - вспоминать, кто он и кто она.
Сотой долей разума Ацуши начал жалеть о том, что вообще затеял это все. Нужно было разворачиваться и уходить, и тогда немая дилемма - быть или не быть? - не стояла бы сейчас перед глазами вместе с раскрасневшейся, возбужденной девушкой. Даже сейчас, продолжая идти ко дну ровными шагами, Хаширама видел, что совсем скоро точка невозврата будет пройдена, и вот тогда-то...
Вместо тяжело вздымающейся, полной груди появлялись горы обязанностей и ответственность, которую Ацуши должен будет на себя взять. Естественно, никто и не подумал бы предохраняться - они ведь вдвоем не знали, чем кончится вечер, пока не встретились. Учитывая, что Ячиру находится на пике течки, сработает простой механизм стопроцентного оплодотворения, и Ацуши задержится здесь еще минимум часа на два - тогда, возможно, и кто-то из семьи Фурукавы придет. Что им сказать, если они найдут их распластанными по полу, голыми и занятыми вовсе не чаепитием? И если бы финансист до этого не знал, что такое брак - может, он и пошел бы на такой опрометчивый шаг. Для Ямамото это стало бы идеальной партией: Ацуши далеко не бедный человек, занимает высокую должность в мире мафии, да и хотя бы то, что он альфа, уже делает ему большую честь. И жили бы они долго и счастливо...
Но Ацуши знал, что такое брак. И знал, какую цену платят его близкие за то, чтобы быть рядом. Эсфирь - его вторая жена, самая любимая женщина за всю жизнь - заплатила жизнью. Хотел ли Хаширама такой же тяжкой судьбы как для самой девочки, так и для ее многочисленных родственников? Определенно нет.
А значит, дилемма решена.
- Не стоит, дорогая, - твердо, но негромко проговорил Ацуши, кладя свою руку поверх чужой и снимая ее с ремня. Он хотел бы вразумить - отчасти - Ячиру, но слишком хорошо знал, что такое "течка" и как она протекает у молодых омег: голова теряется и не находится, пока все не пройдет, поэтому что говори, что не говори - все одно. Ацуши и сам уже был хорошо возбужден, да, но любая попытка удовлетворить себя - или хотя бы окончательно раздеться, представ перед Ячиру нагим - отвергалась холодным рассудком. Что он, что Фурукава были сейчас немножечко без мозгов, но он - чуть меньше, и этим следовало воспользоваться, пока не стало совсем поздно.
Что он, кроме члена ее ничем больше удовлетворить не сможет? Сможет! Поэтому, погладив девушку по щеке, Ацуши умиротворяюще (насколько это ему давалось) улыбнулся, а в следующий миг - снова лез целовать приятную кожу. Он водил языком по очертаниям татуировки, изредка аккуратно прикусывал выступающие косточки ключиц и плечи, продолжил дразнить соски губами и зубами - может, вставлять он ей и не будет, но устроит такую страстную ночь, которая еще надолго запомнится - даже если она завтра выскочит замуж за кого-нибудь еще. Ацуши льстило, что он оказался у Ячиру первым, поэтому долгом своей мужской гордости считал сделать так, чтобы оставаться эталоном среди всех будущих партнеров омеги.
В конце концов, поцелуи завели его к самому низу, и Хаширама сделал широкий мазок языком по внутренней части дрожащих бедер, сильнее разводя чужие ноги. Он постарался сделать так, чтобы Ячиру хорошенько распалилась и растеклась - а теперь слизывал солоноватый сок своих стараний, бесстыже причмокивая. Сегодняшним вечером ее удовольствие стало для Ацуши единственной целью.