• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 165/47
› цвет волос: платиновый блонд (натуральный - светло-русый)
› цвет глаз: насыщенный серый
› особые приметы: привычка к броскому макияжу и ярким цветам, в комплекте каблуки и грудь-полторашка

Лиличка  - картинка, шагнувшая в жизнь с глянцевой обложки. Примерно той же степени натуральности, но держащаяся крайне естественно. Невысокий, тоненький, он вполне органично смотрится в своих строгих юбках-карандашах и женских брючных костюмах. Строгое четкое каре  подчеркивает андрогинность, а яркий макияж придает его чертам выразительность и индивидуальность. Стоит смыть косметику, и облик его поразит случайный взгляд разве что исключительной бесцветностью. У него светлая, плотная, молочно-белая кожа, с лица, шеи, плеч и кистей  Лиличка с большим трудом свел веснушки и теперь боится даже случайного поцелуя солнца - тонны специальной косметики, широкополые шляпы, перчатки и даже зонтики - никаких компромиссов, ни одной поблажки противнику! Тем не менее, россыпь бледных веснушек все еще служит сомнительным, по мнению Лилички, украшением лопаток, спины и ягодиц - и то лишь потому, что он нередко слышит одобрительные замечания в свой адрес от любовников, а в остальное время не замечает недостаток по причине отсутствия в квартире трюмо. Все остальное, считает Лиличка, достаточно идеально: от походки до осанки, от маникюра до туфелек - он слишком много работал и работает над этим.
Не стремится играть из себя девушку и крайне редко комментирует особенности гардероба или фигуры. Надо сказать, без верхней одежды и головного убора его с женщиной никогда и не путают, хоть в противогазе собеседник, хоть без. Жесты его чуть рафинированы, подчеркнуты и слегка манерны - не наигранны, но обращают на себя внимание, сдержанны в экспрессивности. То же и с его мимикой - выразительная и по большей части когда-то очень давно отрепетированная, прочно вошедшая в привычку. Держится он довольно доброжелательно и ненавязчиво, хотя часто куда-то спешит и еще чаще смотрит на часы, что многими воспринимается как элементарное отсутствие вежливости. Все это меняется, когда Лиличка начинает нервничать или расстраивается - жесты становятся суетливыми, бестолковыми, мелкими и дерганными, а выражение лица отчетливо выдает желание не то расплакаться, не то убежать и спрятаться. Впрочем, испуг не пропадает с лица и в тот момент, когда Лиличка прет напролом, отстаивая что-либо, расправляя плечи и прижимая к груди документы, сумочку или, на худой конец, дырокол. Как средство самозащиты.
Собирается для выхода из квартиры Лиличка каждый раз, как на бал, тщательно продумывая детали, а его сумочки, сшитые на заказ, больше напоминают набор полевого хирурга - если бы только полевые хирурги пользовались, например, косметикой. Для всего необходимого существуют кармашки и крепления, военное руководство не нашло бы ничего, к чему стоит придраться. И касается это не только сумочек. Кастора в принципе невозможно застать растрепанным и расхлябанным, ломись к нему в квартиру спецназ - он и то успел бы оправить пеньюар, пригладить прическу и профессионально мазнуть помадой.
У него красивой формы пальцы, но Лиличка никогда не "носит" длинные ногти - непрактично. Только простая форма чуть вытянутого овала, минимальной длины для того, чтобы выглядеть завершенной, с простым однотонным покрытием - а то и без него. Он вообще любит простые формы и однотонные, хотя и яркие, шмотки, предпочитая, чтобы на их фоне играли аксессуары - и он сам.
На работе часто носит строгие очки в тонкой оправе - после операции зрение не нуждается в коррекции, но как настоящий перестраховщик, работать за компьютером Лиличка предпочитает в лчках со специальными линзами, защищающих глаза от бликов и разрушительного действия экранов. К тому же, это придает ему вид строгий и деловой, хоть как-то разбавляющий несколько легкомысленное впечатление от тем, которые он предпочитает обсуждать в светской беседе.

• ХАРАКТЕР •

Со стороны Кастор выглядит недалеким и типичным - продукт массовой культуры, сдобренный глянцевым гламуром. Сам же себя таким не считает. Он определил это как планку и искренне убежден, что с трудом дотягивает. "Я должен стараться больше" - критически низкая самооценка порождает самые элементарные амбиции. Лиличка катастрофически помешан на внешности, он вкладывается в уход за собой настолько, что хуже любого трудоголика - ни одного шанса на отгул, отпуск или проявление халатности без разрушительного чувства вины. И что характерно, удовольствия не испытывает - лишь временно облегчает глубоко укоренившуюся тревогу. Вынужденный следить за статусом, Кастор из тех, кто помешан на лейблах, гаджетах, "трендах" и "лайках". Это как баллы, оценивающие успешность, проходные критические отметки, позволяющие хоть как-то ориентироваться.
Наполовину вылеченный невротик, Кастор постоянно находится в состоянии "ни два, ни полтора". Человек мягкий и склонный к эмпатии, обстоятельствами взросления он был задавлен; эти же обстоятельства настойчиво требовали от него проявлений жесткости, наглости и изворотливости, то есть совершенно противоположного. Результат закономерен: непоследовательность, противоречивые суждения, необоснованные эмоциональные всплески и тотальная неуверенность - во всем. Страх - его основная мотивация, тумблер, переключающий в режим "активно", а боится Кастор много и часто. Более-менее это обеспечивает ему возможность выплывать и даже успешно конкурировать, но возникают и накладки. Бывает, например, Кастор оказывается в неловкой ситуации "брякнул, не подумав" исключительно из-за "лишь бы что-то сказать". И это ещё хороший сценарий - есть хоть какие-то шансы, что внезапно отказавший мозг подаст сигнал бедствия. "Сначала сделал, потом подумал" заканчивается куда хуже.
Агрессивный испуг по отношению к окружающему миру выливается в привычку изобретать список превентивных мир по любому случаю. Чем сложнее регламент и распорядок дня, тем Кастору проще дается этот день. "Упорядочивай и властвуй" - любовь к контролю переходит все границы, у Кастора есть списки для всего: ближайшие распродажи, ферли-досье на всех знакомых, даже содержимое шкафа проинвентаризировано, описано и занесено в базу данных. Тщательная проработка и дискретность - залог возможности перестраивать планы подобно конструктору под давлением обстоятельств. Сама плотность расписания - защита от деструктивности собственных порывов, триумф самодисциплины... и невроза.
У него очень трепетное отношение к личным вещам, что особенно быстро подмечают коллеги на работе. Вплоть до того, что для желающих воспользоваться ручкой Кастор держит отдельную, а все ящики стола запирает. Коллеги его не особенно любят, но прощают, считая чудаком. Маркетинг приносит свои плоды, пусть даже это мелкие жесты вроде символических подарков на значимые праздники. Он любит подмечать мелочи, в исключительно корыстных интересах. А потому старательно собирает слухи и сплетни, старается быть в курсе всего - и одновременно ни во что не вмешиваться. Чревато.
В чем Кастору не откажешь, так это в решительности. Он может испугаться, растеряться или и вовсе не слишком хорошо представлять, во что вляпался и как выплывать - но продолжит трепыхаться и "взбивать сметану лапами". Его упрямство не имеет ничего общего с силой воли - исключительно "инстинкт выживания", основанный на многолетнем тупом сопротивлении. Он слепо использует доступные возможности, потому что хотя бы что-то должно сработать, так или иначе, раньше или позже. Иначе проще сразу застрелиться - Кастору крайне необходима его непризнанная надежда на happy end.
В отношениях комбинирует образ циничной капризной стервы и тупой сюсюкающей блондинки, не допуская перегибов или неожиданностей. Все знают эти игры порядка цветы-магазины-обжимания, ресторан-цацка-постель, поэтому иметь с ним дело легко, приятно и предсказуемо. Он не создает проблем, ни на что не претендует и никогда не капает на мозги, не сидит на ушах и не ноет по поводу "бросай свою клушу, милый, нам будет так хорошо вдвоем". Обязательства в отношениях скорее его самого способны напугать. Как и все, что касается детей и брака. Лиличку полностью устраивает его жизнь как она есть, и что-либо менять ему вовсе не уперлось.

• БИОГРАФИЯ •
Слыхали вы историю про гадкого утенка? Сладкий сироп, а не сказка, что с детства вызывал у Кастора приступы ярости и зубной боли. Фотография матери, умотавшей в новую светлую жизнь, намекала, что у Кастора были все шансы родиться лебедем, однако что-то явно пошло не так. Бабушка, на плечи которой легли заботы о внуке, милосердно осветила весь список раньше сверстников: и про желтушность кожи, и про отвратительные веснушки, и про хлипкие "три волосины", и про слоящиеся ногти, и про "зубы вот уже гнилые", и про "тупой коровий взгляд"... Ну, список можно продолжать, только как-то долго. Основная проблема встречала каждое утро - если не в зеркале, куда Кастор очень быстро отучился лишний раз заглядывать, то непременно - на улице и в школе. Явные проблемы с весом еще никого не делали популярным, особенно если ты - омега.
Обидные прозвища, предвзятое отношение, отвращение к собственному телу, жесткая беспрецедентная компания по борьбе за стройность. Флаг в этой бесполезной битве переходил из рук откровенной скупердяйки-бабушки в руки соседей, подкармливающих кого попало, кроме "тех, кто едва входит в проём", а затем и в руки самого Кастора, доводившего себя до голодных обмороков. В общем, список можно продолжать - при желании Кастор мог бы очень долго и очень подробно плакаться. Вот только желания нет, свою жизнь до четырнадцати лет Кастор предпочитает не вспоминать, не обсуждать и вообще делать вид, что все это происходило с кем-то еще.
Собственно, ничего особенного в той жизни и не было. Бедненький квартальчик, комната в общежитии, разделяемая с бабушкой. Мередит, швея, установила тоталитарный контроль в попытке вырастить из внука "человека, в отличии от этой шлюхи, благодарного и полезного обществу". Жесткая экономия, доходящая до шизы. Относительно умеренная травля - уж больно объект удобный: и доступный, и плаксивый. Учеба как попытка сколько-то реанимировать самооценку, итог которой - посаженное зрение. Дружба сомнительной прочности, обоснованная одним лишь соседством да общей неприкаянностью. Может быть, совсем немного, гадостным осадком удовлетворения: в отличие от сироты Коллинза, Кастору хотя бы было, под чей прессинг вернуться. В четырнадцать все изменилось: Мередит подвело зрение, она оступилась на лестнице и таки свернула шею. Хоронили просто, всем общежитским миром. А дальше началось интересное.
Выяснилось, что контакт с бабушкой мать сохранила. Выяснилось, что новая жизнь у матери была не только светлой, но и достаточно обеспеченной, чтобы прикупить совесть и присылать деньги (по местным меркам - достаточно внушительные) на содержание ребенка. Выяснилось, что чокнутой старушенции место было в мягкой палате - ни кредита из этих средств она не соизволила потратить ни на "мерзкого иждивенца", ни хотя бы на саму себя. С маниакальной изобретательностью Мередит рассовала ключи доступа, письма и документы по схронам. В новом свете для Кастора предстал категорический запрет "криворукой личинке" заниматься домашним хозяйством. "Не лезь, куда не следует."
Личинка же, проплакавшись на плече Коллинза, с трудом собрала в кучу самообладание и задвинула затоптанные эдельвейсы подальше в угол, догнивать. Нужно было как-то жить дальше - на горизонте маячил приют, а, судя по слухам, что угодно лучше местного детского дома. Наличие средств предполагало хотя бы возможность благополучного исхода общения с муниципалитетом, так что друзья отправились в банк. Содержимое счетов вызывало дурноту и ступор - столько денег ни один из них в жизни не видел. Если бы не Коллинз, Кастор вряд ли дошел бы до дома, ноги не держали.
А дома ждал очередной сюрприз. Стоило зарегистрировать смерть бабушки, как информация немедленно дошла до страждущих. Юристы искали Мередит и Кастора уже месяц, так как оба были упомянуты в завещании Глории Ройстон. Итак, "неблагодарную шлюху" звали Глорией, в замужестве Ройстон, эта женщина была матерью Кастора и надежда все-таки с ней увидеться отправилась в тот же угол. К эдельвейсам.
Угол захламлялся стремительно. В замужестве Глория родила еще одного сына, вот только счастливого семейного воссоединения не вышло. На встрече младшего братца-альфу сопровождал какой-то родственник и юрист, взявшие крайне агрессивный тон. Все было просто: Кастор подписывает необходимые бумаги без лишних вопросов, а его избавляют от опеки муниципалитета. В противном случае слухи о детском доме быстро покажутся Кастору довольно мягкой версией событий. Благо, средства имеются. Троица деморализовала Кастора настолько, что он не только поставил подпись под каким-то отказом, как того требовали, но почел за лучшее последовать совету держаться от Ройстонов подальше. Вообще всегда.
Намерения Кастора и его новоявленных опекунов совпадали. Ему сняли квартирку-студию в приличном районе, оформили счет и оставили обживаться. Чемодан да охапка эдельвейсов - не то, чтобы разбор вещей занял у него много времени. Периодически его навещали, один раз посетили школу да еще однажды таскали на встречу с представителями властей. Пятиминутный разговор намекал на весьма формальный характер проверки, "для галочки". В остальном он оказался предоставлен самому себе. Образовавшийся вакуум оказался одновременно целительным и уничтожающим.   В школе оставалось учиться всего-ничего, сертификат-B он должен был получить уже через полгода. Что делать дальше - не понятно. Плюшка немного поплакал, съел ведерко мороженного, поплакал немножко еще и достал карточку, сунутую ему кем-то в перебежках между инстанциями. Центр бесплатной психологической помощи. Еще недельку Плюшка наворачивал вокруг Центра круги, а потом выяснилось, что мог бы не маяться - там его чуть ли не с порога завернули, отправив к эндокринологу, обследоваться. Череда анализов, и вердикт не заставил себя долго ждать. "У меня для тебя прекрасные новости. Если мы вдруг вылечим твою щитовидку, ты перестанешь быть толстой, прыщавой, страшной как атомный взрыв... Ох, блин, ну, и чего ты плачешь, дура?.. " Местные врачи, что ни говори, умели быть тактичными оптимистами. Лечиться, правда, перенаправили в другую клинику, едва узнав, что Кастору не настолько критично жмет счет. Следующие два с половиной года Кастор был сильно занят. Пока он проходил курс лечения, внимание врачей выявило еще несколько проблем, а общение с другими пациентками в группе психологической поддержки принесло несколько важных идей. И это было уже похоже на план. От стоматолога к диетологу, от диетолога к дерматологу, от дерматолога к окулисту, от окулиста к терапевту, от терапевта к ортопеду, от ортопеда к массажисту, от массажиста к стилисту, от стилиста на курсы визажа, из студии красоты на занятия йогой... Плюшка менялся на глазах, превратившись к семнадцати из Плюшки в "Лиличку".  Вот тогда-то и бахнула проблема отношений полов. Гормоны пришли в норму, сам Лиличка расцвел и стал привлекать определенное внимание, а уж накануне первой течки начал нервно вздрагивать, постоянно оглядываясь и стараясь поменьше выходить на улицу. Внимание, конечно, льстило, вот только он представления не имел, что с ним делать и новообретенные подружки мало чем дельным могли помочь. Только подкинули адресок психотерапевта. С последним, правда, вышла небольшая накладочка - третьего сеанса не случилось. В нарушение профессиональной этики завязался недолгий роман между врачом и пациентом. С точки зрения морали оценивать это можно было по-разному. Лиличка предпочитал такими глупостями не заниматься, потому что получил от этих отношений главное: понимание того, как все это устроено. Социум, люди, взаимодействие - и игры, в которые играют люди. Как только определились правила, все стало намного проще. Дело было только за практикой, а уж от этой практики у Лилички отбоя не было. Знакомства, составленные благодаря любовнику, стали основой - круг общения хорошего врача неплохой багаж для начала. Да и с Францем удалось сохранить теплые отношения. Приняв что-то вроде патронажа над Лиличкой, врач не раз впоследствии помогал дельным советом.
Тем временем срок опеки подошел к концу, можно было спокойно распрощаться с неприятными родственниками, неприятными воспоминаниями и неприятными ограничениями. Обзаведшись паспортом, Кастор понял, что для него наступает новый этап - пора что-то делать с собственной неустроенностью. Мысли об этом неуклонно преследовали его все то время, пока он выполнял последний этап своего плана - пластику груди. Дотации закономерно прекратились, остатки маминого наследства стремительно сходили на нет, а с квартиры лучше и вовсе съехать - во избежание. Ему предстояло содержать себя самостоятельно, и желательно - без участия разной щедрости партнеров. Кастор очень хорошо помнил, как у них "внизу" называлась подобная практика. И на уровне рефлекса избегал отождествления с объектом бабушкиной ненависти. Он, если подумать, всегда был прилежным учеником.
Выбирал недолго - Кастор закончил курсы секретарей-референтов, через распределение устроился на работу. Работу эту, впрочем, быстро сменил на другую, по протекции. Параллельно по совету Франца подвизался волонтером в лондонском отделении "Руки помощи". Франц руководствовался соображениями весьма прозаическими: во-первых, разница между "я секретарь" и "я волонтер в благотворительной организации" бросалась в глаза, во-вторых, это был отличный пункт в резюме, в-третьих, наконец, подобное приложение сил было крайне необходимо самому Кастору. Тот немного расправился со своими страхами, совершая открытия. Оказалось, что люди могут быть крайне благодарны если найдется кто-то, способный изрядно облегчить тупую работу с горой бумаг и документации. Не так важно, что ничего больше ты просто не умеешь. Оказалось, что может быть очень приятно чувствовать себя частью какого-то большого и хорошего дела. Помогать, даже если избегаешь встреч с теми, кому помогаешь. Оказалось, что меркантильность присуща далеко не всем - и более того, далеко не всегда считается нормой.
Впрочем, сам Кастор был далек от подобного идеала. Финансовый вопрос стоял достаточно остро. Нехитрые подсчеты показали несостоятельность идеи мотаться по съемным квартирам, так что, дернув знакомого риелтора, Кастор сумел подобрать крохотную квартирку в относительно безопасном районе Нео-Лондона: подальше от порта и окраин, поближе к границе с Берлинским кварталом, куда Кастор строил мечты рано или поздно устроиться на работу. Денег было безумно жалко, остаться без финансовой подушки - страшно, однако это казалось рациональным решением.
Переезд преследовал и другую цель. После неприятного эпизода в проулке, через который Кастор срезал путь до дома, смена места жительства показалась безусловной необходимостью. В Департамент полиции из консультации Кастор так и не дошел - оправился от шока и особенно ясно припомнил некоторые угрозы. Почему-то в тот момент их исполнение показалось ему более реальным, чем сочувствующий полицейский и торжество закона, сказывался опыт жизни "на дне". Кастор решил действовать другими методами. После некоторых бюрократических проволочек, он обзавелся питбулем, добросовестно отработал все занятия с кинологом и строго следовал советам и указаниями. Несмотря на его старания, Исчадие имел свое мнение на предмет того, кто в доме хозяин. Просто не демонстрировал - негласно взял под защиту. Содержание активной бойцовой собаки вылетало в сумму, но Кастор ни капли не жалел, расплачиваясь за выгул или питание, временами более дорогостоящее, чем его собственное. Со вторым пунктом плана выходило сложнее. Как оказалось, получить разряд по стрельбе из пистолета - это одно. А вот лицензию на оружие... Последовательно обломавшись о бюрократическую машину, Кастор долго ходил кругами, прежде чем решиться на единственный запасной вариант. Навестить родные трущобы.
Атмосфера изменилась за время его отсутствия мало - мелкие детали не в счет. Он кое-как разыскал смутно знакомые лица, из тех, кого не раскидала жизнь. Из тех, кто с этой жизнью еще не распрощался - всякое случалось. "Топай к Коллинзу", - посоветовали ему. Он, мол, если не поможет сам, так с нужными людьми сведет. Он сейчас разным занимается. Или, вернее сказать, всяким...
В общем, как говорится, старый друг лучше новых двух. Расставались они в прошлый раз не очень хорошо, но неприятный осадок удалось сгладить. "Дно" своих не отпускает; "Дно" своих не бросает. Кастор смутно подозревал, что рискует в итоге вляпаться во что-то очень нехорошее, но желание разделаться со страхом оказалось сильнее. Так он и обзавелся незаконной пневматикой. Он бы и огнестрелем обзавелся, только пороху не хватило нарушать закон столь уж откровенно. Не хватало навлечь на себя неприятности с тупым неповротливым катком правосудия. С тех пор Кастор нет-нет, да и периодически заглядывал в бар "Кловер".
В остальном жизнь шла своим чередом. Кастору предложили остаться в "Руке помощи" секретарем, колебаться не пришлось: он прекрасно знал, какие в этой организации зарплаты, к тому же, теперь не приходилось разрываться между двумя организациями. Освободилось время для себя, а его много не бывает. Кастор прикладывал много сил, чтобы выглядеть игрушкой дорогостоящей, но при этом не просто укладываться в бюджет, а хоть что-то откладывать. Получалось с грехом пополам - удержаться от дорогой игрушки вроде домашнего проектора или деревянных подставок удавалось далеко не всегда. А время тикало. Большинство "подружек" качало головой - кто-то выскочил замуж, кто-то обзавелся постоянным спонсором, один Кастор болтался как легкомысленный неудачник. От надежд сводники отказались достаточно быстро: попытки наладить его приносили двусторонний негатив. В конце концов, Кастора оставили в покое. А только того он и хотел.
Спустя полтора года исполнилась и давняя мечта, помещавшаяся в плане пунктом со знаком вопроса - работа в берлинском филиале. Не просто перевод, а повышение - до секретаря директора. Кастор всерьез опасался, что произошла какая-то ошибка, недоразумение.  Целую неделю опасался, а потом стало как-то не до того. Это был совершенно другой уровень - по напряженности, по обязанностям... По контактам. Разве когда-нибудь он мог подумать, что будет работать с живой легендой глянца? Он еще помнил, с каким придыханием говорил о Юмэми Аосикае Дени, бывший "бедный фотограф". И как этот фотограф был разочарован, с тех пор, как компания, на которую он работал после краткого стремительного взлета, получила категорический отказ на предложение о съемке.
Поначалу Кастор вел себя довольно настороженно, не зная, чего ждать - однако атмосфера в "верхушке" выглядела знакомо, разве что немного формальнее, чем было принято в лондонском филиале. Что господин Аосикая, что два других его секретаря - беты Регина (личный) и Гретхен (ринго), что непосредственный начальник Кастора оказались людьми деловыми, собранными и занятыми - а работать с такими всегда просто и приятно, можно не отвлекаться на подводные интриги и вечные эмоциональные перекосы, трудно прогнозируемые и всегда некстати возникающие. Никаких невыполнимых капризов, высокомерия и пренебрежения. Если бы у Кастора было немножко меньше работы, он рисковал бы потерять связь с реальностью и решить, что таки попал в сказку.
Так прошло полтора года, а потом Регина собралась в декрет. Кастор успел в очередной раз ощутить иллюзию всеобщего неодобрения и гамму переживаний по поводу грядущих изменений в их спаянной рабочей связке, а потом его огорошили предложением занять место Регины.
Диас попал в очень сложное положение. Во-первых, он снова ощутил смутное подозрение, что кто-то что-то напутал и принял всерьез всего лишь шутку на тему кандидатуры Кастора. Во-вторых, он не имел ни малейшей возможности с кем-либо обсудить свою предполагаемую некомпетентность - его бы просто не поняли. В-третьих, он элементарно не мог отказаться... или считал, что не мог - и совершенно точно отказываться не хотел. Отвлекшись на все эти переживания, Кастор благополучно пережил кадровые перестановки и упустил момент. А дальше оставалось только стараться, стараться больше - тем паче, что он не чувствовал ни малейшей уверенности в том, что соответствует. Гретхен чувствовала себя все хуже, Кастор начинал захлебываться обязанностями. Спасение, наконец, пришло в виде Джанмарии Фабиано, сменившего Гретхен через два с половиной месяца. с момента его появления секретари делят рабочее время Юмэми на двоих в режиме вооруженного перемирия - не так уж много того времени, чтобы с лихвой хватало.
Летом 2015 года все это окончательно отошло на второй план - появилась проблема посерьезнее, и проблему эту звали Дени.
Фотограф внезапно свалился Кастору на голову, едва услышав от знакомых новости о его карьерном продвижении. Выпроводить его за дверь удалось, лишь смягчив туманными обещаниями "попробовать намекнуть Аосикаи" жесткий отказ на "давай начнем все с начала". Разумеется, заикаться о чаяниях фанатика от фотографии Кастор даже не подумал. Помимо соображений этики, им двигала обыкновенная мстительность и возмущение: не было ничего, что можно было начать с начала. Кастор обладал достаточным воображением, чтобы представлять в красках, что успел насочинять и во что поверить Дени - их недолгое, но плодотворное сотрудничество оставило смешанное впечатление от Дени, заключавшееся в нескольких словах: и смех, и грех. И сейчас, несколько лет спустя, все это в равной степени бесило и смешило.
Все бы ничего, да Дени некоторое время заваливал его письмами, звонками и даже несколько раз поставил в неудобное положение, прислав на работу охапку цветов. Кастор злился: что за цирк, мало того, что ему задают неудобные вопросы, перешептываясь по углам, так эту ароматную дребедень толком негде разместить - ни в кабинете, ни дома. К тому же интерес Дени носил четко выраженную подоплеку, и чем дальше, тем меньше склонен был Кастор вообще рассматривать вариант помочь горе-фанату. Оскорбленная гордость вытесняла жалость. Так продолжалось некоторое время, а потом Кастор получил приглашение. Компания Дени устраивала благотворительный прием, и фотограф прислал билет с туманными извинениями. Похоже, до него что-то дошло, решил Кастор и великодушно ответил согласием. Не то, чтобы он ошибся - Дени действительно кое-что понял, вот только не раскаялся, а обозлился в ответ. Приятно оформленный интерьер вызвал немало положительных откликов публики, и Кастор не знал, как удалось провернуть это Дени, но композиционным центром была фотография из серии, слишком хорошо Кастору знакомая. Из тех немногих съемок, когда он вообще пробовал себя в роли модели, единственный раз, когда он снимался обнаженным. Со строгим условием никогда, никогда, никогда не использовать эти фотографии без ведома и согласия Кастора. Надо отдать должное Дени - он выбрал фотографию со спины, собственно, довольно невинного содержания. Но сам смысл послания не оставлял сомнений.
Не то, чтобы этого было достаточно для шантажа - дело давнее, и не того Кастор полета птица, чтобы подобные вещи могли сильно ему повредить. Однако с каким-то безошибочным инстинктом Дени ударил точно в уязвимое место: независимо от отсутствия серьезных последствий для карьеры или репутации, именно такой ход сильнее всего выбил Кастора из колеи. Это, да еще пауза, взятая Дени, который не торопился как-то конкретизировать свои претензии, выдвигать требования и вообще хоть как-то комментировать ситуацию.
Тревожное ожидание отравляло каждый день, и у Кастора не было ни одной идеи, как поступить.

СВЯЗЬ С ВАМИ: