Господин Аосикая. Саймон усмехнулся себе в усы, бросая взгляд на осаждаемого репортёром омегу в вязаном осеннем одеянии, скрадывавшем тонкую фигуру. Он изменился, Юмэми, очень изменился — и в то же время остался совершенно прежним, знакомым таким, словно и не было этих тридцати лет, прозрачным пуленепробиваемым стеклом разделивших их жизни. Глядя на него вот так, с десяти шагов, наблюдая его изящную улыбку, можно и забыть, что тебе самому уже не двадцать пять...

Он наблюдал его так не впервые: сколько минуло встреч, событий, вечеров, на которых неизменно учтивый омега-отец присутствовал и со своим сыном, и вместо своего сына. Странно подумать теперь, со смерти Герхарда прошло уже больше десяти лет — и когда они успели? Как будто только теперь что-то в их вечнобегущем ритме стало успокаиваться, позволяя оглянуться и оценить ситуацию целиком. Саймон весомей оперся на трость перед собой, сплетая пальцы в перчатках на ее набалдашнике. Жизнь иронична: человек, с которым ему теперь прежде всего приходится считаться, наследник — хотя какой наследник, полноправный, хоть и юный владыка Берлинского синдиката, Анкель Гуттенберг — сын Юмэми. И Герхарда. Превратность разыгранного судьбой гамбита не переставала его удивлять. Хотя, казалось, он давно уже смирился с выпавшим ему уделом, со взлётами и падениями, с лежащей на плечах ответственностью — не только за себя и семью, но за тысячи, сотни тысяч других жизней. Быть может, потому и не переставала, что когда-то он был так близок к тому, чтобы всё изменить...

А может, и нет. Иллиан хмыкнул, скосив взгляд на Сэмми: она, присев на корточки, вовсю обсуждала что-то с хозяином стайки маленьких олешков, один из которых настойчиво нюхал и пытался обсасывать пальцы смеющейся девочки. Юбку бы ей подлиннее, поневоле подумал отец, глядя, как задралась плиссированная ткань, и сам же себя одёрнул: нормальная, нормальная у неё юбка. Главное, ей самой нравится — а в этом возрасте так важно напоминать ребёнку, что нравиться себе и папе гораздо важнее, чем мальчикам. Саймон вздохнул. Спокойные годы, да? Нет, какое там — не бывать на его веку спокойным годам, не суждено, видать.

...но всё же, почему Юмэми не подаст знак телохранителям? Вон они, всего в трёх-четырёх шагах за спиной, замерли, беспомощные вмешаться против установленного порядка. А репортёр явно не намерен упускать прекрасный случай — отправиться снимать третьесортную выставку в парке, и наткнуться на персону такого полёта. Господин Аосикая. Ещё бы не господин — о его благородной "Руке помощи" кто только не слышал. Организация, тематика которой тяжёлым пятном ложилась на сердца тем, кто хорошо знал его и Герхарда — и давал себе усилие задуматься над этим...

— Не тратьте понапрасну время, — реплика, сказанная немного громче, чем надо было, перебила репортёра аккурат перед очередным настойчивым вопросом. — Господин Аосикая не даёт интервью в частном порядке.

Заложив одну руку за спину, а другой опираясь на трость — больше для вида и солидности, чем для дела — альфа подошёл ближе, останавливаясь на стороне Юмэми, но на полшага впереди него. Телохранители его, разумеется, без пинка узнали, так что замерли ещё настороженнее. Репортёр — бета, легко подсказал запах, — наоборот, на шаг отступил, снова открывая рот в некотором замешательстве.

— Вы меня хорошо услышали? — учтиво уточнил Саймон, почти незаметно наклоняя голову — но посыл собеседнику тем самым адресуя весьма определенный.

— Э... да. Благодарю, — безрадостно стушевался бета, пристально глядя в его лицо и явно пытаясь вспомнить, где же он мог видеть этого мужчину. Бесполезно: Саймон публичной персоной не был и становиться ею не собирался. Об этом найдётся, кому позаботиться. Должно быть, репортёр и в самом деле из каких-то десятых кругов — раз не в курсе, что материал с упоминанием человека полёта Аосикаи практически нереально пропихнуть в печать...

— Если желаете взять интервью, свяжитесь с секретарём господина Аосикаи — возможно, вам повезёт, — иронично посоветовал Иллиан, наблюдая, как осунулось лицо репортёра, прекрасно понимавшего, какой величины шиш ему светит при таком подходе. — До свидания.

Альфа лаконично попрощался, и собеседнику его только и оставалось, что сделать то же самое — и отойти, растворившись среди остального народа. Знает хоть, что если надумает тайком снимать издалека — познакомится с телохранителями поближе, или сегодня у Псов Гиммлера будет внеочередное маленькое развлечение?

Саймон проводил его зорким взглядом и тонко усмехнулся, уже куда приветливее опуская глаза на стоящего в полутора шагах Юмэми.

— Вы мне простите моё вмешательство, Юмэми-сан? — поинтересовался он с затаившимся в глубине тона весельем. — Не терпит старая кровь управленца нарушений распорядка, ох не терпит...

Да, другом Юмэми Саймон действительно не был — во всяком случае, в те времена, когда их ещё не развело по разным дорогам жизни. Омега был прекрасно осведомлён о том, что молодой альфа влюблён в него, и охотно этим пользовался, принимая цветы и внимание. Но что ему скромный предприниматель из семьи лондонских портовых рабочих, когда перед ним, семнадцатилетним и уже ступившим на порог мировой известности, открыт весь мир, и миллионы восхищенных взглядов обращены к нему, нему одному? Занятно, но Саймон никогда по-настоящему не злился на него за это отношение, за эти легкие и легкомысленные улыбки — куда же злиться, когда это были его улыбки, когда обходящийся в четверть месячной прибыли букет приносит пусть мимолётную, но такую светлую радость? Юная живость и дерзкие искорки в глубоких синих глазах тогда делали Юмэми особенно очаровательным — и да, да, Саймон был готов отдать ему всё, что имел. Но у него было только пропавшее в обожании сердце, считанные тысячи на счетах и квартирка в портовом районе. У Герхарда Гуттенберга были миллиарды и властная улыбка, в исполнении лощёного альфы больше похожая на оскал. И это на него Юмэми смотрел, не отводя взгляда, это в его сильных руках, прямо на ковровой дорожке подхватывающих и уносящих под прицелами репортёрских камер и шумом сотен вспышек, он смеялся и лучился счастьем. Сейчас от всего этого не осталось и следа... можно было бы сказать, если бы след прошедших лет не отпечатался так явно на самом Юмэми.

Он потускнел. Замкнулся, словно спрятался в ракушку робости и осторожности, прежде ему несвойственной. Саймон замечал это и раньше, но поначалу всё больше списывал на то, что рядом с мужем и после рождения сына омега остепенился и переосмыслил свое отношение к жизни — а потом так и оставшийся вне его досягаемости Юмэми как-то незаметно выскользнул из круга забот, дел и интересов Иллиана. Появились другие омеги, другие чувства, жизнь потекла своим чередом, не оставляя времени жалеть о неслучившемся. Прошли прекрасные года рядом с Леоной, прошла и острая, режущая горечь в груди, которая мучила его, казалось, целую вечность, когда она ушла в лучший мир, оставив на его руках маленькую дочь. Многое успело пройти. Но сейчас, стоя рядом с Юмэми, всё так же — но уже чуть-чуть иначе пахнущим свежим яблоком и горькой полынью, всё так же — но уже по-другому красивым в своей осенней зрелости, на вид едва ли тронутой увяданием. Его собственное лицо давно изрезали морщины, черты набрякли старческой тяжестью, а некогда пшенично-русые волосы побило проседью, и из зеркала на Иллиана смотрел уже совсем не тот молодой альфа, что... да, впрочем, о чём тут говорить — в возрасте он хотя бы научился подобающе держать себя, в юные годы же и вовсе не обладая должной харизмой. Только память не тронуло время — память о чувствах, сейчас, в непринуждённой этой обстановке случайной встречи двух обычных людей, а вовсе не Маршала Команды А и отца Босса Синдиката, как-то особенно ожившая и приподнявшая голову. Саймон усмехнулся сам себе, глядя, как омега непреклонно возвращает поросёнка смотрителю.

— Ваша благодарность — честь для меня, — сообщил альфа совсем не так серьёзно, как того требовала формулировка. Эта встреча принесла ему приятное воодушевление — и хотелось верить, наблюдая мягкую улыбку омеги, что не ему одному. В конце концов, Юмэми никогда не противился его обществу — даже такому отстранённому, как то бывало на хлопотных и блестящих званых вечерах.

— Да-а, давненько это было, — по-доброму подтвердил Саймон слова Аосикаи и учтиво кивнул представленной ему юной омеге. — Приятно познакомиться с вами, фройляйн Гуттенберг. — Дочь Герхарда стояла перед ним — и всё-таки, насколько непохожа она на своего отца-альфу. Настолько, что о самом этом факте себе приходилось отдельно напоминать, смотря на чужое дитя. Юное большеглазое личико, чуть более округлое и женственное, чем было у самого Юмэми в этом возрасте — Саймон, в общем-то, отлично знал её заочно, но своими глазами видел впервые. Цвет глаз, должно быть, от бабушки — но то, что это дочь Аосикаи, угадывалось с пол-пинка. Станет чуть постарше, вытянется и поменяет детскую округлость черт на утонченную хрупкость молодой женщины — и вовсе будут один в один. И точно так же — от поклонников такой красоты отбоя не будет.

Он оглянулся, намереваясь подозвать и познакомить с "другом" и Сэмми — но не было необходимости: она уже сама шла к ним — и когда только успела на затянутую в белый чулок коленку зелёное травяное пятно посадить?..

— Па-ап, — последние пару шагов она буквально проскочила и повисла на руке отца, накрепко обхватив его предплечье. И смотрит на него, недовольная, смешно надувая губы. — Ты же обещал, что сегодня никаких-никаких дел!..

— Я никуда не ухожу, милая моя, — убедительно ответил Иллиан, наклоняясь к дочке, — но, будь так добра, познакомься, — он шевельнул плечом, ладонью указывая на Юмэми. — Это мой давний добрый друг, Юмэми Аосикая, — ладонь сместилась левее, — и его дочь, Хана. А это моя дочь, Саманта, — представил он наконец ставшую ровно девочку, приобнимая ту за плечи и привлекая к себе.

— Здравствуйте! — бодро поздоровалась девочка, охотно приникая плечом под защиту высокой фигуры отца и для надёжности ещё и вцепляясь в карман его длинной кожаной куртки. Чтобы уж точно никуда не делся и ни с кем не уехал делать решать свои постоянные "важные вопросы". На Хану она смотрела с долей осторожности, как на старшую — но вместе с тем и с явным любопытством в ярких золотисто-жёлтых глазах.

— Тоже интересуетесь выставкой? — поинтересовался Иллиан в продолжение беседы с понимающей усмешкой: он, как и Юмэми, отлично знал, как на такие мероприятия попадают заботливые родители...

— Капибару! — широко улыбнулась Саманта, кивнув в ответ на вопрос, и снизу вверх заглянула в лицо отцу, не переставая лучиться. Саймон усмехнулся, потрепав стремительно увернувшуюся с негодующим "Папа, причёска!" дочку по макушке. Ага, как укладку беречь, так это вопрос священный, а как пятен на коленки не сажать, так то не про нас, усмехнулся про себя альфа. Какой же всё-таки еще ребенок, даром что четырнадцать лет сравнялось полмесяца назад.

Кролики и козлята, которых давали кормить из бутылочки, не оставляли равнодушным обеих девочек, так что Сэмми, честно исполнившую  долг вежливости и развеявшую свои опасения, стало стремительно сносить в ту сторону на крючке любопытства следом за Ханой — кивок отца отпустил её, и девочка живо нагнала старшую подругу, поначалу осторожно, но с неподкупной солнечной экспрессией втягивая ту в диалог... если оживленную болтовню Саманты действительно можно было назвать диалогом.

— О, я — нет, у меня вон, ходячий калькулятор есть, — он указал на уходящую Саманту. — Вчера, представляете, полвечера отчитывалась мне по часам, сколько осталось до поездки, — усмехнулся он в усы, провожая девочек взглядом. Как же она всё-таки похожа на мать. Разве что взбалмошность возраста отличает. Рядом с более сдержанной японкой, дочерью Юмэми, она казалась ярким солнышком напротив благородной серебристой луны. Такие разные... — Ну да сам виноват, редко с ней куда-то выбираюсь. Зато ребенок неизбалованный, — с неявным смехом отметил Иллиан хоть какую-то положительную сторону ситуации "папа женат на работе".

— Да, — спокойно улыбнулся мужчина, не став добавлять очевидно-юморное "ну не от меня же". — Она очень на неё похожа.

Взгляд Иллиана тоже то и дело перемещался от собеседника к дочери — и обратно, он следил и берёг. В его охране тоже было четыре человека, но все они остались на периферии парка и не стесняли никого своим обществом. Прямой необходимости в них не было — альфа в защите от толпы не нуждался, а за Самантой он как отец в состоянии присмотреть и сам. Саймон прикрыл глаза на несколько секунд, недолгую паузу спустя медленно поведя головой из стороны в сторону:

— Я воспитываю ее один, — спокойно, с едва ощутимым весом сожаления на плечах, проговорил он. — Мама Саманты умерла. Вот уже.. двенадцать лет как. Будет в декабре, — сообщив об этом без ужимок и утайки, Саймон дёрнул уголками рта и усмехнулся чуть натянуто, заверяя Юмэми. — Она способная девочка и всему отлично учится сама. Еще и меня научить может.

Розовый лак на ногтях и не только на ногтях, наверное, был неизбежным эпизодом в жизни почти каждого зазевавшегося мужчины, у которого дочь растёт маленькой модницей...

Альфа снова взглянул на Сэмми, с восторгом поднимавшую из загона длинного мягкого кроля нежно-рыжего цвета. Что-то неуловимо, но все-таки ощутимо изменилось в атмосфере рядом с Иллианом — но тяжесть этой вины за то, что он так и не смог принять в дом другую бету или омегу, ставшую бы для Сэмми родной и заботливой, вины, из-за которой он ненадолго сильнее оперся на трость, была направлена глубоко внутрь, на него самого. И, мелькнув китовьим плавником у поверхности, снова ушла на глубину, загнанная в неведение волевым усилием. Есть вещи, которых не дано изменить, сколько власти бы ты ни приобрёл. Понимать и смиряться с этим Саймон научился достаточно давно, чтобы уметь жить, не травя себя помыслами о несбыточном — настолько, насколько вообще может избавить себя от таких мыслей человек, для которого желание несбыточного и уверенность в способности его обрести были неотделимыми спутниками во всём его восхождении.

Поросята в загончике рядом не прекращали яростно похрюкивать и взвизгивать, общаясь с немногочисленными посетителями и заполняя повисшую неловкую паузу. Саймон, кинув на них недолгий взгляд, жестом и кивком предложил омеге: прогуляемся? По дорожке невдалеке от загончиков, чтобы оставаться ввиду у дочерей. Альфа, бросив короткую улыбку на мгновение обернувшейся на папу Саманте, заложил свободную руку за спину, удобней кладя ладонь на набалдашник трости.

— Вы, как я вижу, не без охраны, — отметил Саймон двинувшихся следом за ними настороженных альф. — Отчего же вы не указали им на того назойливого репортёра? Ваши парни выглядели такими озадаченными, — он глянул через плечо на охранников, но у тех снова был непроницаемый вид "я не я и хата не моя, а вон того омегу не трожь". По именам он их не знал, но о принадлежности к Псам был в курсе — и не без интереса наблюдал парней в непривычном для них деле.

Под неторопливое постукивание трости меряя шагами каменную кладку, Маршал учтиво внимал своему невысокому, на голову ниже его самого, собеседнику, уютно укутанному в крупные складки вязанного пальто. До сих пор в Юмэми ясно ощущалась та нотка внутреннего настроя, какая-то такая изюминка в манере держать себя, что побуждала других равняться на него, как на образец стиля — это уловимое разве что шестым чувством умение утверждать и устанавливать точку отсчета, с которым любое новаторство в образе будет восприниматься не чужеродным самому человеку китчем, но последним писком моды. Как и прежде, Аосикая притягивал к себе взгляды, ищущие опоры и примера... во всяком случае, взгляд самого Саймона, находящего странное удовольствие в том, чтобы просто смотреть на него, так изменившегося, повзрослевшего. Он ещё помнил, даже слишком хорошо помнил того гордого омегу, тот дерзко вздёрнутый подбородок, ту самодовольную усмешку и яркую, резкую в своей искренности улыбку, которой любовался когда-то, в которой столько лет назад находил вдохновляющее стремление жить, бороться, действовать. Сейчас перед ним был совсем другой Юмэми — но это всё ещё был Юмэми, и альфа мог видеть эту протяженность одного образа в другом. Даже, наверное, не глазами видеть — чувствовать. И усмехаться про себя, вспоминая, как легко бы тот гибкий и хлёсткий как лозовый прут омега оттолкнул бы от себя назойливого репортёра и затем с видимым удовольствием от собственной безопасности наблюдал бы, как охрана оттесняет его подальше или вовсе выводит из комнаты...

— Нужно обладать истинным безрассудством, чтобы начать спорить с вашей охраной, — улыбнулся Саймон, снова оглянувшись на следовавших за ними шагах в шести двух молодых мужчин. Им черепашья скорость подопечного доставляла, без сомнений, больше всего проблем, но об этом по их стальной выдержке и спокойным — спокойно-сосредоточенному и спокойно-скучающему, — лицам можно было только догадываться. — Даже я бы не стал, — уважительно добавил Иллиан, переводя взгляд обратно на омегу. И снова встопорщил усы улыбкой:

— Не волнуйтесь вы за свою охрану, Аосикая-сан. Уверен, они парни толковые и понимающие, не станут прилюдно перегибать палку, особенно, если вы отдельно уведомите их о своём желании, — деликатно посоветовал альфа, с намеком качнув кустистыми бровями. — Оберегать вас — их прямой долг, и я думаю, они будут благодарны вам за подсказку, как им правильно действовать в такой нестандартной для них ситуации, — заключил Иллиан, с новым шагом опираясь на трость. По осени его колени начинали побаливать, и хотя для альфы этот дискомфорт был сущей мелочью, но врачи рекомендовали профилактически снижать нагрузки на суставы, и рекомендациям этим Саймон следовал без уклонений.

— Так прямо уж и древней! — Саймон запрокинул голову с гулким смехом. — Впрочем, да, вы правы. Годы никого не щадят, — альфа покосился на трость под своей рукой и подавил вздох. Отбегал он уже своё с автоматом наперевес, давно уже время пришло уступить это право тем, кто помоложе. Да и то, нет уже сегодня той надобности, той жестокой дележки прав и сфер влияния, нет того стремительного прироста территорий, всё поделено, всё разграничено до тех, кто восходит к власти нынче. Всё меньше вопросов решается грубой силой и отстрелом, и можно даже сказать, что жизнь стала безопаснее, а время — мирным. Саймон, заставший угасание прошлой эры и наступление нового даже не сто — тысячелетия, и знавший много худшие обстоятельства, имел право его таким называть.

— Никого, кроме вас, разумеется, — вернул он ответную шутку, улыбнувшись омеге. Без серьезности: оба они знали достаточно, чтобы смеяться над такими, казалось бы, плоскими оборотами. И, впрочем, не такая уж то и шутка была: нужно было со всем тщанием присмотреться к Юмэми, чтобы понять, что ему не слегка за тридцать, а побольше уже. Ну кто бы отказался иметь в мужьях такого омегу, которым и через тридцать лет можно любоваться, как в юности?..

Саймон с нарочитым вниманием наклонился, приближая ухо и ни жестом не показав, что есть хоть что-то странное в этой запинке и нежданно отказавшем Юмэми голосе. Но скошенный на омегу взгляд при этом посерьёзнел — пусть и причина этой недолгой шероховатости и не была Саймону до конца ясна. Несмотря на то, что Юмэми вот уже лет семь как вернулся в общество свободным от Герхарда и был всё ещё модельно хорош собой, его до сих пор ни разу не видели в сколь-либо близком обществе альф, хотя достойных претендентов и претенденток на внимание столь статусного омеги вокруг него вращалось, без сомнения, предостаточно. Иллиан не был в курсе каких-либо деталей, но опыт — равно как и то, что он сам имел возможность наблюдать на традиционных светских раутах, — сполна позволял ему понимать ситуацию. Когда-то он без особой внимательности отмечал про себя эту странность в привычке держать дистанцию больше обычной, и теперь, когда их шаги невольно оказались совсем рядом, и по кромке носа отчётливей мазнул запах полынного яблока, тающий в прохладном воздухе...

— А как по мне, так у него нелюбовь ко всему миру вообще, — так же понизив голос почти до шепота, но всё так же шутя проговорил альфа, ещё раз оглянувшись на телохранителя. Тот с видом холодного морского ежа делал вид, что происходящее его никак не касается, хотя предмет обсуждений старшего поколения по взглядам понял, очевидно, от и до. — Выглядит, по крайней мере, похоже. Бедолага, — "посочувствовал" альфе Саймон, и даже почти что искренне: в жизни человека, он считал, обязательно должны быть и другие люди тоже. Иллиан прожил достаточно, чтобы важность этого "обязательно" понимать сполна.

— Сэмми взялась за это первым делом, как только мы приехали, — альфа задумчиво хмыкнул в усы, бросив взгляд следом за жестом руки омеги. Оленей в парке и впрямь было много, и людей они не только не боялись, но и прицельно выбирали тех, у кого в руках есть что-нибудь, на взгляд оленей, вкусненькое, при этом начисто игнорируя всех, кто явился в оленьи пенаты без подарочка. — Они её загнали под самое дерево и держали в заложниках, пока крекеры не закончились, — Саймон оглянулся на оставленные позади загоны выставки, взглядом находя обеих девочек у вольера с ягнятами: женщина-смотрительница показывала, как их правильно вычесывать и даже прясть нитку из шерстинок.

— Но я не откажусь повторить опыт, — улыбнулся он, вернув взгляд к Юмэми. — Вдобавок, я бы и сам с охотой чего-нибудь перекусил. Вы как, Аосикая-сан, не голодны? Тут, говорят, можно себя всякими деликатесами из японской диаспоры побаловать, — припомнил Иллиан, вместе с омегой направляясь к лотку-палатке, где явно продавались не только крекеры — судя как минимум по автомату для сладкой ваты, у которого мать двух близняшек-пятилеток уже забирала для своих детей розовые обрывки облаков на палочках.

Запасшись крекерами для оленей и закусками для себя и дочерей, упакованными в декоративные бумажные пакеты с оленьим же орнаментом, Саймон и Юмэми удобно расположились на одной из пустующих скамеечек. Альфа начал с того, что сгрыз с палочки — кажется, у японцев она вообще была любимым предметом, на палочке или палочками у них елось практически всё, — шарики данго в какой-то хитрой хрустящей панировке, а теперь извлёк из пакета объемную упаковку крекеров и задумчиво повертел её в руках, прежде чем потянуть за ярлычок и распечатать. Компания долго себя ждать не застала: пока Саймон разбирался с обёрткой, от деревьев невдалеке отделился молодой самец оленя, с любопытством нюхающий воздух и неторопливо приближающийся к людям. Стайка робких самочек и даже несколько оленят наблюдали за ним, но не спешили: кажется, вид стоящих в нескольких шагах от скамейки телохранителей их всё-таки немного нервировал.

— Хм-м? — Саймон с улыбкой сквозь усы скосил взгляд на слова Юмэми и последовал его примеру, вынимая крекер из пакета и предъявляя на ладони оленьей братии. То, что для омеги было размером с его ладонь, у Маршала покрыло лишь половину, отчего крекер явно выглядел меньше и для оленя как будто бы менее привлекательным. Впрочем, ненадолго: если самец-вожак изволил предпочесть крекеры у Юмэми, резво схрупав первый сразу целиком, то остальные олешки такой переборчивостью не отличались, и крекер с ладони Иллиана наперегонки попытались увести сразу две морды с широкими влажными носами.

— Эй, эй, — третий нос помельче с досады похватал губами саму ладонь альфы — пришлось побыстрее взять следующую, от поспешности развалившуюся прямо в пальцах альфы на две части хрупкую печеньку и отдать требовательному животному. Вторую половинку, упавшую с крошками ему на штаны, без промедления и совести съела другая голова на длинной шее, пока третья настойчиво подёргала Маршала за складку ткани на колене. В замешательстве расфасовывая по голодным — да неужели?! — ртам один крекер за другим, альфа отметил: — Кажется, надо было купить сразу всю тележку, одной пачкой тут явно не отделаться...

Он уже видел эту картинку, когда оленей кормила Саманта, но в эпицентре ему, крекеров при себе не имевшему и потому оленям не интересному, оказываться еще не доводилось. Олени вели себя так, словно эта возможность поесть крекеров была у них последней в жизни — хватали, напирали, тыкались, дёргали и проникновенно смотрели глубокими чёрными глазами, перебирая тонкими чёрными же ножками. Крекеры и в самом деле кончились быстро — Саймону пришлось развести руками, показывая пустые ладони, и полминуты помаяться угрызениями совести перед разочарованно нюхающими руки и одежду оленями. Пакет с остальной едой Иллиан предусмотрительно запихнул между собой и скамейкой, сберегая от оленьего любопытства. Однако Юмэми оказался более беспечен, за что и пришлось поплатиться:

— Аосикая-сан, осторожно!.. Эй, ты! — первым заметил безобразие Маршал, но было уже поздно: олень, покусившийся на отложенные омегой данго, был вне досягаемости альфы и отмахивать его кистью протянутой руки было бесполезно. Хапнув палочку с шариками, олень, впрочем, почти сразу её выронил — и хотя такая же судьба постигала половину раскусываемых ими крекеров, данго животное доедать не стало, лишь попробовав пожевать и брезгливо оставив. Оленёнок поменьше повторил пробу не то сестры, не то матери, но явно пришёл к тому же выводу: данго для оленей не вкусные.

— Вот проказник! — смеясь, добавил Саймон, качая головой: невелика потеря, конечно, но всё равно! Олени всё еще толпились вокруг лавочки, не спеша расходиться и оставлять людей в покое, качая головами и просительно дожидаясь, когда люди изволят выдать им добавку. И как только ещё эти хитрые миловидные морды не догадались скооперироваться и штурмом взять лоток с крекерами, оттеснив продавца...

— Милые, — согласился, посмеиваясь, Иллиан. — Просто катастрофически милые. — Усмехнулся он, провожая взглядом омегу, ринувшегося спасать осаждённых оленями телохранителей. О том, что у омег и оленей было много общего — умение пользоваться своей слабостью да чуткостью и тех, и других превращало в созданий поразительной силы, — альфа предпочёл деликатно умолчать.

Что скрывать, даже Маршал Команды был человеком, способным на сопереживание — как минимум в отношении неразумных беззащитных травоядных с милыми глазками. Этому можно было удивляться, если не понимать, что одно дело — жестокость и черствость без границ и послаблений, отрицающая любую слабость даже в самом её зачатке, и совсем другое — способность через эту слабость при необходимости переступить. И неизвестно ещё, что страшнее.

— Папа! — послышался шагов с двадцати жизнерадостный оклик Саманты, заставивший обернуться альфу, что приподнялся уже со скамейки в состоянии полуготовности чем-то помочь Юмэми, самоотверженно сдерживающему на себе толпу оленей. Обе девочки шли к ним с запасом крекеров, причём Сэмми воодушевленно размахивала пачкой в воздухе. Помахав ребёнку ладонью, Иллиан выпрямился, а олени, заметив новые источники блага, не замедлили дружным косяком потянуться в их сторону, ослабив натиск на Аосикаю, и теперь уже Саманта, первая попавшая под прицел, со смехом откупалась от них крекерами и кругами отступала от настойчивых морд.

— С вами всё в порядке? — не скрывая улыбки, с сочувствием поинтересовался Саймон, подходя к несколько пожёванному оленями омеге. — Я уже начал опасаться, что эта кодла съест вас целиком, — он кивнул на оленей, подавляющее большинство которых теперь развернулось к ним хвостами.

Благо, олени не назойливые репортёры — шарф поправить легче, чем нервы успокаивать.