Вообразите себе состояние неимоверного трехнедельного воздержания от употребления пищи и поделите сие хищническое неудовлетворение на жизненную необходимость сконцентрировать всецело свое внимание на бытовых похождениях давнего друга.  Преисполненный данного молитвенного вожделения к продуктам, приносимым в жертву обретшего собственный разум желудку, Барни, натянув на лоб недавно «обретенную» шляпу, сверлом своего единственного взгляда бурлил сквозную дыру в спине выгуливающего собаку Сэма. С упоением для раздразненного запахами местных дешевых забегаловок разума, Барни отметил для себя то, что его злополучный приятель выглядит на порядок хуже не только, чем был  пятнадцать лет ранее, но еще и намного хуже, чем через еще пятнадцать лет будет выглядеть эта собака. Член в рот правительству! Да у нее на одном только хвосте волос больше, чем у Сэма за всю жизнь вырастало на голове. И это при учете того, что все тот же разгоряченный пустотой в животе рассудок предпочтительнее рисовал окружение кистями фантазии. Там, в наступающей темноте улиц, брел в своем в знакомом ему направлении огромный кусок колбасы, топором мясника срубленный сверху таким образом, что вместо типичной мясному формату обертки, являл миру голую чистоту отражений давно зашедшего за горизонт солнца. И Барни даже мог легко подправить данный профессиональный «отруб» отметиной своих зубов, не будь аппетитная картина колбасного Сэма дополнена сыром с плесенью, ведомым первым при помощи макаронного поводка. Наблюдал он за ними уже достаточно долго и успел подустать, лишенный надежды увидеть что-либо интересное в конце путешествия слабовольной тряпки – своего былого знакомца. Который, по вполне справедливой догадке Хавершема, вел эту специфическую закуску, если не к любовнице (а скорее - любовнику, так как на первое нужны непривычные Сэмми терпение и сила), то, скорее всего, к своей любимой маме, вконец измученной жизнью в одиночестве женщине. Еще два шага – два долбанных шага – и Барни на своей шкуре пришлось испытать всю степень безобразия внутреннего устройства наблюдаемого субъекта, так как этот рожденный миром эмбрион нездорового человека не удосужился подобрать кусок величавого вида какашки, художественно стильно изобразившей своим положением конус, вздымаемый сейчас прямо в каблук одноглазого.
- СУКА! СЭМ! ЗАВЕДИ СЕБЕ УВАЖЕНИЕ И ЛАСКАЙТЕ ДРУГ ДРУГА! – Закричал во всю глотку Барни, забывшись на мгновение о том, что обязан сохранять конспирацию и не попадаться беспробудному алкоголику безрадостной жизни на глаза. Тут же, молнией реакций завидев, а точнее – банально предугадав, что тот сейчас обернется, Барни «нырнул» в ближайший переулок с такой скоростью, что коричневая кашица ласкового к тротуару вида оторвалась, прилепленная по-прежнему к полу. Разве что форма ее теперь более стала напоминать лепешку, указывающую направление ботинка ее сотворившего, но это – ничего, так как для Барни сейчас куда более значимыми объектами внешнего мира значились всё, что можно было употребить в еду. И вот как раз тогда-то он и повстречал ее. Стремглав через забор с сеткой-рабицей, он оказался на параллельной улице и там, при свете включающихся городских фонарей, половина из которых помимо света издавала и характерные совокупляющемуся человеку звуки, и, усиленно концентрируя зрение, разглядел существо, достойное внимания любого мужчины. Прекрасное, вдохновенное и волшебством своей оболочки располагающее к себе чудо, переливаемое ярким впечатлением от своей неземной красоты и невообразимой уму привлекательности, радовало взгляд силой миллионов галактик, сопоставимых для Барни только с одним впечатлением – неповторимостью ощущений, сопровождающих его возвращение в вольный мир. Он простоял так, как вкопанный, вместе с ней, около десяти минут, которые она пыталась дождаться зеленого света пешехода и так и не дождалась, так как уже на последних секундах окончания ожидания Барни, наконец, нашел в себе силы выразить все подступающие к горлу эмоции, вытесав их лаконичной выразительностью фразы:
- Слышишь?! Стой – блять! – на месте! – Бешеным всхлипом Барни обрамил свое вторжение в личное пространство ужасной в силе своего безобразия и бесформенности существа, напоминающего человека, метнувшись и подскакивая от возбуждения, к красивейшему пакету на свете, который она как раз держала в своих руках. Хватило секунды, чтобы вырвать его у этой ошибки человеческого плана с таким нетерпением, что кусок пакета, а именно – его «держательные» части остались у несчастья переходящего улицу в пальцах руки. Дальше, не теряя времени, одноглазый поднес пакет напрямик к своему лицу и вкусил носовыми рецепторами всю палитру благоговейного запаха, исходящего из коробки, которая управляла сейчас всей его жизнью. Впрочем, Барни не был бы собой, если бы перспектива занять свои челюсти жратвой помешала бы его способности разговаривать. И, как правило, разговаривать в одностороннем порядке.
- Ты – сука! – Не смотри на меня с укором. Я не жрал уже лет сто и только сейчас, увидев столь сексуальное наслаждение – Барни потряс перед собой пакетом, словно бы демонстрируя член размером с крыло самолета, – вдруг – совершенно внезапно! – помолодел лет на двести! И тебе, курица, ручонки свои лучше в мою сторону не протягивать: я могу кусать всеми частями тела, а на сапоге у меня – блять – видишь что? Вековой «грабитель» с силой напряг мышцы шеи и челюстей, призвав в подмогу убедительности своих слов заметно вырисовавшиеся под кожей вены и, матеро балансируя на одной ноге, поднял к верху вторую – ту самую, где все еще оставался отпечаток жизнедеятельности проклятой собаки. Указав на коричневого цвета субстанцию пальцем, своевременный «гость момента» магией воли вернул природную свою невозмутимость и сказал с надменным холодом в голосе: - Это нах все, что осталось от предыдущего человека, который встал между мной и моей едой. Так что лучше бы тебе успокоиться и не давать волю чувствам – эмоциям своим ебанным, поняла.. ээ.. – На этом моменте Барни медленно осмотрел «собеседницу» с ног до головы, а после выпалил все также невозмутимо: - поняла, малышка? Рассмотрев ту как следует, Хавершем тут же утратил всю доселе невиданную человечеством неудержимость своего голода и, заменив его интересом к действительно страшной наружности человеку, пол которого ему определить было дано исключительно метолом «тыка», не мог и не хотел сдерживать себя на пути описания монстра улицы всеми мыслям, поступающими в голову.
- Два момента, - Показал Барни соответствующее число на пальцах, - Если ты убиваешь птиц, а ты их убиваешь просто вытянутым к небу острием своих плеч, то почему ты их не хаваешь и остаешься такой невыносимо худой? Он возмутился, приподняв единственно подвижную бровь в и без того нелицеприятном скепсисе выражения своего лица, - Нет – серьезно – я думал, что я, как шлюха, достойная внимания комиссии конкурса «мисс анорексия», но ты – блять – просто бьешь все рекорды. А твое выражение лица.. – Барни с силой стиснул зубы, так, будто бы его заставляют заглядывать в эти измученные глаза пытками, - Боги.. Кто тебя так изуродовал? Девочка моя – мальчик.. Изображая печаль «заботливого родителя», Барни со всей нежностью на которую только был способен прижался к груди жертвы своего настроения и почти расплакался. Остановило его желание перенести усилия в выражении своих впечатлений на проходящих мимо людей, а через них и на весь мир в целом:
- УБЛЮДКИ! Развернулся он на одном месте, движениями рук, бьющих наотмашь, едва не лишив равновесия офисный планктон, возвращающийся домой. То ли единственный глаз, то ли общая концепция поведения Барни внедряли в людей понимание того, что реагировать на него сейчас лучше не стоит, - НЕЧИСТИВЫЕ ТВАРИ С НЕИЗМЕННО ГОРОДСКИМ НАСТРОЕНИЕМ! МУДАЕБИЩА, СПЕШАЩИЕ ПО СВОИМ ДЕЛАМ! ЧТО ЖЕ ВЫ НАДЕЛАЛИ-ТО? Картинно, с неподражаемым артистизмом кричащий и размахивающий пакетом человек на темнеющей к ночи улице, не прерываясь, указывал единственным своим глазом на то ужасное, что ему приходилось видеть в своей новой спутнице заканчивающегося дня, - Человек умирает прямо у вас на глазах, - Уже тише, с томительным вздохом, пояснил он свой предыдущий вопрос, - Девочка моя – мальчик, я не могу на тебя смотреть и посему, я хочу, чтобы ты завязала мне глаз и вот тогда я смогу пригласить тебя в ближайший ресторан, где буду кормить тебя прямо до полусмерти, - Единственный целый зрачок впился в лицо двухметровой собеседнице, давая общим замиранием мимики лица понять, что это якобы «сумасшедшее» предложение – вовсе не шутка.

Завидев ответную реакцию жертвы многочисленных уродств и деформаций внешней оболочки тела, Барни, ответствуя мимикой своего лица практически в унисон, скривил лицо в гримасе крайнего отвращения и недовольства, потуги изображать которые обычно сопровождаются рвотными позывами и ожидаемыми от этих позывов последствиями.
- «Заткнись и дай мне свой пакет», - Передразнил он чудовище, сделав это при помощи крайне незамысловатой и убогой интонации, которая, ненамеренно, практически повторила собственную интонацию передразниваемой. Выраженный синдром «ДЦП»,  синтезируемый с олицетворением отупевшей от столь усердной рефлексии физиономией проявившейся патологией прикуса, даровали Барни лицо на стыке границ мироздания – человеческим лицом эту маску крайне неумело вытесанной горгульи было назвать невозможно. Впрочем, именно такого эффекта Барни и добивался, так как терпеть не мог скупых на выражения людей, показывающих, тем не менее, видимость умения говорить твердо и «ощутимо». Не убавляя надежд одноглазого на продолжение столь великолепно разыгранного спектакля манер и навыков социального взаимодействия, человеческая плоть без видимого проявления на ней отпечатка личности, присовокупила диалог еще одной занимательной фразой, уместность которой Барни не захотелось принимать ввиду нарастающего желания не мириться со стандартным мышлением.
- Сердце…. Хавершем выплюнул из себя крик в предсмертной агонии и, резко вскинув руками, выбросил сакральный пакет  на проезжую часть, где он благонадежно остался под защитой барьера пролетающих над ним автомобилей. Сам же Барни повис, ухватившись за ноги собеседницы, обмякший от разыгрываемого им приступа сердечных жжений и едва не оказался в позе «раба», когда решил резко поднять голову вверх и оказался упертым челюстью в паховую область «властительницы», - В таком-то положении деньги и не нужны. Как считаешь, спичка? И даже после всех совершенных им инсинуаций на этой улице, Барни не мог позволить себе остановиться, так как, во-первых, зашел слишком далеко, а, во-вторых, детство, проведенное без родителей, даровало ему уникальную черту характера – его напрочь не заботило мнение окружающих, а также отсутствие у себя манер поведения. Посему, с видом крайней запущенности состояния психики и общего стержня пристойности телодвижений, бывший заключенный вложился в ребяческое усилие, окончанием которого оказалась опрокинутая на землю женщина. В том, что это была все же женщина, он убедился в то время, когда принимал исходную для сего действа позицию. Не сказать, что такому положению вещей он обрадовался, но, однако, для себя заметил, что неприятная определенность все-таки лучше интригующего незнания. Теперь, лежа вдвоем на бетоне, под романтическим светом уличных фонарей, практически в одиночестве, если не считать нескольких десятков людей вокруг, он мог спокойно задаваться последующими вопросами. Чем Барни, собственно, и решил заняться, заглянув сначала в мутные невыразительные глаза, а после в щель между двумя передними зубами уродины. Как бы ему не хотелось сделать общий вид своего лица приятнее, да с такой «собеседницей» любая к тому попытка становилась успешной в деле диаметрально противоположном.
- Ну ты меня – блять.. – обидела, - Искренни возмутился Хавершем, - Граблю тебя я, а по карманам лазаешь ты. Ну, вот кто тебе сказал, смертельно некрасивая, что у меня нет денег? Я тебя что – граблю на деньги и из корыстных побуждений? Да ты себя – блять.. – видела вообще? Да живопись твоего лица – нахуй – лучший отпугиватель криминальных элементов, - Барни усиленно глотнул воздуха, словно бы набирая тем самым смелости сказать то, что уже сказал неоднократно, - Я даже было сначала некоторое время не решался: мялся, понимаешь, к тебе подходить, а-то как бывает? Ты ей слово, а она тебе кулак в задницу. Ты ей ласковое слово, а она тебе кулак в задницу. Ты ей комплимент и подарок, а она тебе кулак в задницу. Ты ее ведешь знакомиться в дорогой ресторан, а она тебе кулак в задницу, - Одноглазый поудобнее разлегся на тротуаре, удостоверившись в том, что его внимательно слушают, - Ну, однажды я и подумал: а почему бы и не упредить события, да не прийти с кулаком в задницу заранее? И что ты думаешь, мормышка? Похлопал Барни ее пятерней по щеке, - Она мне второй кулак в задницу. Ну.. задница-то у меня не резиновая, - Абсолютно серьезно, с ощутимым спокойствием к общей конструкции и направленности фраз, заметил он с откровенностью, достойной внимания, - Ну я и подумал, что в следующий раз сам кулак ей в задницу запихаю. Ну, и увидел, значит, тебя, - Барни приложил пальцы ко рту, подавляя вырывающуюся из плена жизненной беседы отрыжку, понимая, при этом, что ужасающий воображение вид «прекрасной дамы» свел на «нет» все желание кушать, - Ты мне уже нагрубила, проявила себя по отношению ко мне с неуважением и даже пренебрежением к моим предложениям. А ведь кулак мой все еще бдителен и опасен, - Для того, чтобы удостовериться в сказанном, названный кулак был вытянут перед лицом бабы-ужаса, - Так что ты подумай: ты учишься вести себя порядочно и, податливо и охотно, топаешь со мной до ближайшего места, где можно вкусно потребить, либо я запихаю этот кулак тебе в задницу, - С верой в свои слова, с чувством гордости за то, что не стал терпеть и молчать, Барни отрицательно потряс указательным пальцем перед собой, показывая таким образом, что возражений сейчас быть просто не может, ибо последствия таковых страшнее всего, что приготовила жизнь, - И – блять – попробуй токо сказать «нет». Тебе никто не поможет, - Абсолютная правда последнего высказывания заключалась в горести доступного наблюдения за окружением: никто из проезжающих или проходящих мимо людей не удосужился даже посмотреть в их сторону, предпочитая, по-видимому, удобным считать, что для двух «бомжей» подобное девиантное поведение – норма. А, тем временем, на улице вконец оформилась ночь, приведя с собой своего частого спутника – холод. Лежать на бетоне, в таких условиях, становилось затруднительно ввиду опасности для жизни, а посему Барни поспешил подняться и, для пущего эффекта выразительности последней своей фразы, пнул не поспевающую за ним собеседницу. Пнул совершенно безвредно, легонько и даже нежно. Но убедительно. Настолько убедительно, что в полумраке улиц и при общей видимости нарисовавшейся картины ситуации, любой неравнодушный прохожий должен был увидеть в этом действии акт насилия, но – увы – никто этого не видел, хотя пар глаз вокруг было много.
Конечно же, все это нездоровое, отклоняющееся и даже патологически сумасшедшее поведение, было ничем иным, как импровизацией Барни в попытке завести новое «ненормальное» знакомство и, конечно же, подавлением чувства голода, которое он, вопреки привитому в тюрьме стандарту утоления в одиночестве, на свободе никак не хотел повторять в таком же формате. И у него действительно были деньги на то, чтобы ходить в рестораны хоть бы и весь месяц к ряду, да еще и помимо еды выпивать там бутылочку-другую вина, но мысль о том, чтобы делать это в одиночества сейчас для него была совершенно невыносима. И вот сейчас, не без труда смотря на это уродливое и полное боли, приносящее страдания кривизной черт, лицо, ему искренни и до глубины сознания хотелось верить, что внутри она – полное несоответствие наружности. Да хоть бы и из жалости, а то и бедности своего материального положения, но пускай бы она сейчас согласилась пойти с ним поесть. Барни даже не успел заметить, как позволил подобным мыслям проникнуть в себя, позабыть о привычном образе и внезапно открыться пред лицом мира таким, кокой он есть где-то в чужеродных закоулках своей душонки. Каким было выражение его лица и общий вид в этот момент и насколько легко его можно было долбануть по яйцам, да убежать в любом направлении – он не знал.
- Нда, херня творится, - Прошептал он себе под нос, угрюмо осмотрев улицу, - Ты это.. не обессудь: я кулаки в жопу пихаю только по необходимости, а обычно я очень даже нежен, - Он рассмеялся сам себе, истерически неспособный остановить сей механизм подсознания, - Я знаешь, что сказать-то тебе хочу? На лице Барни воодушевилась неподдельная радость, и даже счастье, место которым нашлось то ли за секунду этого разговора, то ли за всю жизнь, - Я хочу сказать, что я, наконец, свободен! И ему было абсолютно плевать на то, что она не может понять, о чем он.

Отредактировано Barney Haversham (13 октября, 2015г. 20:40:09)

- Оооооо, - Протянул Барни, познакомившись с «непобедимым» сарказмом своей «спутницы на ночь», - Да «она» еще и шутить умеет, - Он резко, не сомневаясь в уместности подобного действия, крепко «поймал» за локоть проходящего мимо мужчину, боязливое выражение лица которого в этот момент можно было сопоставить только с усилиями, призываемыми людьми в туалете, - Неее.. ну ты это слышал? Спросил он мужчину в глаза, которые тот старательно пытался увести от больного выражения единственного зрачка, - Говорит, что я кулаки в заднице люблю. Не порядок.. – Барни покачал головой, попутно ослабевая хватку, удостоверившись, видимо, что мужичок не способен поддержать столь спонтанную беседу и вырваться наружу из плена своей социальной роли, - Ты, кажется, совсем запуталась, - Проговорил он спокойнее, провожая пинком «захваченного» его вниманием пешехода, - Нахрена мне твое имя? У тебя же и так на лице написано неповторимым «авторским» почерком: «красавица», - Глубокий вдох, - Нууу, ладно, вижу, что ты напряглась, чтобы это произнести, - Барни вытянул ладонь вперед, жестом призывая Кэлпи к молчанию, - А я – Джон, - Соврал он правдивее, чем мог сказать правду. Необходимость называться чужим именем в жизни Барни возникала достаточно часто, чтобы успеть стать дополняющей характер привычкой, - Не то, чтобы мне было приятно, - Он все еще морщился в попытке не отрывать взгляд от лица собеседницы, что было делом титанического труда, так как уродство в данном случае было сильнее всего, - Но в тебе есть какая-то «херовинка». Обниматься, впрочем, не будем, - Внезапно Хавершем отступил назад, отразив руками невидимую «атаку», - Не проси! Не будет этого! Так и в постель меня потом покладешь, а я, знаешь ли, не такой, меня загадками тонкого душевного организма не проведешь. Если ты – уродка, то уродкой и останешься, - Небрежный взмах рукой утвердил понимание того, что ирония фраз до собеседницы не дошла. Сообразительный человек бы сейчас сумел прочесть в его интонации ноты, которые повествовали о переводе смысловых значений типируемых моделей фраз с одного человека на другого. Все это было данью излишнего внимания к чрезвычайно распространенному клише знакомства посредством обмена именами. Для Барни имя действительно ничего не значило, а поэтому ему казалось угрюмым, когда человек называл его даже тогда, когда соответствующего вопроса не появлялось.
- Все сразу: развелся, уволился, сбежал, выпустил своего ребенка в большой мир, а также погасил все задолженности по налогам и кредит, - Ответил он на последующий вопрос-попытку показать наличие у себя чувства юмора «прекрасной наружности дамочки» шутливо, уклонившись от ответа о своем настоящем, - Теперь, для государства я официально не существую, однако, человек-диплосомия, это не дает тебе повода думать, что ты лучше меня. Ты-то, небось, миру много чего задолжала? Или ты свою красоту не продавала, а ее у тебя просто украли? Барни обвил своей рукой талию незадачливой собеседницы, направляя ее вдоль улицы, заодно пренебрежительно скинув неловкую костлявую кисть со своего плеча, - Вот скажи, - Начал он, немного погодя, - Когда у тебя – бля – в последний раз был половой акт? Ответ никогда и «каждый раз как в первый» не принимаются, - Он вскинул бровь, намекая на нарастающий «азарт» интереса от возможного развития этой темы, - Я-то вижу, что ты у нас половой агрессор. Хрен кому понравишься, но ведь главное, чтобы кто-то нравился тебе, не так ли? Фистинг, ты говоришь, не любишь, но ведь это тебя зовут.. – Остановившись возле первого попавшегося пункта приема пищи, Барни опасливо и с подозрением огляделся по сторонам, - Это ведь тебя называют «Карательница», а? История про то, как ты заставила кончить бугая-альфу тремя чайными и одной столовой ложкой – бесподобна. Но знаешь, что мне больше всего понравилось, мерзкая ты рожица? Пока он кричал, моля о пощаде и умолял мать родить его обратно, ты не издала при этом ни звука, не оставила ни одного отпечатка и даже сама позвонила легавым, - Хавершем с силой дернул дверь заведения быстрого питания, но та не пожелала поддаваться, что было вполне предсказуемо, так как свет внутри уже не горел, - Какой профессионализм! Восхищенно восклицал одноглазый, поманив Кэлпи двумя пальцами за собой, - Только вот зачем ты это делаешь, если сама удовольствия не получаешь, а жертвы остаются живы? Посыл в том, что не один из изнасилованных тобою красавцев не способен использовать свою красоту на том же уровне, что ты – при своей омерзительности – свои умения? Похвально, - Распылился мужчина на комплименты, ковыряя замок черного входа странного вида металлической полоской, - Да – сука! – я не забыл, как это делается, - Проговорил он радостно, заглядывая в показавшуюся за отворившейся дверью темноту, - Хм.. – Барни, не торопясь проходить внутрь, пробежал ближайшую стену взглядом, нацелено остановившись у висящей и мигающей красным светом коробочке, - Знаешь, что? Развернувшись обратно в сторону несчастной жертвы анорексии, Барни скривил на лице самую паскудную улыбку из всех возможных, а возможности его в искусстве отвратно улыбаться были практически безграничны, - Сегодня я не только накормлю тебя жратвой, но еще и награжу бесценным опытом выживания, - С этим словами, пренебрегая своим умением взламывать подобного рода системы защиты, вернувшийся на путь правонарушений бывший заключенный забежал внутрь здания, загудев во всю глотку на пару с сиреной, - Заходи, «красотка»! Не бойся, - Раздался крик из глубины комнаты, после которого загорелся включенный Барни свет, - Мой опыт подсказывает, что у нас есть около двадцати трех минут на то, чтобы приготовить себе пожрать и съебаться, - Он конечно врал, отдавая себе отчет в том, что на взлом прореагируют только с утра, но, не мог отказать себе в удовольствии «подзадорить» связавшуюся с ним воблу, - Ты жарь картошку, сучка, а я займусь приготовлением для нас бургеров, - Хавершем натянул на голову фирменный «колпак», продемонстрировав при этом синего цвета перчатки, которые надел, по-видимому, заходя внутрь, - И поторапливайся, пока нас не повязали нахрен и поверь: у меня есть на «той стороне» достаточно связей, чтобы выставить тебя подстрекательницей в этом преступном сговоре, - С чувством доходчивой невозмутимости, соединенной с каменным выражением лица, поторапливал Барни, стоя за плитой и собирая съедобные «пирамидки» по «этажам».
- Хочется вернуться к «нашему» разговору, - Пролепетал он сквозь звуки неумолкающей сигнализации, увлеченный процессом готовки, - Я понимаю, конечно, что тут такая ситуация, что «Карательница» наверняка возбудится, сознавая опасность положения и прочувствовав «секундомер спасения», но – прошу тебя – держи себя в руках и не пытайся меня сейчас повалить и оттрахать. Я – сука – тебе уже говорил: я кусаюсь всеми частями тела и предпочту умереть в схватке, нежели дать тебе шанс закрепить свою славу на мне.