Встать пришлось несколько раньше, чем Сёрен изначально намеревался: практически в четыре утра тело Кэтрин Хёрст уже успели обнаружить, хотя он оставил её всего-то в два ночи и тридцать семь минут. Таким образом, он проспал гораздо меньше двух часов и проснулся до невероятного раздражённым; на звонок он был почти готов рявкнуть что-нибудь вроде: «Да знаю я, что ехать на Варден-стрит, знаю», однако, к счастью, здравый смысл всегда пересиливал даже самые страстные эмоции, и потому следователь Остерлинг обошёлся по своему обыкновению лишь кратким и скупым: «Скоро буду».
Завершив короткий телефонный звонок, он с минуту провёл в не самых приятных размышлениях и только после этого встал умыться и проглотить свою дозу витаминов и глюкозы. Потрепав проснувшегося Ламьера по голове, он извинился перед псом, мысленно отметив, что те же самые слова говорил минувшей ночью. «Работа не ждёт», вспомнил Сёрен, закрывая квартиру на ключ и торопливо спускаясь по лестнице: лифт опять сломался.

Когда Остерлинг прибыл на место преступления, криминалисты уже вовсю работали, а тело мисс Хёрст уже успели накрыть тентом, однако ему, в отличие от всех прочих, не требовалось видеть труп. Он уже знал всё — и гораздо больше чем все остальные.
Первого мая две тысячи третьего года он примерно так же поступил с Мэри Апшер, как сейчас с Кэтрин Хёрст, однако на этот раз не собирался ограничиваться всего одним трупом; с тем отличием, что первая женщина умерла в своей комнате, где принимала клиентов, а вторая… Её тело он небрежно выбросил на небольшой улочке между Нью-роуд и Карвелл-стрит, по ночам жизнь на которой совершенно затихала. Первоначально ему больше пришлось по вкусу сине-белое граффити в виде лица без конкретных черт, и уже тогда он решил, что непременно обязан вновь побывать здесь; слежку же за новой жертвой он начал около двух месяцев назад — задолго до ссоры с Сэмом, так что свалить своё состояние абсолютной эмоциональной холодности, когда им двигали инстинкты «найти и убить», на это происшествие не получится. Впрочем, даже Мартин, в последнее время проявлявший внимательность по отношению к следователю, не заметил ничего необычного, ибо всё, что было ненормальным для остальных, являлось неотъемлемой частью Сёрена.
Она приглянулась ему тем, какой уязвимой была: очередная задыхавшаяся в нищете трущоб немилосердного Нео-Лондона девушка без постоянного места жительства и постоянной работы, проживавшая по мере возможности у своих половых партнёров. Впервые он встретил её, одетую категорически не по погоде: слишком лёгкая куртка, слишком тонкие джинсы, слишком весенняя обувь — и это в разгар дождливой осени-то! Но зато она, не завернувшись в шарф, как все прочие, дала ему шанс увидеть ту деталь, что запала в душу и не давала покоя, — татуировку в виде соловья на правой стороне шеи.
Первая жертва Джека Потрошителя тоже рисовала на своём теле чужими руками. О, прекрасная Лилия! первая удача в его карьере, первая, кто не оказал ему яростного сопротивления и кто вселил в его душу уверенность в собственных силах! Такое не забывается.
Но сходства между первым убийством, что родом из конца января две тысячи третьего года, и началом нового сезона было не так много; можно сказать, только лишь уязвимость жертвы и татуировка. Вскрыть Лилию Джек тогда не успел, да и особо не умел: практики у него, к сожалению, было маловато, а с Кэтрин Хёрст он пробыл очень долго. Сначала он задушил её, положив затянутые в латексные перчатки руки на её тонкое, беспомощное, бледное горло; он видел своё отражение в её постепенно стекленеющих глазах и не позволял крикам вырваться наружу. У неё лопнула пара сосудов, но, в общем-то, её карие глаза никогда не отличались особым здоровьем, и видел себя Сёрен в них смутно, как если бы девушка находилась в состоянии наркотического опьянения.
Затем он перерезал ей горло ножом и помог мирно лечь на асфальт — импровизированный стол для вскрытия. Сёрен вспоминает свои мысли в тот момент: «Надо было идти на судебно-медицинского эксперта», но, к счастью, ему хватает самообладания сейчас, чтобы подавить мечтательную улыбку на лице — вместо того он напускает на себя едва уловимое и с трудом читающееся в беспокойных глазах отвращение. Следователь, только прибывший на место преступления, произошедшее по адресу Варден-стрит, рядом с незаселённым и брошенным домом под номером двенадцать, будто и не знал куда смотреть, однако всякий раз возвращался взглядом к сине-белому тенту над телом.
«Доктор Айленд может даже не проводить вскрытие», думает он, коротко кивая белокурой женщине-судмеду, вышедшей из-под тента и стянувшей шапочку, скрывавшую до этого момента волосы. По ней видно, сколь устала она и как не выспалась: что же, Сёрен в самом деле не хотел мешать и полагал, что его ночную забаву обнаружат после. «Я поработал с ней просто прекрасно». Со своей глубоко личной точки зрения, он и в самом деле имеет право так считать: после того, как жизнь в Кэтрин замерла, Джек взялся за скальпель. Ему потребовалось не более двадцати минут, чтобы совершить вскрытие, и не более десяти, чтобы вытащить сердце, почку (не помешало бы при жизни провериться на камни), желудок (похоже, она ела лапшу на ужин), селезёнку и четверть печени (похоже на цирроз) и аккуратно положить рядом. Специальных контейнеров, как в морге, у него не было, так что пришлось обойтись без них.
— Кто обнаружил тело?
Сёрену потребовалось не более минуты, чтобы воссоздать в памяти картину минувшей ночи. Столько же времени ему требовалось на местах преступления, чтобы собраться.
— Беким Башич, — отозвался крайне бледный молодой офицер полиции, который определённо не был готов к тому, чтобы столкнуться с не самой приятной стороной своей работы столь скоро. — Лицо без определённого места жительства. Утверждает, что непричастен, но…
— Я проверю, фигурировал ли он в прошлых делах Потрошителя и переговорю с ним, спасибо, — кивнул Остерлинг. — Пусть сфотографируют всех, кто сбежится на шум, и передайте фотографии мне: мало какой серийный убийца упустит случай взглянуть на работу полиции с результатом его трудов.
К слову говоря, Сёрен испытывал немалое удовольствие, когда криминальный фотограф передавал ему снимки с места преступления, на которых в кадр попадал пятый по счёту следователь по делу Джека Потрошителя и знаменитый лондонский серийный убийца по совместительству.
Упомянутого Бекима Башича Остерлинг приметил не сразу, но фигуру одного из детективов своего управления он выхватил моментально. Имя этого альфы — Артуа Моррун, кажется — он запомнил только потому, что оно было созвучно с именем-фамилией офицера Мартина, с которым водил знакомство вот уже седьмой год. Он появился рядом с ним как бы случайно и в привычной манере завязал разговор, начав с объёмного монолога, посредством которого намеревался поделиться личными измышлениями об убийце: все, кто знал Сёрена, не удивится. Он всегда так делал и никогда не спрашивал, хотят его слушать или нет.
— Двенадцать лет… — задумчиво произнёс Сёрен. — Почему мы так уверены, что маньяк один? За все годы работы он использовал шесть разных ножей и два отличных друг друга скальпеля, а также на некоторых местах преступления были обнаружены следы обуви, и размер совпадал лишь дважды, — следователь потёр переносицу. — И это не говоря о затишьях в одиннадцатом и тринадцатом годах, — «Да ладно, я просто нашёл, кому приписать свои убийства», не без удовольствия отметил он про себя, — а также об отклонениях в почерке в восьмом и девятом годах. К тому же, это может быть вовсе не Джек. Что, если это… Джейн? Джулия? Джессика? Дженнифер? Джульетта?.. — быстрый выдох; Сёрен смотрит, как уносят изувеченное тело. — Я хочу сказать, что это не обязательно должен быть мужчина. Может, это женщина, которая потеряла возможность иметь детей и мстила тем, кто от этого отказывался — проституток, именно представителями этой профессии были первые жертвы и некоторые последние. Да мало ли причин найдёт это чудовище, чтобы обосновать свои действия.
Следователь выдохнул и зябко поёжился: с тёмного утреннего неба немилосердно посыпался мокрый снег.