5 марта 1947 года.
Вдох.
Мгновение ожидания, попытка осознать.
Медленный выдох. Воздух, с шумом, неторопливым, тягучим, удивительно сладким потоком покидает глотку, и от этого действия тело сотрясает дрожь. Мелкая, противная, какая-то липкая, она идет от груди, распространяясь словно кольцевые волны от упавшей капли, постепенно расширяющимися кругами.
Следом приходят ощущения, способные стоящего человека сбить с ног, настолько их много: душный, затхлый будто дух помещения, тяжесть одеяла, шорохи сбоку слева, скрип, после второго, хрипящего, почти захлебывающегося вздоха прекратившийся; чуть грубоватое сукно под ладонями сложенных вдоль тела рук, едва уловимый запах лаванды, забивающийся в ноздри, солнечные блики на ресницах, обращающиеся мелкими блестками радуги, тепло лучей на лице.
Стоит открыть глаза, как свет, заливающий помещение, буквально обжигает слизистую, вызывая слезы, и веки снова захлопываются сами собой. Радужных бликов на ресницах становится в разы больше, а попытка отвернуть голову от источника рези оборачивается неудачей – мышцы шеи не слушаются, и движение больше напоминает слабое трепыхание, неуверенную дрожь. Скрип слева повторяется, пронзительный и резкий, разрывает плавное течение марева прочих, куда более естественных, не создающих какофонии. Следом раздаются шаги, грузные и торопливые, кто-то приближается и останавливается меньше чем в футе, нависая сверху.
Слезы таки проливаются из уголков глаз, текут по вискам, прячутся в волосах. Женщина – судя по дребезжащему совершено старчески голосу – громко ахает, кидаясь к изголовью, шуршит тканью, потом все так же грузно, но торопливо шагая, возвращается обратно. Проходит мимо, постепенно отдаляясь, замирает, кряхтя, шуршит повторно. Звонко перестукивает металл о металл и резь в глазах становится слабее.
- Маковка моя! Маковка… – голос женщины, когда та подходит снова, присаживается на кровать, отчего матрас прогибается, и берет за руку, большими пальцами мягко массируя кожу ладони, дрожит, – роднулечка, деточка, солнышко, скажи, что не привиделось со старых глаз, хоть знак подай, я пойму!
Пальцы почти не слушаются, будто одеревенели, но даже слабого пожатия, кажется, хватает. Женщина, вскричав, подхватывается с места, отпуская ладонь, начинает мельтешить, говоря с такой скоростью, что уловить смысл её речи банально невозможно. Потом она снова прикасается к руке, сжимает в мягких ладонях, гладит пальцы, прижимает к щеке. Кожа под пальцами влажная, чуть шершавая, явно морщинистая, тёплая. Ровно как и голос, будто уговаривающий, успокаивающий и самую малость нервный, словно говорящая находится в глубоком расстройстве. Сквозь слегка приоткрытые веки разглядеть её лицо сложно, пышнотелый силуэт странно расплывается, но седая дама в темном платье и чепце замечает движение ресниц и плачет еще сильнее:
- О, дорогая! Ты проснулась, моя спящая красавица. Лежи, не двигайся, сейчас я принесу зелья, и всё будет хорошо, – погладив напоследок по лбу, она отодвигается, пропадая из виду, и повернуть голову, чтобы проследить за её перемещениями, невозможно. – Ох! Ох, еще же нужно разослать сов!
Впереди раздается стук двери, следом практически неразличимо, даже если напрячь слух, – шелест выдвигаемых и задвигаемых обратно ящиков, звон стекла, тихое бормотание старухи. Поднятый вверх взгляд натыкается на стропила выбеленного потолка, вздымающиеся вверх, и тёмную балку, на которую они будто опираются. Свет уже не режет привыкшие глаза так сильно, но тело все так же не желает слушаться. Только едва-едва удается сжимать ладони, цепляя ногтями полотно под ними, и шевелить пальцами на ногах, чувствуя, как ткань мешает двигаться и им.
***
- …знаешь, дорогая, Ланфорд уже так вырос, стал настоящим мужчиной. Поступил на факультет отца, как и положено истинному Блэку, стал таким важным и серьезным, прямо как ты в детстве, солнышко. Он приходил пару раз проведать тебя, и очень расстраивался, но я написала мистеру Блэку, он, наверное, передаст малышу.
Ты очень многое пропустила, но мне кажется, что это и к лучшему. Настроения в обществе неспокойные, члены влиятельных семей опять собрались в группировки, мистер Дамблдор – помнишь его, милая? он преподавал у вас, – резко вскарабкался по социальной лестнице. Твоя старушка редко выходит из дома, потому что оставлять тебя и не на кого, так что все сплетни доходят до меня с большим запозданием. Но ничего, зато здесь безопасно, а вот твои маленькие один раз едва не погибли во время бомбежки. Говорят, это было страшно.
Но надо отдать ему должное, мистер Блэк их спас. Дом сильно пострадал, но в целом все теперь хорошо. Они все так выросли, а крошка Хармони стала совсем уж прекрасной юной леди. Даже жаль, что только Оскар не пошел в отца, правда ведь? Уверена, ты скоро их увидишь, моя радость. Да и мужа своего, конечно, тоже, – тут не прекращающая говорить с того момента, как вернулась в комнату, седая женщина замерла, глядя куда-то перед собой, пожевала губами, явно задумавшись.
Теперь наблюдать за её передвижениями легче – старушка помогла принять полусидячее положение, поправила и взбила подушки, а потом одно за другим начала вливать «зелья», приговаривая, что хоть они и противны на вкус, зато ужасно полезны для ослабшего организма «маковки». Маковка слабо шевелилась, оглядываясь вокруг, рассматривая склоненное лицо собеседницы и собственные руки. Первое было отнюдь не привлекательным, с тяжелой челюстью, водянистыми, будто выцветшими глазами, длинным носом и кустистыми бровями, вторые – тонки как молоденькие веточки, ровно так же мягки, и бледны. На светлом фоне одеяла, которым её заботливо укрыли, эта пронзительная молочная с легко проглядывающими венами белизна казалась просто ослепительной.
Сил с момента пробуждения, видимо из-за приема принесенных женщиной зелий, постепенно становится больше, и теперь руку можно, не без усилий, поднести к лицу. Мелко дрожащая, она расплывается перед глазами, которые сложно сфокусировать, но разглядеть детали удается. Например, кольцо на безымянном пальце левой руки, большое, тяжелое, которое на худом пальце с обрезанным под ноготь пальцем смотрится слишком тяжеловесно, словно чужое.
Она уже знает, что это – признак её бытности замужней женщиной, причем бытность эта длится много лет.
Руки, которые она разглядывает, однако, кажутся молодыми. А еще очень быстро замерзают, так что полная собеседница, так и не отошедшая от кровати, время от времени берет их в свои ладони, нежно растирая, из-за чего пальцы краснеют и кончики их начинает щипать.
- Послушай, солнышко. Я знаю, что у вас не самые хорошие отношения, всё-таки его обвиняли в покушении на тебя, но пожалуйста, когда твой муж появится, будь с ним помягче, хорошо? Я не хочу больше видеть тебя такой.
Покачать головой и сфокусировать взгляд на женщине, уцепиться кончиками пальцев за её судорожно сжатые удается с трудом, голос слушается еще более неохотно, поначалу раздаваясь карканьем:
- Ма… ма…
Женщина неожиданно горько улыбается:
- Ах, как бы я хотела, чтобы миссис Эйвери находилась здесь вместо меня, моя дорогая. Но ты же знаешь… – и многозначительно замолкает. Молчание ничем не прерывается, потому что её подопечной вдруг неожиданно становится необходимо собраться с мыслями. Дочь миссис Эйвери, которая заодно, судя по всему, миссис Блэк нервно облизывает пересохшие губы, сосредоточенно хмурясь, смотрит на собеседницу вопросительно:
- А вы?..
Старушка удивленно моргает, потом, вдруг прослезившись, сгребает лежащее на подушках тело в объятия и начинает рыдать в голос, раскачиваясь из стороны в сторону. Поведение её не дает ровно никаких ответов на вдруг появившиеся вопросы.
***
К тому моменту, как сил становится достаточно, чтобы поднять тяжелое одеяло, накрывающее ноги, снаружи раздаются подозрительные хлопки. Сиделка, подскочив с кресла у кровати, бодрой трусцой кидается на выход, ничего не объясняя, и что-то подсказывает, что покинула она помещение по очень срочному делу.
Ровно по этой же причине попытаться встать с постели, чтобы быть в состоянии готовности неведомо к чему, кажется хорошей идеей.
С пятой, а то и десятой попытки это даже удается, вот только миссис Блэк устает настолько, что едва не падает лицом вперед на резко подкосившихся ногах. Больно ударяется коленками о жесткий шерстяной ковер, цепляется слабыми руками за покрывало на кровати, стягивая его вниз, однако не падает окончательно.
Силы резко заканчиваются, словно родничок иссякает, и женщина, дрожа, опускает голову на одеяло, дышит загнанно и чувствует, как по загривку крупными каплями стекает пот.
Снизу, из помещений, что находятся под комнатой, где расположена её кровать, раздаются голоса, явно не принадлежащие сиделке. Громкие, взволнованные, преимущественно мужские. Постепенно они приближаются, чтобы стихнуть под самой дверью, ведущей из занятого миссис Блэк помещения наружу. Женщина, часто моргая, опускается на пол, поворачивает голову так, чтобы видеть выход. Щека трется об одеяло, а длинные и жесткие темные волосы закрывают обзор, но она не обращает на это внимания, с некоторой паникой наблюдая за входящими внутрь людьми в желтых нарядах. Те выглядят не менее взволнованно, или же взбудоражено – понять сложно.
Игра в гляделки длится недолго. Один из мужчин делает шаг вперед, потом достает из рукава палку, взмахивает ею – и сидящая на полу женщина внезапно оказывается на кровати, окруженная целой толпой незнакомых людей. Тот самый мужчина, что сделал первый шаг, смотрит на неё неодобрительно:
- Миссис Блэк, вы не должны пока проявлять слишком большую активность, это может быть вредно для Вашего здоровья.
Тон у него пренебрежительный, недовольный, будто мужчина говорит не с нею, а с неразумным, непослушным и уже множество раз слышавшим произносимое ребенком. Миссис Блэк, не удержавшись, сощуривает глаза, глядя в ответ, но молчит. Она и сама знает, что поступок был глупостью.
Мужчина сдержанно кивает:
- Позвольте представиться, целитель Болдуин, я буду заниматься вашим здоровьем, – дальше женщина не слушает, взволнованно высматривая среди толпы целителей свою сиделку. Та появляется чуть позже, неся какие-то склянки и бутыльки, замечает взгляд подопечной и ободряюще улыбается, принимаясь суетиться за спинами обступивших миссис Блэк людей. Те же наседают, маша своими палками и громко обсуждая какие-то ей непонятные вещи.
Попытки подать голос и спросить, что происходит, пропадают всуе – люди в желтых нарядах раздраженно шикают в ответ на деликатные вопросы, а после принимаются махать палками с утроенной силой.
Искры, вылетающие из них, были бы даже красивы, если бы не тот факт, что все световые вспышки устремляются к женщине, заставляя нервно дергаться и пытаться отодвинуться или увернуться. Незнакомцы, не скрывая своих намерений, заговаривают о варианте обездвиживания, но, посмотрев на неё, а потом переглянувшись, отметают эту идею.
Терпение женщины заканчивается, когда один из этих странных индивидов берет её за руку, сильно сжимая, так, что, кажется, запястье издает подозрительный хруст. Миссис Блэк, вскрикнув, вырывается, принимаясь баюкать болящую конечность у груди, и поджимает мелко дрожащие губы, стараясь сморгнуть внезапно выступившие на глаза слёзы:
- Убирайтесь.
- Мы не имеем права, мэм, пока не разберемся с Вашим состоянием.
- Убирайтесь, – самый говорливый целитель открывает рот, принимая воинственную позу и явно собираясь возражать, но женщина сжимает ладони в кулаки, опираясь на одеяло, и подается вперед, чувствуя, как сознание захлестывает возмущение и гнев. – Все. ВОН ОТСЮДА!
Людей из помещения выносит со свистом, а дверь следом за ними с громким хлопком, раздавшимся по всему дому эхом, закрывается. Даже сиделка миссис Блэк оказывается каким-то образом снаружи, а сама она, хрипло закашлявшись, заваливается набок и на некоторое время выпадает из реальности, но приходит в себя, когда дверь внезапно открывается.
[AVA]http://s019.radikal.ru/i624/1509/9e/11ac0d44441e.png[/AVA]
Отредактировано Jani Salamin (22 января, 2016г. 19:40:16)