Эхо стремительных шагов, шуршание пакетика от чипсов, перекатывающегося из одной лужи в другую, неяркий свет фонарей, которых на этих улочках Лондонского квартала катастрофически мало. Пронизывающий ветер, бесцеремонно забирающийся под одежду и противно царапающий лицо своим шершавым языком. На часах уже почти полночь, а небо, подсвеченное миллионом огней Неополиса кажется фиолетово-грязным.
Паршивая погода, паршивый район и паршивое настроение. Глядя себе под ноги, цепляясь за ворот пальто, все пытаясь поднять его выше, чтобы защитить от холодного воздуха лондонской ночи, Адам спешил домой после очередного подпольного собрания. На душе скреблись кошки. Хотя нет, эти твари царапали душу изнутри и орали благим матом, навевая плохие предчувствия.
Вспоминая споры, возникшие на собрании, Брахман ускоряет шаг, невольно закрывая глаза, почти зажмуриваясь. Ему не хочется думать о том, что его детище постепенно из революционного движения превращается в сборище озлобленных людей, жаждущих мести. Их жажда настолько велика, что они готовы упасть до уровня своих врагов и пользоваться их принципами, чтобы победить. Убивать родных мафиози, только чтобы заставить тех страдать? Шантажировать их этим? Абсурд! Он создавал "Ребелльон" для защиты простых граждан, чьими бы родственниками или любимыми они не являлись.
"Справлюсь ли я?" - Адам изо всех сил трясет головой, останавливаясь, пытаясь прогнать сомнения, почти пропитанные отчаянием. Он не уверен, что его харизмы хватит, чтобы убедить всех этих людей в своих идеалах. Чем больше становится организация, тем сложнее ею руководить. Раньше было так легко - порой одной задушевной беседы хватало, чтобы люди прониклись его идеями, его желанием изменить город в лучшую сторону, сделать его лучше, безопаснее. Теперь же последователей слишком много, со всеми не поговоришь, даже его помощники едва справляются с излишне буйными. Все же мафия нажила себе много врагов, слишком многих лишив их счастья, их солнц.
"Я должен", - хмурясь и поджимая губы, Брахман бредет дальше, погрузившись в собственные нелегкие мысли, совершенно перестав обращать внимание на окружающую его действительность. Он не боится нападения - уже привык к этим темным неприветливым улицам и должен учуять опасность. "Может, Эван прав? С моим гуманизмом мы многого не добьемся". Адам прекрасно знает, что он слишком мягок и доверчив. Только он же идейный лидер, стратегией и распределением обязанностей во многом занимаются другие люди, ведь его задача - пробуждать волю людей к борьбе за собственное счастье. Только в чем должна заключаться эта борьба?
Мысли кружатся и путаются, а Адам идет вперед все быстрее, даже не замечая, что вышел уже на те улицы, где даже ночью бывает оживленное движение. Он переходит с одной стороны улицы на другую, даже не оглядываясь, не замечая света фар и шороха колес по мокрому асфальту. Даже не понимая, что буквально бросается наперерез машине.

Резкий свет фар, бьющий по барабанным перепонкам звук тормозящих колес, обжигающий болью удар и... тишина. Будь это фильм, то после этого момента на экране появился черно-белый шум — мигающий, разъедающий глаза и раздражающий своим шипением.
Мгновения небытия были слишком коротки. Мелкий противный моросящий дождь вылизывал лицо, а в голове звенела пустота. Боль еще не пришла, но она была на подходе. Секунды, минуты проходили, а Адам все не мог прийти в себя. Он не мог понять, что произошло, не мог вспомнить, где находится. С трудом осознавал, что лежит на холодном мокром асфальте, а где-то рядом что-то движется. Щека была изодрана в кровь и маленькие камушки упорно кололи его, не давая провалиться обратно в спасительное небытие.
Боль пришла неожиданно, мешком ударив по голове, заставив сдавленно застонать. Толчок в плечо словно стал катализатором для ощущения всех неприятных последствий столкновения.
Тихо застонав, Брахман все же перевернулся на спину и тут же зажмурился — свет фар резал глаза. Хотел было пошевелить рукой, но тут же тело отозвалось болью, ребра же, кажется, вообще заскрипели.
- Вро... - попытка ответить на прозвучавший вопрос закончилась фиаско — легкие наконец глотнули воздуха и отозвались звучным кашлем, от которого Адама скрутило очередным приступом боли. Он бы выругался, если бы были силы. Увы, они уходили на то, чтобы дышать, пережидая острую боль, и на попытки устроиться удобнее. Голова гудела, болела и к горлу подступала тошнота. Кажется, он умудрился заработать сотрясение.
Плюнув на попытки что-либо ответить, Брахман осторожно заслонил рукой глаза. Стало немного легче. По крайней мере, действительность больше не кружила с ужасающей скоростью. Тошнота отошла на второй план. Попытавшись сосредоточиться, что получалось с трудом, вернее, вообще не получалось, Адам попытался оценить собственное состояние. Ноги ощущались и почти не болели, а вот верхняя часть туловища была словно одной большой гематомой, посылающей сигналы боли в мозг.
- Кажется, - и судорожный вдох, и снова кашель. - Ребра сломаны.
Это все, на что его хватило.