Большие капли дождя разбивались гроздьями о хлюпающий асфальт, охлаждая влажными протяжными ручейками долгую дорогу домой. Несмотря на предстоящий темный путь ей не было страшно, впрочем, как и всегда. Гретель не могла себе позволить расслабиться даже после напряженного рабочего дня, продрогшим котенком пытаясь спрятаться в высоком вороте светлого чуть промокшего пальто. Зонтик с печалью оставлен дома, а на служебном месте запасного не оказалось, заставляя женщину подставляться под бодрящие прохладные капли весеннего дождя, который соскальзывал по легким волнам ее прядей волос и по розовеющему от легкого ветра лицу. Румянец яркими бутонами расцветал на щеках, немного задевая расплывчатым узором нежно очерченные скулы, останавливаясь на кончике тонкого острого носика. Ресницы казались тяжелыми от скопления маленьких капель, подначивая щуриться и держать ухо в остро намного предусмотрительнее из-за плохого обзора.
По дороге домой женщина заходит в продуктовый, взяв с полки несколько бутылок молока и йогурт, пакет овощей и сытные диетические хлебцы, на кассе к приобретенному арсеналу добавляется скромная плитка шоколада, которую блондинка приобрела специально для Ханса, чтобы мужчина не ругался за столь поздний визит с работы.
Почему-то священник всегда вызывал смешанные чувства, в обсуждение которых омега не горела погружаться с головой - не ее конек. В разбитой жизни должно быть все намного проще, не стараясь вызывать двойных подтекстов и вводить кого-то в заблуждение. Если бы не Ханс, то кто знает, чтобы с ней стало в дальнейшем. Возможно, женщина ушла бы в собственные мысли, возможно, новым ее домом стала бы психиатрическая больница, возможно, вскоре ее просто выперли бы из Лондонского ДПН с клеймом позора, не позволяя больше вернуться на привычное место с новыми силами. Йоханн - единственный человек, кто не бросил ее даже после такой долгой разлуки и резкого сокращения общения, пропуская сквозь пальцы маленькое предательство названной сестры. Но сейчас, когда все беды оказались забытыми, их отношения постепенно переходили на новую ступень развития. Порой, они как настоящие муж и жена скандалили друг с другом из-за простых мелочей, а самое интересное... Тут Гретель просто отмахнулась от всплывающих странных мыслей, встряхивая головой из стороны в сторону, до сих пор не желая признавать "тесную" связь, словно это было не свойственно для проживающих вместе альфы и омеги. Хотя, она честно пыталась ночевать у себя дома в такие дни, тихо и замкнуто переживая отвратительное естественное проявление своего организма.
Промерзшие аккуратные пальчики вставляют ключ в замок, проворачивая несколько звонких щелчков, с опаской отворяя дверь домой и первым, что должен увидеть Ханс, если он вообще все еще ждал ее на выходе как верный песик, была плитка шоколада в белоснежной обертке, купленная Гретель в магазине. Омега понимала, если шоколадку до сих пор никто не взял, то тут оставалось несколько вариантов либо некому, либо этот кто-то находился в состоянии ошарашивающей злости, включив режим ожидания. Следом за рукой последовала голова, удивленной мордашкой заглядывая в глубь помещения любопытной птичкой, нервно сглотнув, заприметив перед собой разгневанного священника, напоминающий голодного зверя, который готов в любую секунду схватить ее, перекинуть через колено и как следует пройтись ремнем по нежной и очень чувствительной попе.
- Прости... - с опаской пролепетала женщина, шустро вынырнув из-за потертой временем двери, закрывая последнюю на замок и принимая виноватую позу провинившейся девочки. - На работе пришлось задержаться, а телефон сел еще в разгар обеда.
Женщина понимала, что альфе не особо интересны ее оправдания, но она постаралась загладить свой поступок протянутой шоколадкой в белой обертке, словно размахивая флагом в жесте "сдаюсь". Несколько капель проскользнули теплыми языками по лицу, разбиваясь на оголившуюся грудь от расстегнутых нескольких пуговиц теплого пальто, подначивая вздрагивать от резкой смены холодных и теплых амплитуд помещений. Мягкие пряные запахи ласковыми пальчиками поманили вдохнуть приятные ароматы остывающей еды, которая уже просто заждалась свою хозяйку на белоснежной тарелке, украшающая почти пустовавший обеденный стол. Ну, чего греха таить? Нужно раздеться и избавиться влажной отягощающей одежды, вручая разгневанному мужчине пакет с продуктами, чтобы хоть как-то унять бушующую энергию, особо не вслушиваясь в пылкие речи. Пальто оставлено на вешалке, а изящные высокие сапожки заняли свое место на полке для обуви. Женщина задумчиво закусила нижнюю губу, подставила поближе к мужчине табуретку, забираясь с ногами, тем самым компенсируя свой небольшой рост против высоченного брата, намереваясь использовать грязный прием, который обычно срабатывал, унимая пылкий нрав альфы. Она внимательно посмотрела в глаза мужчины, скрещивая руки и немного выжидая удобного момента для захвата - вдавила с сестринской любовью лицо Ханса в роскошь собственной пышной груди, ласково напевая долгожданный приговор.
- Ну, брось ругаться! Ты не прав, - довольно пропела она, всячески игнорируя сопротивление.

Йоханн как всегда был на пике морального возбуждения, подводя свою сожительницу под неосознанный восторг. Может, она многое из сказанного с горяча пропускала мимо ушей, словно слова уносило сильным ветром, оставляя лишь ключевые фразы. Высокий мужчина волновался, переживал за омегу, а она лишь с тихим возмущением выслушивала его, словно они женаты много лет и воспринимала это как должное. Будто все настолько естественно, настолько чисто и открыто расстилалось перед глазами, как открытая, знакомая до боли, знакомая до каждой потрепанной странички книга. Аккуратные пальчики мягкими волнами зарывались в жесткой белобрысой копне коротких волос альфы, позволяя ей вдохнуть его чудесный естественный аромат, который заставлял трепетать каждую клеточку непослушного тела сейчас, позволяя насладиться своим естественным запахом, мягкостью упругой груди, кожу которой немного покалывала жесткая короткая щетина на щеках и подбородке Ханса. Тихий, почти неслышимый выдох где-то под ухом и она ослабляет хватку, понимая, что брат достаточно быстро успокоился.
- Это меня дери? - С хитрым прищуром переспросила она, пока высокий статный священник аккуратно снимал женщину с кухонного табурета, осторожно позволяя приземлиться на изящные носочки. - Как вам не стыдно, святой отец, - покачав головой, скользнув ладошками с широких плеч на крепкую широкую грудь и тут же ускользая в ванную, кротко поймав на себе должный желанный взгляд, переполненный животным магнетизмом, который пастор издавна подавлял в себе долгие годы.
Это было их маленьким секретом. Только для Ханса и Гретель. Возможно, именно из-за ее жгучего рвения Йоханн получил в приюте настолько странное прозвище, когда некоторые из воспитателей хотели для приличия поменять непослушной девочке или приличному до безобразия мальчику единственную не совпадающую букву в их фамилиях, но разве это окажется правильным поступком? В голову не могло прийти, чтобы так запросто испортить жизнь одной лишь закорючкой, поэтому решили оставить все, как есть, не желая мешать их мирному существованию друг с другом.
Полотенце уже как несколько минут впитывало излишнюю влагу с мягких волос Гретель, которая оставила его покоиться на плечах, присаживаясь за обеденный небольшой стол. Желудок сводило от отсутствия в нем здоровой горячей пищи. Почему именно в этот день она умудрилась забыть свой приготовленный Хансом обед дома? Оставалось загадкой даже для самой омеги, которая не страдала излишней рассеянностью. А может это были маленькие предпосылки для "течки"? Сморщив аккуратный носик, женщина отмахнулась от неприятных природных позывов организма, которые легким набатом отдавались в ушах, а яркий запах ладана окутывал сознание мягкими теплыми ладонями, подначивая ее уставиться в широкую спину мужчины, занятого разогреванием позднего ужина.
- Пожалуй, я сначала поем. Готова слона проглотить, голодна как волк, - не мудрено, когда за весь активный день перебиваешься только мелкими кусочками да несколькими чашками крепкого чая с долькой лимона.
Женщина плавно соскользнула со стула, юркнув легкой птичкой за широкую братскую спину. Заглянула бы она через его плечо, если бы Йоханн не вымахал таким большим и сильным, поэтому пришлось ограничиться старым методом - встать просто рядышком. Ей нравилось наблюдать, как готовит альфа, правда, не мешать своим присутствием она не могла. Голубые глаза так восторженно смотрели за всем, что делал мужчина, будто она тоже готова что-нибудь приготовить ежеминутно, но пришлось опуститься с небес на землю, горько вспоминая, как спалила в последний раз микроволновую печь, просто оставив в тарелке железную вилку. Омега кинула на брата немного виноватый взгляд, желая найти в нем поддержку.
- Через несколько дней, наверное, мне придется взять выходные и пойти домой, - тихим шепотом пролепетала женщина, задумчиво прикусив нижнюю губу, решив отложить неприятный разговор о недолгом уходе, резко переключив тему. - Чем занимался сегодня?
Зная, что Йоханн хоть и был названным братом, но по своей натуре мужчина все же в первую очередь альфа, а напрасно дразнить и искушать его она не была намерена. Может, только поэтому данный вопрос являлся настолько щепетильным и требовал должного внимания. Гретель воспринимала ситуацию по-своему, больше с женской точки зрения, будто еще одна близость обременяет их новым этапом страстных и пылких отношений. Она никогда ни на чем не настаивала, оставив попытки обзавестись семьей и мужем, просто стараясь как можно дальше убежать от черной полосы страданий. Женщина многое воспринимала как должное, прекрасно понимая, что вряд ли между альфой и омегой возможна долгая и честная дружба, которая рушится по щелчку одного лишь гона с его стороны, а течки с ее. Капитан грустно вздохнула, стянув с подоконника какой-то журнал и убегая на место, решив подождать свой ужин в глубокой печали и разочаровании, увлеченно перелистывая глянец странных безвкусных картинок и статей.

Вечно он ворчит. Вечно перетягивает одеяло на себя.
У Ханса была странная привычка – играть в ревнивого мужа, как у Гретель – строить из себя непослушную жену. Мозговой аппарата капитана полиции противился каждый раз, отвечая спокойствием на агрессию пастора, либо просто не хотел воспринимать очевидную действительность потому, что он подходил ей как никто другой. Именно данный факт не укладывался в белобрысой женской голове, желая все переиначить и повернуть ситуацию в то русло, что было пригодно для совместной жизни. Она не могла отрицать тот самый фактор, заставляющий тянуться к высокому мужчине каждой хрупкой клеточкой, строя из себя сильную женщину, которой было все по плечу, но, на самом деле, она нуждалась в нем, нуждалась в его проницательном внимании, нуждалась в его сильных, крепких объятиях, как и в обычных очевидных вещах. Да и сам Йоханн увядал без нее, словно от него отрывали половину души, мешая спокойно спать днем и ночью, но почему…почему находиться теперь рядом стало так невыносимо тяжело?
- Почему нет? Обеды собирают не только школьникам, да и вообще, - она стоически замерла в ожидании долгожданного ужина, умиляясь, как пряные ароматы мягкими касаниями задевали чувствительный острый носик, а живот отзывался легким несносным урчанием в самом сердце нутра организма.
Но почему-то святой отец оказался сегодня немногословным, что несомненно удивляло омегу, которая привыкла видеть его в разгаре бушующего шторма и попадала под горячую руку. Женщина немного хитро прищурилась, прожигая взглядом широкую спину мужчины, которая вызывала в ней чувство голода. Поверьте, совсем не гастрономического. Она постаралась одернуть себя от самых навязчивых мыслей, которые тоннами заливали сознание, раздирая изнеженное нутро Королька, подначивая неопределенно вздрагивать, словно ей было невыносимо страшно оставаться наедине с Йоханном в деликатные моменты своей жизни. Но разве так можно поступать? Пускай Ханзель и названный, но все же, в первую очередь, он брат – единственная часть семьи, не связанная кровными узами, и это напрягало. Женщина по сей день с трепетным содроганием вспоминает день, когда она совершила ошибку, оставшись рядом с ним. Но слова ударили громким звоном в ушах и в горле встал неприятный ком от вкусной еды, будто омега потеряла аппетит.
- Я уже говорила тебе и не один раз, что уважаю твою веру. Ты ведь не сдержишься и вынесешь дверь, которую я запру, - сдержанно ответила она почти пропев, когда ледяной взгляд скользнул кубиком льда по неприступному к взятию бастиону под названием Йоханн. Ей было тяжело говорить такие слова, когда она сама хотела остаться, чтобы он согревал не единожды ее прохладную постель. Ей тяжело было признавать тот факт, что Шварцмайер один единственный, с кем она хочет проводить все свое свободное время. – Не могу, Ханс, это не правильно, это неуважение по отношению к тебе.
Она отводит усталый взгляд, словно за успела уже все решить за них двоих, пока здравый рассудок не успел еще покинуть трезвое сознание омеги. Капитан уйдет рано утром, когда он еще будет спать. Пусть ей не стоило так рано покидать, ставший для нее таким родным, дом, но нельзя позволить альфе усомниться в собственной вере, ломая стены и преграды между ними лишь одним нежным запахом лотоса, когда его аромат ладана пробирал тело до самой маленькой и нежной клеточки женского тела. С другой стороны, возможно, она просто ожидала хоть одного единственного озвученного повода, чтобы остаться. И что ей тогда делать, когда это произойдет? Разве она сможет так низко с ним обойтись? – Смогу.
- Назови мне хоть одну причину, из-за которой мне следует остаться дома. Ты сам уйдешь? Это не пойдет. – Она легким движением соскользнула со стула, не спеша подойдя к высокому мужчине и забирая недокуренный окурок, чтобы потушить огонек в рядом стоящей пепельнице и заглянуть в его глаза, наполненные тоннами недовольства и печали. Как же омега ненавидела и, одновременно, любила этот взгляд. Женщина немного вздрогнула, ощущая перед собой мощь и осознавая ошибку потому, что оказалась так близко перед расстроенным крепким зверем, который готов рвать и метать.
Порой ей казалось, что все было по плечу. Ради него она могла и горы свернуть и морей ей было по колено. Но что же такого мешало ей действительно остаться? Совесть? Нет. Осознание, что их хрупкий мир попросту рухнет, когда у ее жизни оставался лишь один единственный, которому она доверяла и могла положиться в любой ситуации. Ссориться и кричать она не была намерена, как и не страдала такими недугами в общем. Что же тогда делать? На самотек такие дела тоже нельзя отпустить.