Первый раз Сэм оказался здесь одиннадцатого октября, и на первый взгляд ему даже приглянулось это место. Ладно, справедливости ради, ему приглянулся тот факт, что здесь можно было сидеть, пусть и на полу, и он стратегически выбрал себе место в дальнем углу, где его удачно закрыли от бьющего в узкие подвальные окна солнечного света спины других людей, дождался, пока очередная Гуру, Великая Жрица, Духовный Лидер, Мессия, Спаситель, Перворождённая или как там зовётся местная массовица-затейница заведёт свою унылую песнь-вступление, перечисляя грехи современного мира, положил голову на плечо замершей рядом в восхищении беты и мирно отключился на следующие два с половиной часа. Нехорошо, конечно, но этих церквей, сект и групп саморазвития он за последние пять лет повидал столько, что впору было открывать свою, благо работало всё на одних и тех же принципах — а он в этот день был вымотан до предела, не только рабочей неделей, но и бессонной ночью. Отловленный ночью бета-писатель был благополучно посажен в монорельс и укатил в своё светлое будущее, но нервов Сэм на него потратил порядочно, и организм требовал перерыва; Сэм успел проснуться как раз вовремя, чтобы поаплодировать вместе с остальными, а потом вывалиться на солнечную улицу и забыть о том, что вообще посещал это место.

Следующую обязательную встречу с матерью он пропустил — впервые за несколько лет и без уважительной причины вроде болезни, смерти или вооружённого нападения, так что чувствовал себя дико виноватым и на очередную субботнюю службу пришёл бодрым, подтянутым и готовым слушать любую чушь, которую ему попытаются впихнуть под соусом спасения души (если эти ребятки верят в существование души, конечно) — и в этом в итоге крылся корень всех бед, потому что первое, что заметил его бодрый-и-готовый мозг, так это то, что сидеть здесь чертовски неудобно. Холодные бетонные полы, никакого отопления, и даже подушки с пледами не выдают? В прошлом храме, который посещала мама, что-то там про веганов судного дня, хотя бы выдавали молитвенные циновки; Сэм завозился, пытаясь подложить себе под колени хотя бы свернутую куртку, но мама неожиданно шлёпнула его по руке:

— Шшш, так нельзя! — и добавила, укоризненно покачав головой: — Неужели ты меня совсем не слушал?

Сэм действительно не слушал, но теперь, восстанавливая в памяти их разговоры за этот месяц, сообразил, что о новом культе мама говорила часто. Даже, ну, слишком часто, фактически, ни о чём, кроме него, она не говорила вообще, даже о любимом сериале — кажется, смотреть телевизор религия воспрещала, дабы движущиеся картинки не смущали разум и не отвлекали от мыслей о высоком; мама, конечно, имела привычку кидаться с головой в каждое новое дело, но чтобы какой-то ортодоксальный осколок церкви Аида вскружил ей голову так быстро? Это было, мягко говоря, неожиданно.

Ладно, думал он, пытаясь скрыть зевоту — может быть, ей повезёт, она найдёт тут себе друзей, остепенится, станет молиться по часам и будет вести мирную жизнь тихого религиозного фанатика до конца своих дней. Тайком, дабы никто не понял, что он не слушает проповедницу и бормочет слабое «да, да, конечно», только когда остальная паства взрывается в религиозном экстазе, Сэм стал разглядывать соседей по подвалу. Если нос его не обманывал, в основном тут собрались беты и омеги, их общий запах сплетался и забивал все остальные, даже от той пары человек, по росту и комплекции которых ясно было видно, что они альфы, скорее всего, притащенные сюда своими вторыми половинками и тоже безумно скучающие. По возрасту большая часть собравшихся годилась Сэму в родители, а то и в бабушки-дедушки, ни молодёжи, ни детей видно не было; впрочем, присмотревшись, в тёмном углу напротив Сэм разглядел сутулого паренька своих лет или даже чуть младше — возможно, тоже сопровождал родителей? Какому адекватному молодому человеку придёт в голову заявиться в такую дыру по собственной воле, Сэм не представлял, но этому типу явно было не больше тридцати; сложно было сказать точнее в таком скудном освещении, но он был бледный, тощий и с трогательно оттопыренными ушами, розовеющими там, где на них падал солнечный свет. Сходя с ума от скуки, Сэм, видимо, слишком активно пялился на этот выбивающийся из общей картины элемент — пока парень не поднял бритую голову, ощутив чужой взгляд; Сэм растерялся и стушевался, но отводить взгляд было уже поздно, так что вместо этого он невозмутимо посмотрел пареньку в глаза и изобразил виновато-сочувственную гримасу, пытаясь без слов передать своё «мне жаль, что мы оба тут застряли, но я рад, что страдаю в компании». В конце концов, может, парню тоже будет приятно ощутить себя не одиноким до конца этой службы?

Мама, не глядя, влепила ему лёгкий подзатыльник. Сэм с демонстративной скорбью на лице потёр пострадавшую голову и для приличия попытался вслушаться в размеренный речитатив проповедницы: видит Деметра, он слушал много заунывной чуши в своей жизни, но это было уже как-то перебором. Нужно обладать поистине титанической волей, чтобы терпеть одновременно и такие неудобства, и такую скуку. Неужели кому-то правда может быть хорошо в таком месте? Но ведь сидят же, слушают, рты пооткрывали, в глазах — мутный религиозный туман, и «славься, Аид» они выдыхают хором, как по команде, подаваясь вперёд в едином порыве. Аж жуть берёт. Мысль закрутилась в голове, пока ещё неоформленная и смутная, и Сэм нахмурился, напрочь забыв о том, что (кто) привлекло его внимание минуту назад.

Из всем храмов, в которых Сэму доводилось бывать, больше всего ему нравились церкви Посейдона. Обычно это были большие, светлые помещение с окнами от пола до потолка, красивой мозаикой на полах и молчаливыми служащими, которые больше позволяли посетителям самим прохаживаться по залам, любоваться фресками и слушать негромкий плеск волн и струй воды в многочисленных фонтанах и бассейнах. Матери там, увы, не нравилось, слишком, мол, тихо, пусто, никакой живости, никакой энергетики; ей хотелось компании, и, видимо, потому ей так нравился этот тесный, забитый под завязку подвал, где того и гляди в любой момент кого-то заденешь, и кто-то всё время дышит тебе в ухо. Как в таких условиях можно приобщаться к высокому, было для Сэма загадкой; но уснуть он до конца проповеди уже не смог. Встревоженный подозрениями мозг разом взбодрился, так что впервые за годы посещения разных служб Сэм демонстрировал похвальное внимание к деталям, жадно ловя каждое слово. Под конец встречи мама смотрела на него одновременно с гордостью и лёгким подозрением, не понимая, чем было вызвано такое внезапное изменение поведения.

После полутёмного помещения «храма» свет дико резал глаза. Сэм стоял, покачиваясь и смаргивая слёзы, привыкая к внешнему миру, пока мама оживлённо переговаривалась с несколькими сектантами... да, Сэм смирился где-то на середине проповеди — эти люди были сектантами, эта церковь была сектой, и он появился как раз вовремя, чтобы не дать матери увязнуть в этом насовсем. Интересно, сколько людей из тех, с кем она сейчас говорила, были на самом деле подсадными утками, задача которых — заговорить человеку зубы и убедить его, что эта церковь — лучшая церковь Неополиса? Сэм содрогнулся и отвернулся, не желая на это смотреть. По крайней мере, он смотрел на окружающих достаточно мрачно для того, чтобы с ним не пытались заговорить. Скользнув взглядом по медленно редеющей толпе, он невольно зацепился за вторую одинокую фигуру — всё тот же паренёк... или не паренёк? Теперь, присмотревшись на свету, Сэм уже не был уверен, потому что хоть лысина и сбивала немного с толку, но под балахонистым нарядом смутно угадывались очертания фигуры... в общем, это было не важно; главное, что это создание неловко маячило на краю толпы, видимо, дожидаясь, пока кто-то из родственников закончит общаться. Возможно, это был шанс; Сэм покосился на маму, убедился, что она застряла ещё надолго, и аккуратно пробрался мимо основной массы людей к будущей жертве своего любопытства.

— Привет, — он улыбнулся, всем видом демонстрируя радушие и дружелюбие. Кто знает, насколько глубоко встряло это создание в секту? Вот так спросишь что-нибудь неосторожное, а тебя тут же и сдадут руководству, ожидая за это кармических плюшек. Больше всего Сэм боялся спугнуть сейчас эту шайку — но пойти в полицию с простым «мне кажется, тут что-то не так» он не мог, тут даже дружба с детективом не поможет, заявление просто выкинуть в ближайший шредер. — Давно сюда ходишь? Я тут второй раз, никого, кроме мамы, пока не знаю. Немного неловко. Меня зовут Сэм, — он протянул ладонь для пожатия. Вот так, я безобидный и немного неуклюжий, не надо меня бояться, можешь меня пожалеть, можешь блеснуть знаниями.

Если не получится узнать что-то сейчас, на следующее собрание нужно будет привести Сёрена. Сэм смутно представлял себе, как детектив сможет вписаться в эту обстановку и не вызвать подозрений, но он готов был попытаться. Его матери хватало в голове своей дури — нечего всяким мошенникам добавлять туда ещё.

— А, так это была ненавязчивость! Я-то думал, меня подвергли коллективному осуждению за то, что я отвлекался на проповеди, — Сэм мило улыбнулся, показывая, что угрюмость новой знакомой ушла в молоко, никак его не зацепив. Если девушка (а Сэм пока решил остановиться на том, что это девушка, слушая скорее чутьё, чем факты) хотела от него избавиться, пусть повторит грубее — и тогда он покорно отвалится и поищет себе кого-то другого для расспросов, если же это была простая неловкость первого разговора, то немного благодушия, граничащего с дуростью, будет им обоим только на пользу. Ладонь у Кэлпи была влажная и прохладная, не самые приятные ощущения, но пожатие — крепкое и долгое, не то что бы ломало кости, но определённо оставляло после себя фантомное ощущение прикосновения. Альфа? Или всё-таки бета? Сложно было понять, Сэм на пробу принюхался, но запах ему ничем не помог — он был не агрессивным, мягким и довольно уютным. Кажется, пахло какой-то выпечкой — это естественный запах, или она работает с едой?

Гендерные исследования не обошли стороной и вопрос внушаемости психики каждого пола, первичного, вторичного и их разнообразных сочетаний. Как водится, оказалось, что индивидуальных различий больше, чем гендерно-специфических, но всё же практика показывала, что жертвами мошенников, в том числе сектантов, чаще оказывались омеги. Не из-за особенностей строения нервной системы, нет — из-за выученного неумения сказать «нет», из-за того, что общество диктует им с малых лет: найди себе человека, на которым ты будешь, как за каменной стеной, и держись его, и слушай во всём, ты же слаб, тебе не справиться самому. Попробуй докажи альфе, что он должен страдать, каяться и отдавать мессии всю свою выручку в уплату за отпущение мифических грехов!

Хотя и среди альф попадаются всякие случаи. Никого нельзя списывать со счетов.

— Надеюсь, я тебе не мешаю? — продолжил Сэм с видом человека, который продолжит говорить, даже если мешает. Лично Сэм таких ненавидел до глубины души, и если бы такой человек попытался к нему пристать, он бы уже окутал себя и его облаком сигаретного дыма и смотрел сквозь завесу с самым мрачным своим видом, пока до человека не дойдёт намёк. Кэлпи не смотрела мрачно, скорее... растерянно, что ли. Как будто пыталась одновременно посчитать в уме квадратное уравнение и вспомнить год основания Неополиса. — Прости, если что, ты же понимаешь, очень сложно влиться в коллектив, когда все настолько старше тебя. Большая часть собравшихся тут — ровесники моей мамы. Я не уверен, что пойму их, а они — меня. А ты здесь тоже в чьей-то компании, да? — Сэм посмотрел на толпу, пытаясь вспомнить, с кем рядом Кэлпи сидела на собрании. Если это действительно секта, то, скорее всего, тот человек и есть настоящая цель, а Кэлпи — побочный продукт, с которым приходится мириться.

Или же это нормальная церковь, напирающая на аскезу и замкнутость как пути достижения просветления, спасения, нирваны и прочих метафизических благ, и он зря портит человеку настроение, навязывая свою компанию. Сэм сунул руки в карманы, качнулся с пятки на носок и неловко дёрнул плечами, отгоняя сомнения: это был тот случай, когда лучше перебдеть, и, кто знает, может, сама Кэлпи потом скажет ему спасибо, если секту удастся зарубить на корню до того, как появятся жертвы.

Ответ Кэлпи не очень-то помог, опекуном мог быть любой в этой толпе, и зацепиться тут было не за что. Разговор не очень-то клеился, казалось, ещё немного, и придётся сказать «а хорошая нынче погодка, не находите?», чтобы не упустить девушку совсем. Сэм привык к другим людям — таким, которым можно задать вопрос и на следующие полчаса отключиться, позволяя им развёрнуто на него отвечать, вспоминая детали многолетней давности и родственников до седьмого колена; но на этот раз судьбы было угодно свести его с кем-то не менее замкнутым и диковатым, чем он сам, и дело приходилось брать в свои руки. Знать бы ещё, как это делать. Социальные навыки Сэма были не то что бы плачевны, но явно не на высоте, отпугнуть человека ему было проще, чем заинтересовать и разговорить; к счастью, в работе от него обычно не требовалось ничего сложного, больше наблюдательность, умение читать других людей, видеть, когда они врут, когда им страшно, когда они душат в себе злость, чем развлекать беседой, а уж этому он сполна научился в детстве, присматриваясь к отцу и предвосхищая по интуитивно понятным мелочам грядущую бурю, чтобы успеть подготовиться хотя бы морально и дать себе какую-никакую видимость контроля над ситуацией. Кто бы знал, как эти навыки пригодятся в будущем.

Быстрые короткие взгляды, которые Кэлпи бросала себе под ноги, от Сэма не укрылись, но правильно он их интерпретировал далеко не сразу — и только когда до него дошло, догадался присесть и сгрести с земли какие-то мелкие бумажки, пуговки и чистенький, Аида ради, отутюженный носовой платок. Нет, Сэм был всеми руками за чистоту и порядок что в жизни, что в предметах гардероба, но это было уже выше его понимания.

— Твоя пропажа? — он с улыбкой пересыпал всё собранное в подставленные ладони: откуда ему знать, может, чужой мусор на самом деле не мусор, а очень даже нужные заметки и памятные сувениры. — Опекун, значит? Ты его просто сопровождаешь, или тоже в числе послушников? — Сэм с растерянным видом поскрёб в затылке и сбил шапочку немного набок, ну просто олицетворение человека, вставшего на жизненном распутье. — Я вот пока не уверен... знаешь, никогда не был особо религиозным человеком, если бы не мама — в жизни бы в церковь не зашёл, но как я могу отказать ей, если она просит? Приходится ходить с ней по всяким службам. Я много где побывал, и в храмах Посейдона, и в церквях Деметры, и в других, поменьше. Но это место... отличается от других, не находишь?

Это была самая обтекаемая форма вопроса, какая была ему доступна, и он искренне собой гордился за изящно подобранную формулировку. Вот так сразу и узнать, насколько серьёзен у девушки настрой, и, если получится — промыли ли ей мозги, и если да, то насколько глубоко, и при этом не выдать себя, но и без прямого вранья обойтись. Конечно, если его сейчас спросят, чем именно это место отличается и от каких таких «других», придётся поюлить, но Сэм надеялся, что до этого не дойдёт, зато по ответу он сможет сложить представление о том, какие методы использует гипотетическая секта на своих жертвах.

Для каких — «таких, как ты», хотел спросить Сэм. Для тихих, забитых бет? Для женщин? Для сирот, живущих с престарелыми опекунами? Он не мог сделать более точных выводов ни по словам Кэлпи, ни по её поведению или одежде, она вся была бледная, невзрачная, зацепиться совершенно не за что. Не человек — чистый лист, комок сырой глины, только и ждущий, чтобы из него что-то вылепили, идеальный материал для любого мошенника, особенно с религиозным ореолом вокруг аферы. Каких-то пару секунд порыв схватить девушку, встряхнуть как следует и спросить — дурёха, что ты тут делаешь? Беги, пока ещё осталось в голове что-то своё, помимо священных текстов проповедников! — был почти невыносим, Сэм сунул руки в карманы и стиснул кулаки, да только этим и спас себя, её и всех окружающих от неловкой сцены, гипотетический план поимки мошенников — от немедленного раскрытия, а свой многострадальный затылок — от материнского шлепка.

И правильно сделал, потому что следом Кэлпи набрала в тщедушную грудь побольше воздуха, распрямилась немного — и вот тут пришло Сэму время пересмотреть свои жизненные ориентиры, сглотнуть и инстинктивно отступить на шаг-другой, потому что девушка, которая до того момента казалась ему ровней, вдруг самым натуральным образом над ним... нависла. Не угрожающе, но тем безошибочно узнаваемым манером, каким альфы загоняли в угол омег и бет помельче — не всегда чтобы сделать что-то плохое, чаще просто следуя инстинкту... Ну, а инстинктом Сэма было замереть и слушать.

Всё могло бы закончиться плохо, будь на месте Кэлпи мужчина. Напуганный Сэм, скорее всего, предпочёл бы забыть об этой встрече, забрал мать из церкви, категорично отказался бы с ней туда возвращаться, и жизнь пошла бы своим чередом. Но к альфам-женщинам Сэм по старой памяти относился намного теплее. Пусть большие, странные и угрожающие, они все смутно связывались в его голове с другим образом — маленькой сопливой девочки с очень острыми, ссаженными в кровь кулачками, с по-детски тоненьким, но очень уверенным «ты никогда ничего не добьёшься, если всё время будешь убегать, дай я научу тебя правильно бить». И потому, глядя на Кэлпи, Сэм сейчас видел не только стремление доминировать — но и бешеный энтузиазм. Взволнованная, разгорячённая, она размашисто жестикулировала, и вдруг оказалось, что её острое грубоватое лицо на самом деле довольно живое и выразительное.

И всё это длилось не дольше пары минут, она прервалась было на вдох, а продолжила уже опять тихо и плоско, словно персонаж мультика, наткнувшийся на кирпичную стену.

— С твоим запалом впору самой читать проповеди, — Сэм улыбнулся и качнулся с пятки на носок. Хотел спросить ещё — от речи Кэлпи возникло только больше вопросов, больше тревоги, смутного ощущения грядущих неприятностей; но из толпы уже вынырнула мамина хрупкая фигурка, и она активно махала Сэму руками. Сэм пока делал вид, что её не видит, но чувствовал спинным мозгом, что вот-вот ей надоест ждать, она подойдёт, чтобы утащить его за рукав, и он будет опозорен в глазах предполагаемого осведомителя.

— Ты меня убедила, — кивнул он с серьёзным видом. — Я приду ещё раз. И, возможно, не один. Есть... друг, которому здесь может быть интересно. Надеюсь, я увижу тебя тут в следующую субботу?

Потому что если он притащит сюда Сёрена — ему определённо нужно будет эту девушку показать. Сёрен, при всей своей катастрофической социальной неуклюжести, умел вытягивать со свидетелей нужную ему информацию. Дело было за малым: убедить самого Сёрена, что здесь есть что-то, достойное его внимания, до того, как появятся трупы.

О да, Сёрену, конечно, до жути понравится сидеть на бетонном полу и слушать заунывные речи священников. Если окажется, что это не секта, Сёрен ему этого не забудет до их общей гробовой доски и ещё немного на том свете, если таковой имеется. Но рискнуть стоило: Сэм знал, что не простит себе, даже если успеет позаботиться о том, чтобы не пострадала его мама, но попадут под удар другие люди, та же Кэлпи с её престарелым опекуном. Его неловкость на этом фоне мало что стоила.

— Вообще-то, я был бы только рад... — Сэм не успел предложить обменяться телефонами или что-нибудь в этом духе, потому что в ту же секунду почувствовал на своём рукаве стальную хватку, на которую способен только родитель, нашедший в толпе потерявшегося ребёнка. Спасибо хоть, что не за ухо.

— Я зову тебя уже минут пять, — зашипела мама, не переставая при этом улыбаться самым милым, самым ласковым образом и обшаривая Кэлпи взглядом одновременно застенчивым и цепко-изучающим: удивительное сочетание, которого можно добиться, только если ты годами боишься смотреть на человека прямо, но при этом обязан подмечать все изменения в его внешности и поведении. — Сэмми, ты меня расстраиваешь. Какая милая юная леди, это твоя подруга?

— Вроде того, — пробормотал Сэм, чередой гримас, похожих на реакцию на зубную боль, выражая всё, что думает сейчас о происходящем. Интересно, как он должен был, с точки зрения матери, заводить друзей, если она появлялась за спиной каждый раз, как он с кем-то заговаривал? По крайней мере, Сэму не приходилось удивляться, от кого ему достались удивительные социальные скиллы. — Ладно. Кэлпи, было приятно познакомиться. Увидимся на следующей неделе.

Он неловко кивнул ей на прощание и стал подпихивать маму в сторону, торопясь увезти до того, как она затянет их обоих в водоворот старческого общения с непременным перечислением болячек и того, как раньше лучше жилось. С тех пор, как у матери появилась какая-никакая социальная жизнь, она яростно навёрстывала упущенное за годы домашнего затворничества, и хотя Сэма это радовало, бьющий через край энтузиазм порой делал больно.

— Она тебе понравилась? — зашептала мама — слишком, на взгляд Сэма, громко, — стоило им отойти на пару шагов. — Милая девочка. Альфа, конечно. Девушка-альфа — не совсем то, что нужно такому мужчине, как ты... с другой стороны, ты у нас такая зефирочка... тебе не помешала бы сильная рука... — в этот момент была предпринята попытка потрепать его по щеке, от которой Сэм чудом увернулся. «Храм» остался позади; Сэм обернулся на всякий случай, но Кэлпи среди оставшихся на парковке людей видно не было.

— Прекрати, пожалуйста, — утомлённо попросил он. После посещения мест скопления народа Сэма всегда накрывала некоторая меланхолия, нормальная для любого интроверта, на этот же раз ему вдобавок нужно было придумать, как объяснить матери, что в это адское логово она больше не сунется, и позвонить Сёрену, и поменять планы на следующие выходные... образ неловкой сутулой альфы постепенно вымылся из сознания, вытесненный более важными вещами, чем случайное знакомство.