У Мэд сегодня был приятный день: она нормально поспала, успела выпить с утра чашку кофе и в чуть приподнятом над среднестатистической планкой настроении пошла на работу. У Мэд такие дни не то чтобы нечасто, но то, что она считала их почти волшебными, о многом говорило. Потому что работалось продуктивнее, потому что глаза не закрывались, потому что... да просто было легче. Мир был ярче, четче, и как бы Мэд не натягивала на своё лицо выражение равнодушия, ей это нравилось. Нравились цвета, нравились идеи для картин — ей много чего нравилось в такие дни.
Но, конечно, погода не могла поддержать её настроение — постепенно небо смурнело, темнело, и начало казаться, что вот-вот — и ливанёт дождь. Мэд было всё равно на погоду, ей даже немного нравился дождь, но из-за погоды голова становилась чуть тяжёлой, в мозгах ощущалось какое-то отупение, пусть и совсем немного. Мэд понимала, что это из-за малого количества сна — один хороший день мало что исправит, — но как бы ей хотелось не лажать и работать в полную силу!
Перед глазами — строчки, на руках — бумаги, и Мэд трёт руками виски, и Мэд с непонятным ощущением думает, что ей срочно нужен перерыв и кофе. Первый — потому что мозгам нужно чуть проверится, а второй — потому что мозгам нужно не только проверится, но и взбодриться, иначе она так ничего и не решит, не додумает, а начальство — оно ждёт, и вряд ли будет ждать так уж долго. У неё и так положение странное, шаткое, как, впрочем, и всегда — чуть ли не единственная омега, прошедшая на такую работу.
Мэд считала, что гордится тут нечем, но, кажется, почти каждый встречный, с которым она говорила чуть больше десяти минут, желал показать ей своё недоумение по поводу выбора работы. Путь неявно, пусть непонятным взглядом в спину, а Мэд вздыхала, скользила языком под нижней губой и не находила такой родной застёжки пирсинга, потому что это работа, сюда нельзя. Мэд, в общем-то, не возражала, но как же иногда хочется отвлечься, поддаться привычке и успокоиться! Но Мэд держит свой покерфэйс и идёт работать.
В данный момент она идёт к автомату с кофе, прикидывая, какой выбрать, потому что любой из — дрянь редкостная, но надо же хоть что-то выпить, иначе она окончательно отупеет. А свою беспомощность Мэдлин буквально ненавидела, потому что она не какая-нибудь беспомощная клуша, потому что у неё есть стержень. Потому что он, на самом деле, вроде как должен быть, но его и нет, вот потому она и бесится. Хочется быть по-настоящему сильной, но сила — она не из воздуха приходит.
— Я ненадолго, — бросает она поднявшему голову напарнику, и тот угукает, опять утыкается в отчёты, и Мэд снова массирует виски, прикрывает глаза, определяется наконец с кофе, потому что названия уже давно выучила наизусть, и топает к автомату. И видит несущуюся к ней на всех порах массивную фигуру, отступает машинально — ведь если кто-то куда-то так быстро идёт, то лучше не мешать, но фигура внезапно останавливается.
В голову смутно, а потом уже и ясно, закралось узнавание. Только какого чёрта понадобилось секретарше от неё, да ещё и с какой-то девушкой на буксире — неясно. Тут Мэд заметила кровь на руках у девушки, прижатых к лицу, заметила капли на одежде (небольшие, явно пыталась не сильно запачкать, да оно и понятно — вон, размазывает) и сразу же насторожилась. Это были почти инстинкты — что, как и где, кто и в чём виноват. Мэд мысленно застонала, потому что сейчас она хотела кофе и дальше работать над делом вместе с Терри.
То есть, на самом деле, вместе с Терри или не вместе — не критично, главное работать.
Терри ей, наверное, даже не очень-то нравился из-за того давнего первого впечатления, но жаловаться не было смысла.
— Напали на девочку, — быстро пояснила женщина, чуть ли не впихивая локоть «девочки» в руки Мэд. — Я пошла.
Мэд с непонятным ощущением посмотрела вслед уходящей, а потом перевела взгляд на «девочку». Локоть её она отпустила почти сразу, потому что она по себе знала — это неприятно. Отчим как-то таскал, Мэд на всю жизнь запомнила, Шевонн теперь достаются только осторожные направляющие касания да держание за ручку, которое уже почти сошло на «нет» — взрослая стала, самостоятельная.
— Ладно, — смирившись, вздохнула Мэд, понимая, что день, начавшийся хорошо, таковым вряд ли закончится. Но Мэд не удивилась даже, у Мэд какая-то странная аура неудачливости над головой, наверное, потому что слишком часто в её изни всё идёт наперекосяк. — Пошли, тут недалеко есть аптечка. Вытрешь бинтами кровь. И лучше не размазывай, а зажми нос, дыши через рот. Помолчишь пока, чтобы ещё сильнее не пошла, — устало попросила-приказала Мэд. Что делать в таких ситуациях, она знала.
Мэдлин кивнула в сторону одного из коридоров, мимолётно подтолкнула девушку ладонью со спины, чтобы та шла рядом. Мэд наблюдала. Не хотелось бы, чтоб девушка свалилась — вдруг есть сотрясение или ещё что? Но пока никаких симптомов кроме кровотечения вроде бы и не было, и Мэд лишь искоса следила за ней.
«Лет семнадцать-восемнадцать», — пришло на ум. Да и внешность такая... понятно, почему её назвали «девочкой». Мэд испытала мимолётное сочувствие, потому что ярлыки и поспешные суждения — это зло.
Память не подвела, аптечка действительно оказалась буквально в двух шагах; Мэд смочила холодной водой бинты, чтобы кровь уж точно остановилась, и, отдав их бете, скрестила руки на груди. Скользнула взглядом по розовым волосам, по одежде. Вроде бы всё было нормально, и именно это вызывало недоумение. Как это так на неё напали, что пострадал только нос?
— Итак, на тебя напали?.. — Мэд приподняла одну бровь, намекая на продолжение, Мэд потёрла висок, Мэд хотелось вернуться к своей работе, но, наверное, в ближайшее время точно ничего не выйдет.