За запертыми дверьми легче не стало ни на йоту. Вивиан казалось, что все слезы она выплакала там, в больничной палате, горько умоляя отца открыть глаза, но дома боль снова скрутила хрупкое сердце, отразившись отчаянием во взоре. Мир подернулся серым туманом - тусклым и беспросветным, скрадывающим светлые тона и углубляющим темные.

Она с трудом помнила, как Алан довез ее до дома, как едва не на руках донес до дома - медленно переставляя ноги, юная Монтгомери плелась точно ослепшая: то и дело спотыкаясь, не видя дороги. Она ведь и была - как ослепшая, ведь тот единственный свет, что согревал ее всю жизнь - свет отцовской любви - неожиданно погас. Слишком неожиданно: Майлз никогда не жаловался на здоровье и на сердце. Впрочем, он и не стал бы - не при дочери.

Дома ее приняли с сочувствием, которого убитая горем омега и не видела. Что теперь будет?.. Она умоляла оставить ее одну, желая вновь предаться слезам, но настойчивый альфа не отпускал ее до самого утра, утешая и лаская. Возбуждающий и пугающий прежде запах металла и змеиной кожи стал финальной нотой безмолвной эпитафии, прочно связавшись в памяти со смертью и горем. И она плакала уже рядом с ним, забыв о заветах отца. Какой прок быть сильной, если самый дорогой человек.. ушел?..

Не помнила Вивиан и того, когда Алан оставил ее. Кажется, всю ночь он провел в ее спальне, под утро оставив задремавшую на его плече девушку в постели.

Рассвет нового дня, новой эры жизни наступил сильно после обеда. Слуги не смели будить ее, а сама Вивиан словно не желала просыпаться, чтобы как можно дольше не принимать страшную правду о том, что ей вовсе не приснилось все то, что произошло вчера. Долго и бездумно всматриваясь в полупрозрачную ткань балдахина, девушка провела, кажется, несколько часов - или, быть может, столетий?.. Поднявшись, она дошла до зеркала, откуда на нее смотрела изможденная, заплаканная мордашка - иначе и не сказать. Скользнула рукой по гематоме на левом плече, пригладила всклокоченные после сна волосы.

Папа разозлился бы, увидев свою возлюбленную дочь в таком виде.

К горлу подкатил ком, а на глаза навернулись слезы, но мысль отрезвила на короткие мгновения, которых хватило, чтобы взять в руки щетку и приняться расчесывать светлые пряди. Она должна быть красивой и аккуратной, ее так учили. Учил. Безвольно упавшая на столик рука и побежавшие по щекам слезы вновь оборвали попытку быть сильной.

Как. Теперь. Жить?..

- Мисс Монтгомери, к вам гостья, - послышался голос служанки за дверью, приводя в чувство. Утирает тыльной стороной ладони щеки, моргает растерянно собственному отражению. Ей нужно лишь немного времени, чтобы сменить платье.

- Я сейчас спущусь, - обещает она, медленно оборачиваясь к гардеробу. У нее так мало темных платьев, а многообразие светлых цветов неожиданно больно режет по сердцу. С трудом выбирает черное - и медленно переодевается, невольно вынуждая гостью ждать.

Когда она спускается вниз, в гостиной пахнет свежим чаем - и коньяком. Хотя девушки давно не виделись - узнает Ячиру даже со спины. Вивиан почти рада этой теплой, ласковой омеге, но не может вымолвить больше одного слова.

- Здравствуй, - тихо шепчет, опуская глаза.

Пьянящим вихрем налетела темноволосая девушка на Вивиан, но маленькая омега даже не шелохнулась, не попыталась отстраниться. Покорно положив голову на плечо Ячиру, она вдыхает запах - горький и теплый, знакомый, пусть и не родной. За основной нотой прячется целый ворох акцентов, которые не так-то просто отделить один от другого - но думать о том, что именно спряталось в аромате подруги, проще, чем думать об отце.

Кончиками пальцев едва ощутимо касается мягкой ткани платья - и тотчас же Ячиру отстраняется, берет ее за руки. Буду выгонять? - Эхом в голове. Нет, не будет, - точно знает Вивиан, но молчит - и забывает даже головой качнуть. И сказать, что нет ничего страшного в том, когда приехала Ячиру, - тоже не может. Вчера с ней был Алан, и настойчивый, самоуверенный альфа не подпустил бы к ней никого другого. Даже к лучшему, что Фурукава приехала только сейчас. "Спасибо, что приехала", - тоже замирает в груди болезненным комом.

Травы и чай, чтобы успокоиться... Интересно, а есть ли такие, чтобы вовсе забыться? Чтобы не рвало душу на части от боли, чтобы не вспоминать, не думать, не мучиться?.. Чтобы все оказалось дурным сном, а папа снова улыбнулся своей маленькой, глупенькой девочке? Она все бы отдала, лишь бы увидеть отцовский силуэт в дверях, лишь бы услышать его голос, говорящий строго, что все это было просто чьей-то злой шуткой.

На глаза наворачиваются слезы, и Вивиан сдавленно хнычет, судорожно прижимая дрожащую ладонь к губам.

- Я.. не хочу, - выдыхает тяжело, и голос ее содрогается. Жутко звучит, сама себя пугается, не может договорить, что не чувствует голода - вообще ничего не чувствует кроме всепоглощающей тоски по любимому человеку. Боясь, что Ячиру поймет не так сбивчивые речи и уйдет, Вивиан тянет руку, цепляется за запястье ледяными пальцами в безмолвной просьбе: "Останься". Соскальзывает, судорожно хватается за ладонь - и уже не может сдержать слез, градом скатывающихся по щекам.

Шаг вперед, разрывая и без того краткую дистанцию, - опускает лицо и утыкается лбом в плечо подруги, быть может, впервые сознательно ища контакта, тепла.

- Не.. ос.. ста, - бормочет глухо, сбивчиво, - ..од-ну. - Тихо, по слогам, вымучивая из себя каждый из них.