Немного успокоившись, Стевич притих, накрываясь курткой альфы с головой. Более он не смел просить Винсента. Бесполезно. Его слова только более раздражали взбешённого альфу. Когда не осталось сил плакать от осознания собственного бессилия, Мстислав лишь вздрагивал, не смея издать ни звука, боясь, что альфа и вовсе сорвётся и тогда... тогда точно ударит. Вскоре омега задремал, проваливаясь в вязкий омут тяжёлого сна, в котором и провёл практически весь путь. Проснулся серб только тогда, когда Винсент вновь взял его на руки, что могло означать только одно: это долгое путешествие подошло к концу. Снова он увидит огромный особняк, железные ворота... но, раскрыв глаза, Слава понял, что находится в другом месте, не в том доме, где жил ранее, в Лондонском квартале. Хотелось спросить, узнать, куда они приехали, но Стевич не посмел. Он боялся начинать разговор с Ворлогом, потому предпочёл хранить молчание, выжидая, когда тот первый заговорит. Пожалуй, серб был готов ко всему: от опасной злобы, до невыносимого холодного спокойствия, с которым Винсент будет его отчитывать. Нужно было вытерпеть и это. Невольно в сознании возник образ Киарана. Мстислав мягко улыбнулся, припоминая его слова. Нет, теперь он не сдастся. Нет, нужно бороться.
- Винсент.... умоляю, прости меня, - начал серб, приподнявшись, коснулся кончиками пальцев плеч мужчины, - Пожалуйста, прости меня. Я знаю, что поступил ужасно. Знаю... Поверь мне, мне самому стыдно за свои поступки. Не должен был сбегать, не должен был делать того, что делал. Не должен был... а всё же делал, Винсент. Мне хорошо с тобой, - Стевич приобнял мужчину со спины, укладывая голову на его плечо, - Но... я понял, Ворлог, сегодня понял, что хочу семью. Глупое желание, не правда ли? Но я желаю... желаю дать своему ребёнку то, чего не было у меня. И я смогу, Винсент Ворлог, я клянусь, что я смогу сделать это, пусть и не сам, пусть и не без чужой помощи, но я найду себе жильё. Что касается работы... - Мстислав запнулся, но затем поспешил продолжить, - с ней тоже не должно быть проблем. Я всё улажу. Всё будет хорошо. Винсент, я ведь видел Винни. Видел его. Винс... я третий лишний. Ты понимаешь? Мне горько и больно осознавать это. Я должен был уйти. Должен был! Я думал, что нужен Саше... - Стевич прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, жадно поглощая запах мужчины.
"Боже мой.... какой у него запах..."
- Но нет... не нужен. Я боюсь отца. Нет, я больше боюсь Сильвестара Всеволодовича*... Боже, как я его боюсь. Он убьёт меня. И отца боюсь... Всей семьи боюсь. Я бежал от них, скрывался... но... раз я решил жить. Винс, а я ведь решил жить! Я не сдамся! Не сдамся более! Я должен вернуться под крыло этого двуглавого орла, снова заползти в змеиное логово. Там моё место. Там мой дом. И... Винсент... - Стевич спустился с постели, опустился перед альфой на колени, ткнулся лбом в его коленную чашечку, не смея поднять головы, устремить в нему взгляд.
- Прости меня, пожалуйста, я так благодарен тебе. Ты спас меня. Спас... Но... Пусть немного обгорели крылья, пускай! Но я смогу. Я смогу зажить сам. Отпусти меня. Дай мне попробовать... Я не могу всю жизнь зависеть от тебя! Я не могу мешать вам с Винни! Нет! Он любит тебя... А ты любишь его. Позволь мне остаться вашим хорошим другом.

Отредактировано Mstislav Stevich (1 октября, 2015г. 20:17:22)

Стевич опустил голову. Он ждал, что альфа разразится гневным монологом, будет отчитывать его, упрекать, но... сказанное Винсентом поразило омегу, явно не ожидавшего получить нож под рёбра. А ведь он признал свою вину, сдался, повергаясь ниц перед своим благодетелем, вымаливая прощение, искренне раскаиваясь в содеянном.
- Ты шлюха, Слава.
Стевич вздрогнул, словно в его плоть погрузили острое лезвие, обагряя горячей кровью. Вспышка боли, жалобный вопль Гордости, на тонкую нежную шею которой закинули удавку унижения. Серб поднял голову, всматриваясь в лицо альфы, не в силах поверить ушам своим. Разве мог Винсент, тот самый Винсент Ворлог, которого он знал и любил, так сказать? Мог ли? Нет, он берёг его, помогал, защищал, не смея причинить боли, не желавший видеть своего омегу, а ведь Мстислав был его омегой, в слезах, напротив, стремящийся сделать мальчишке приятное. Такого он знал Винсента. Большого, грозного, но такого доброго и заботливого... Кто же был сейчас перед ним? Что за человек, насквозь пропитанный леденящей злобой, говорил с ним? Нет, это не тот Винсент... Не мог быть он!
- ... Просто дешёвая шлюха. И упорно прикрываешься высокопарными речами.
Серб побледнел, вздрагивая, покачал головой, до последнего отказываясь верить в слова, произнесённые альфой. Может быть, это всё сон? Может, он всё ещё находится в палате больницы, и видимое, слышимое сейчас не более, чем плод его больного воспалённого сознания, разыгравшегося воображения? Нет, не могло это быть правой! Не могло. Внутри болезненно кольнуло. Ком, заставший в горле, предвещал о приближающейся истерике, но Мстислав не посмел более выказывать свою слабость. Не сейчас. Если альфа увидит его слёзы, то, бог весть, какими ещё гадкими едкими словами разразится он. Взять себя в руки, принять и снести его нападки, а затем...
"Шлюха", "мразь", "дрянь" - распаляясь всё более и более, альфа осыпал серба оскорблениями, изливая на него накопленную обиду и злобу. Первое желание гремучей змеёй заползло в сознание юного омеги. Поддавшись уговорам Гордости, ему захотелось так же резко и грубо ответить своему обидчику, как и он, дать тому достойный отпор, чтобы более не смел причинять боли. А затем... со смаком вонзать в горячее тело жертвы лезвия сарказма, переключить его внимания на собственную жизнь и поступки. Излюбленная змеиная тактика Стевичей. Как низко... как низко было его упрекать в изменах, когда Винс и сам не был верен ему, оправдываясь тем, что "многолюб". Как смел он, первый, кому открылся и кому доверил своё тело, обливать его грязью ядовитых упрёков? И какое счастье, что рядом не оказалось никаких острых предметов, ведь... Стевич наверняка кинулся бы с ними на своего обидчика, опьянённый злобной Гордостью, желавшей поплатиться с обидчиком. Но... серб вовремя осознал, что Винсент - не враг его, а напротив, друг, хороший  товарищ и... что не посмеет Мстислав направить острие ножа на него. Нет. Смягчившись, серб снова взглянул на Винсента, но мягче, теплее, нежели несколько мгновений назад.
- Прошу тебя. Прошу... Не говори так. Не надо, Винсент, умоляю тебя. Ты делаешь мне больно.
Стевич поднялся с колен и присел на край постели. Отвернувшись от альфы, серб до боли сжал руки в кулаки, продолжая слушать эту гневную тираду.
"Серая литургия. Апатия.
Диагноз. Ошибка восприятия.
Воздух больно толчками в лёгкие
Обещания - слишком громкие
Возгласы, порицания, язвы
Желчные слова уже не опасны
Расстояние - точно измерено
Дыхание - ограничено временем
Внимание - ко мне приковано
Ведь сегодня Я арестованный"
Болезненная усмешка очертилась на губах омеги. Именно так он ощущал себя сейчас, будто бы осуждённый, еретик на священном суде Великого инквизитора. Судия не слышит его, не внемлет его словесам, не желает понять, принять, простить. И глух к его мольбам, и слеп к его слезам. Он, религиозный фанатик, слишком увлечён своей обличительной речью, обращенной к агнцам послушным, присутствующим на этом Страшном суде. Те внимают, затаив дыхание и верят, верят, верят. Да и разве можно не поверить Великому инквизитору, несущему слово божие, очищающему землю от скверны? О нет, они так искренне веруют, что виноват презренный еретик, что все их невзгоды - его рук дело. Бог карает, посылает им беды, требуя крови человеческой. И устремлены к нему сотня горящих презрением и ненавистью глаз, и так громко восклицает публика. Они восхищены словесами инквизитора. Так и альфа разразился громкими раздражёнными речами. О, дорогие мои господа, вы ведь так проницательны, так умны и образованы. Не ведитесь на разыгрываемый перед вами фарс, не верьте в произнесённое, зрите в корень, поглубже, раздирая эту яркую мишуру.
И рукоплескания в честь альфы, и срываются громкие восторженные возгласы с грешных уст, наполняя собой залу. И как неправ этот омега! Глупый! Сумасшедший! Жалкий страдалец! Как смешён в своей слабости, как унижен в бессилии! О, скверна, опорочившая своё тело похотью. Как низко! Как подло! Ты виноват, только ты виноват.
Мстислав опустил голову, шире улыбаясь. Скажите, господа, а желаете ли вы слушать меня? А сердце можно вам рассказать? Раскрыть и вывернуть исколоченную душу, испачкать ваши белые мраморные полы своей горячей алой кровью, раздеться до костей и показать, что было, что творится сейчас. Господа мои, как вы слепы. Услышьте меня, посмотрите на меня. Не грешен я за то, что высказал мысли смелые, а грешен Великий инквизитор, уничтожающий людей. О, господа мои хорошие, обратите же свои взоры на него. Посмотрите, вынесите своё решение.
На костёр? Что же, спасибо, мои господа, я принимаю ваш подарок. И всей душой презираю. Мне хватит яда на вас всех. Стевич взглянул на Винсента, стирая улыбку со своего лица.
"Решили избавиться, да как просто.
Обвинить, засудить, головы лишить.
Радуется публика. Счастлив Король.
Из всех лишь один не вернётся домой.
Не правда ли здорово и так мило?
Я обещал тебе умереть красиво.
Тебе понравится, мой господин.
Ты и сегодня опять не один?
Красивые сказки, пьяные ласки.
Под одежду проникали липкие пальцы.
Дешёвые стоны, потрёпанный вид.
Но ты вновь угрюм и сердит.
Ты мечтал о свободе? Так получи.
Ты пьёшь её вина, вкушаешь плоды.
Забываясь в веселье и не видишь,
Как осужденный тебя ненавидит."
Холодный острый взгляд мертвенно-серых глаз был прикован к альфе. Он ждал, когда тот вынесет решение, определит его судьбу. Серб понимал, что сейчас, упрятанный в чужой дом, находящийся в одной комнате с альфой, он всецело в его власти. Как тогда, с Александером... и теперь он решает, как наказать провинившегося омегу. Омега априори виноват. Ведь так? А слабость - грех. И чувства - грех. И раскаяние не смоет скверну. Ведь так, Винсент? Так? 
"Время замедляется. Надежда рассыпается.
На площади города народ собирается
Бешеная пирушка. Пенье и пляски.
Прошу вас, господа, не надо повязки.
Большой праздник. Сплошное веселье.
Со смертью моей они получат спасенье?"
На лицо омеги пала тень раздражения. Злоба закипала внутри, едкая, горячая, острая, та злоба, что свойственна человеку гордому, уставшему стоять на коленях, та злоба, что просыпается в искалеченном, униженном, оскорблённом, когда он осознаёт, что не придёт помощь, что лишь твои собственные силы - единственное оружие, с которым нужно идти на обидчика.
- Это мой ребёнок. Запомни это, пожалуйста, - Мстислав прижал ладонь к своему животу, прикрыл глаза, - он в моём чреве. Он здесь. Со мной. И будет ещё долго со мной. Это мой ребёнок, - Стевич отрицательно покачал головой, - Я не останусь здесь. Это не мой дом. Здесь всё мне чуждо. Какое право ты имеешь удерживать меня здесь силой, Винсент Ворлог? Я свободен, а если попытаешься - я обращусь в уполномоченные органы власти. Не я, так моя семья (а ведь Стевич не знал наверняка, станет ли его семья разыскивать его, если и вовсе потеряют из вида, так что явно блефовал. Но этот блеф был сейчас нужен, как никогда). Винсент, прошу, прояви ко мне хоть каплю уважения. Я не буду сидеть в твоей золотой клетке. Я хочу жить... Я понял! Понял, как хочу жить...
Мстислав поднялся с постели, сделал шаг по направлению к альфе, но вовремя одумался и снова вернулся на кровать, отвернулся, не смея более взглянуть на него.
- Не плевать. НО... ты давишь на меня, Винсент, ты не видишь во мне личности, ты ограничиваешь меня в моей свободе. Я должен реализовать себя. Должен.... и хочу.
Последняя надрывная реплика Винсента не привела к тому результату, на который, вероятно, была нацелена. Стевич только скрестил руки, отодвигая подальше от Винса на постели:
- Нет, я не выйду за тебя. Я не хочу, чтобы наш брак был... таким. Нет, совсем не такого я желал, не об этом мечтал. Твоё предложение... твоё предложение звучит как некоторое смирение, как обязательство, которое ты на себя нехотя берёшь, Винсент, я слышу, я чувствую это. Нет, мне не нужна такая твоя "жертва", ведь именно это решение для тебя и являет собой "жертву". Ты жертвуешь своей свободой для меня. Впрочем, ты ведь никогда не отречёшься от свободы, а значит и извечные сексуальные связи с другими. Ты ведь многолюб.... зачем таким жениться? Ты лишь измучаешь и изведёшь меня. Я буду не так красив, не так здоров как те, юные омежки, ты снова будешь уходить, оставлять меня одного или... с чужими для меня людьми. О, мистер Ворлог, я это слишком хорошо знаю, чтобы повестись на ваши сладкие речи и ненадёжный обман.
- Не приплетать Винни? Мистер Ворлог, давайте будем откровенны... Вы любите этого молодого человека, а Винсент Бирн любит вас. Зачем же вам обременять себя излишними хлопотами? О, благородство? Нет, я не чувствую в этом ни капли благородства, лишь ваш эгоизм. Вы желаете заполучить лишь... ребёнка, а я не нужен вам, мистер Ворлог.
Однако последние слова лишили Стевича той агрессии, что скопилась в нём, разрушило линию его защиты.
- Да... не делал ничего плохого, - тихо проговорил Слава, - Это правда, Винс... правда, но.... я благодарен тебе. Правда, благодарен, но.... но... я не могу принять твоё предложение и не могу схоронить себя в этом доме. У меня есть работа, совсем скоро начнётся учёба. Более того, Винс, у меня тоже есть семья, с которой я обязан помириться. Прошу тебя, услышь меня. Винс... ты самый близкий для меня человек. Ты родной для меня. Я верю тебе, дорожу тобой. Прошу тебя, не терзай моё сердце, не причиняй мне боли. Услышь меня, пойми меня. Дай мне жить!

- А что насчёт моей боли? Что насчёт моих чувств, Стевич? Или думать о других у тебя не в чести? Что ж, ты достоин своей семьи. Так же унижаешь, ломаешь, топчешь и плюёшь на это. Только о себе, да о себе, верно, Стевич?
Мстислав отрицательно покачал головой:
- Нет, нет...нет! Винсент... прости меня! Пожалуйста, прости... - вздрагивая, серб опустил голову, избегая взгляда альфы. Невыносимо... всё произошедшее, всё происходящее. Сил не было. Статься...
Несколько успокоившись, Слава поднялся с постели, позволяя мужчине взять его за локоть и повести за собой. У него более не было сил сопротивляться. Не мог, не хотел, напротив, раздираемый изнутри жгучим стыдом, он не знал, что ему сказать, что сделать, чтобы мужчина простил ему свершённые глупости. Правда, он поступил так эгоистично, не подумав, поддался первому порыву и... и ведь осознавал свою вину в полной мере, только исправить никак не мог. Винсент не давал ему возможности, не желая слушать его оправдания, топя в своих упрёках, также не желая ни на йоту приблизиться к понимаю своего собеседника. Они, альфа и омега, словно стояли на разных берегах и пытались докричаться друг до друга. Ветер подхватывал словеса, срывающиеся с губ, разрывал их, смешивал, поглощал, так что до слушающего долетали лишь жалкие обрывки, которые лишь более и более провоцировали на ответную злость, агрессию, раздували накопленную обиду, требующую расплаты. Нужно уступить. Один должен был уступить и принять всё требования, который выдвинет другой, смириться, замолчать. Стевич понял, что этим "одним" должен был стать он, потому более не противился Винсенту. Сам альфа был измождён от бесконечных пререканий, измучен переживаниями и болью, которая, словно серная кислота, выжгла внутри чувства, оставляя лишь болезненную горькую обиду. Пригреть, успокоить, прижать ладоши к раненому месту, забрать боль, поглотить его злобу... Мстислав с силой дёрнул локтём, вырывая его из руки альфы и, пока ещё тот не успел среагировать, спешно обнял его, плотно прижимаясь к его горячему сильному телу.
- Винсент... - всего лишь мгновение, а затем снова дать ему схватить себя за локоть и повести.
Вздрогнув, Стевич посмотрел по сторонам, прислушиваясь к чужому незнакомому запаху. Определённо, так мог пахнуть только альфа, но... кто? Братья? Один. Мстислав устремил взор к незнакомому мужчине, который был слишком похож на Винса, только... старше? Старший брат или отец? Когда мужчина повернулся лицом к сербу, и тому удалось получше рассмотреть его, все сомнения были отброшены: перед ним стоял отец Винсента Ворлога.... мистер Ворлог. Имени мужчины Стевич не знал. Опустив голову вниз, Мстислав старался более не встречаться с мужчиной взглядом. 
- Это Мстислав Стевич. Он поживёт здесь, пока я... не разберусь с проблемой.
Серб коснулся кончиками пальцев руки Винса, пытаясь намекнуть тому, что он вовсе не хочет оставаться здесь жить, с мало знакомыми ему людьми и ещё... без него. Нет, ему хотелось вернуться в тот особняк, в котором Винсент его некогда приютил. И пусть, когда Винсент уезжал "по делам", огромный дом оставался совершенно пустым, и пусть ему было немного страшно по ночам, и пусть одиночество точило сердце, но... но было как-то спокойнее там, где уже всё стало таким привычным и родным, нежели здесь, в чужом гнезде, среди чужих людей, кои навряд ли были настроены дружелюбным по отношению к очередному омеге своего братца.
- а не омега, с которым ты спишь.
Серб вздрогнул, цепляясь пальцами за руку мужчины, пытаясь спрятаться за него, опуская голову ниже. Сбежать - единственная мысль, воцарившаяся в его голове. Ему здесь неуютно, совсем неуютно. Более того, серб боялся старшего Ворлога.
- У нас будет ребёнок, и я сделал ему предложение.
Слабая болезненная улыбка исказила линию губ серба. Он приподнял голову, сначала устремил взгляд на Винсента, вновь плотнее к нему прислоняясь, касаясь головой его руки. Огромная разница в росте, а всё же... а всё же если бы он только мог дотянуться до его лица, то несомненно коснулся бы горячими губами его щеки, дабы отблагодарить за защиту. Затем Стевич перевёл взгляд на старшего Ворлога. Встретившись с ним взглядом, серб отвёл руки назад, пряча их за своей спиной.
- И пусть остаётся.
Стевич снова взглянул на Винса и совсем-совсем тихо проговорил:
- Не оставляй меня... - Ворлог навряд ли услышал его, раз совсем ничего не ответил. Только рука альфы коснулась щеки, как серб накрыл её своими руками, прижимая, не желая отпускать его, впиваясь в него взглядом мертвенно-серых глаз, вздрагивая.
- Пожалуйста..., - начал было Слава, но сознав, что его просьбы всё равно не будут услышаны, ответил альфе лишь кивком головы, не сводя взгляда с него, не отпуская его руки. Казалось, будто Стевич прощается с ним навсегда: настолько пытливо смотрел в глаза мужчины, настолько крепко сжимал его руку в своих руках, прижимая к своим губам. Ворлог выпутался из цепких рук омеги, спешно удалился,  оставляя Славу во власти чужого человека в чужом доме. Стевич всматривался в дверь, за которой скрылся его альфа, цепляясь воспалённым сознанием за реальность, пытаясь принять и смириться со случившимся.
Сайрус о чём-то спросил. Машинально Стевич повернул голову в его сторону и ответил кивком головы, не сходя со своего места.
- Я люблю его, - проговорил серб, будто самому себе, не имею цели проинформировать о своих чувствах отца Винсента. Опомнившись, серб приблизился к мужчине.

Стевич кивнул в ответ на реплику мужчины. Упрёк Сайруса, безусловно, снова был пропущен Славой, который мыслями находился далеко от этого места. Не здесь, не с ним. Стевич присел на диван чуть поодаль от мужчины, опустил голову, рассматривая свои тонкие светлые дрожащие пальцы.
- Но, если есть причины - лучше откажи. Брак... полный сожалений - это пытка.
Серб вновь кивнул в ответ, выражая согласие с высказанным мужчиной. Более у него не было сил, чтобы спорить, впрочем, не было и желания. Рядом с ним был человек чужой, незнакомый, коему он не доверял, оттого и не спешил переходить на душевные беседы. Причём (как мог заметить Стевич) ни он, ни сам Сайрус не желали оных. Нежелательная компания друг друга им обоих была в тягость.
- Но, если есть, что сказать - говори. Я выслушаю. Это я могу.
Серб приподнял голову, повернул вбок, устремляя взгляд к мужчине, теряя сковывающую его ранее робость. Отбросив прочь излишние мысли, серб улыбнулся, показывая мужчине, что он готов вступить в диалог. Его удивило предложение Сайруса. Разве он действительно хотел слушать его? Разве Сайрус желал что-либо знать о нём? Нет, значит, все эти вопросы пустые, заданные, вероятно, из чувства необходимости соблюдения условных приличий, кои теперь казались Славе излишними, лишь пробуждали желание сокрыться в своей скорлупе, молчать, не отвечать, не позволять чужим пальцам проникать внутрь, к тому, что сокрыто, в самую душу и рыться, пачкая... Нет.
Его привезли в этот дом, буквально выкрали и привезли, чтобы.... чтобы затем вот так вот оставить под надзором строго "тюремного смотрителя"? Да, этот дом напоминал ему тюрьму, пусть и большую, красивую, хорошо меблированную, но всё же тюрьму, которая мало чем отличалась от той, в которой его держали Стевичи во главе с отцом - Владимиром. Золотая клетка для пичужки.
- Вы считаете, что Винс ещё молод и зелен для брака? - опомнившись, проговорил со странной улыбкой серб, - а как же ребёнок? Вне брака? Или вы хотите посоветовать мне избавиться заблаговременно от плода? - чуть тише, чтобы скрыть нотку вскипающей злобы и обиды, добавил Мстислав.
- Мистер Ворлог, я благодарен вам за, - Мстислав вздрогнул, пытаясь подобрать нужное слово, отведя взгляд в сторону, - за вашу заботу, однако... здесь ведь не мой дом. А я должен вернуться домой. Нет, не так, - сбившись, Стевич опустил голову, - Мне нужно в больницу. Ведь Винсент меня.... просто забрал оттуда, я ведь ещё не окончил курс лечения. Почему он хочет, чтобы я сидел здесь запертый в четырёх стенах? Может, я смогу помочь ему. Помочь... Но от того, что я.. что я снова окажусь взаперти толка будет мало! Мало! - вздрогнув, серб проговорил чуть тише, - я не хочу более сидеть взаперти. Да, у нас с Винсентом есть нерешенные дела, но... но оные обождут до поры до времени, коли так нужно. А ведь так в самом деле нужно. Я знаю, что Винс любит брата... очень... Я не смею отвлекать его, я подожду, но... не в бездействии. Мне нужно уладить некоторые.... проблемы.