• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 182 см /63 кг
› цвет волос: темно-каштановый, почти черный
› цвет глаз: серый
› особые приметы: многочисленные, но едва заметные шрамы на теле, проколот левый сосок. Небрежно набитая татуировка простым печатным шрифтом в две строчки: "fuck your hippie god" (на груди слева).

начало монолога

Знаешь, что такое аристократическая бледность? Красивая штука. Но это, в общем-то, не про тебя. Ты выглядишь так, будто умер позавчера. Как загримированный под живого мертвец, пропустивший свои похороны. Лопнувшие капилляры у тебя как часть одежды. Кожа цвета побелки. Истощение как привычка. Губы сухие, покрытые коркой - слишком часто кусаешь их. Ты выглядишь потрепанным заплеванным нищебродом, но люди видят в этом свою эстетику. Спрашиваешь, как такое возможно? Да если бы я знал. В детстве тебя не раз выручала твоя милая мордашка. С возрастом она превратилась в выточенное лицо нахального, но скучающего молодого повесы и служит тебе не меньшую службу. Люди часто смотрят на тебя. Ты же отвечаешь им безучастно-равнодушным и в то же время расчетливым взглядом шлюхи, которая не прочь сыграть в игру и точно знает, что именно ей нужно. Часто не заинтересован в том, что происходит — это у тебя от скуки. Ты похож на ленивого кота, перед носом которого летают мухи, но он уже слишком устал охотиться, чтобы выцепить хотя бы одну из них.
Когда-то на твоей голове была стрижка. Сейчас там тоже стрижка. Просто другая. Раньше она называлась «модельная», а сейчас — «я оброс, но ничего с этим делать не буду». Твои густые иссушенные волосы всегда принимают форму творческого беспорядка, что вполне тебя устраивает. Их длина разве что не прикрывает твою худую шею.
Твою мимику и жестикуляцию вряд ли можно назвать живой, но слово эстетично к ним вполне подходит. Ты заставил людей прислушиваться к себе, когда заговорил тихо. Они слушают твой бархатистый, вкрадчивый голос, напрягая слух. Ты создаешь интимную атмосферу там, где ее быть не должно. Будто каждое твое слово — тайна, которую открывают раз в столетия. А на деле это просто пиздаболия. Только не всем обязательно об этом знать.
Для своего пола ты нехарактерно высок, кажешься крупнее, чем нужно. Ты имел бы свойственную для омеги утонченность, если бы не громоздкие выпирающие кости и грубая худоба, вызванная, очевидно, недоеданием и неправильным образом жизни. На руках ярко-выраженный венозный рисунок и весьма заметные буро-синюшные воронки на локтевом изгибе. Пальцы длинные, худые. Запястья тонкие. В общем, ты наркоман, привлекательный до одури. Да, сейчас я делаю тебе комплимент, хотя ты и сам с этим всегда справлялся.
Ты довольно неаккуратный. Походка тоже небрежная. Заправляешь руки в карманы, резко меняешь темп ходьбы, да и на правильную осанку ты давно уже наплевал. Даже кресло, в котором сидишь, зачастую превращаю в постель.
Нетрудно догадаться, что с таким образом жизни ты не по собственному желанию одеваешься как бездомный скинхед. В твоем случае это не дань моде, а вынужденность. Но даже в рваных джинсах и футболке, сменившей десяток хозяев, кто-то видит гребанную эстетику. Кто-то, включая тебя.

• ХАРАКТЕР •

Раньше, глядя на других, ты чувствовал себя странно. Знаешь, есть такая болезнь, при которой человек думает, что он уже мертвый. И живет так, как мертвый. Вот как-то так ты себя и ощущал. Думал, что с тобой что-то не так. Бывало, тебе хотелось подойти к человеку и спросить: «Что такого вы чувствуете, что не чувствую я?». Позже ты понял, что проблема не в тебе, а в людях. Их волнует все, что ни попадя. А тебе, в отличии от них, мало до чего есть дело. Ты научился забывать. Ты забываешь все так же быстро, как узнаешь, и в каждый миг времени ты на самом деле знаешь не особо много. Видел бы ты свои пустые глаза. Нет ничего и никого, что ты хотел бы знать. Ты хоть сейчас-то знаешь, с кем разговариваешь? Ты не помнишь, когда перестал наливаться спесью или ощущать превосходство над другими. Ты никому не говорил, что любишь их, кроме своих родителей. А сказал им это лишь потому, что они тебе так сказали, и ты решил, что фразу было бы неплохо повторить. Ты ничего не чувствовал, когда говорил это. Ты не обдумываешь великие загадки жизни. Не думаешь, что они вообще есть, а если есть, так что ж. Ты не думаешь о том, когда тебе предстоит умереть. Ты вообще не думаешь о подобном. Дорога-то все равно в могилу. Просто для тебя она короче и ухабистей.
Ты не чувствуешь ненависти к людям, как прежде. Не помнишь, как перестал. Со временем люди перед тобой открываются и становится ясно, что мы, в сущности, одинаковы и все, что у нас есть — это мы сами. Все равны. Просто кто-то больше, кто-то меньше. Ты меньше. Ты, несомненно, хуже. Ты бы обиделся, если бы тебя не признали социально опасным. Ибо по определению таковым и являешься. Многие, кстати, все еще думают, что ты обозлен. Но ты не озлоблен, нет. Если ты позволишь тем, кто тебя подавляет, озлобить себя, то ты проиграл, а они добились своего. Если ты терпишь боль, ты можешь задать жару любому кретину. Если ты терпишь боль, и к тому же не ссышься от страха. Просто ты понял раньше, чем другие, что жизнь коротка, смерть неизбежна — и это все, что можно сказать по поводу этого дерьма. Тебе странно представлять, что у людей и вправду есть эта самая личная жизнь: целостные самодостаточные миры в маленьких отдельных квартирках. Миры, где проживает кто-то, кроме тебя. А также миры, в которые кто-то, кроме тебя, иногда заходит. Ты считаешь, что девяносто процентов людей можно за что-то любить. Люди любят тех, до кого можно дотянуься рукой. До тебя, может, и рукой подать, но все равно не дотянуться. И после этого ты спрашиваешь, можно ли тебя любить? Ты — оставшиеся десять процентов, и ты сам это знаешь. Ты равнодушный, своенравный, безнадежный. Ты лживая и грязная сволочь. Боясь, что не увидишь собственной тени, когда встаешь перед солнцем, ты перестал смотреть на него.
Ты научился в нужный момент снять куртку или откинуть с лица прядь волос так, чтобы создать устойчивое желание воспользоваться твоими услугами. Это вошло в привычку настолько, что руки ты распускаешь даже тогда, когда тебе это экономически не выгодно. Ты похабник. Тот еще. Ты трогаешь людей там, где они тебя не просили и говоришь такие комплименты, от которых приходится краснеть. Краснеть почему-то от стыда. Ты наивно полагаешь, что раз уж ты не можешь быть духовно близок с людьми, ты должен быть близок с ними хоть как-то. Будто бы физическая близость может решить проблему эмоциональной отчужденности.
Многие из них считают тебя пустой тратой времени. Думают, что ты можешь опустить их до уровня своей социальной, сексуальной и интеллектуальной заурядности. Тебя никогда это не задевало. Часто тебя считают тупым, но все мы тупеем, когда речь заходит о безразличных нам вещах. Они думают, что оскорбляют тебя, потому что не знают, каким запасом равнодушия ты обладаешь. Впрочем, не все так однозначно. Иногда тебя считают человеком тонкой душевной организации. Тебя забавляет мысль о том, что в каждой твоей шалости всем мерещится какой-то знак. Ты ставишься по вене и можешь отсыпать дури тому, кто тебе понравится. Засыпаешь на отходах в общественном транспорте. Ловишь трипы на глазах у неискушенной публики. Джойнт в твоих губах — вполне привычная картина. И из всех обязательно найдется тот, кто сочтет это романтикой. Тот, кто посчитает тебя глубокой и дохрена сложной натурой. Ты не станешь этого отрицать, конечно, но мы-то знаем, что на самом деле ты смехотворно прост. Ты понял это всего пару лет назад. Сразу, как только переступил рубеж юношеского эгоцентризма и максимализма. С виду циник, а внутри — как фарш. Ты жалок и невыносимо скучен. Вот и все, что можно о тебе сказать. 
Если ты позволяешь кому-то использовать свое тело — это фигня. Его можно хоть поносить дать. Гораздо хуже, когда ты позволяешь использовать свои чувства. Это уже настоящее блядство. Неважно, проститутка ты или нет. Честность есть честность. Достоинство есть достоинство. Прямота, ставшая грубостью. Знаешь, нетронутые чувства - это, конечно, хорошо. Но когда хранишь их слишком долго, они портятся, правда? Это и есть испорченность внутри тебя. Но это все, что у тебя осталось.
Тебя устраивает быть эгоистично названным и эгоистично разочарованным. Ты предпочитаешь просить прощения за содеянное, а не спрашивать разрешения. Ты ничего не ожидал с самого начала и ничего не ожидаешь впоследствии. Ты ничего не ожидаешь вплоть до дня твоей смерти. Говорят, горбатого могила исправит. Это не про тебя. Земля порастет мхом, травой, затем цветами. А "горбатая" шлюха будет мертвой "горбатой" шлюхой.
Тебе хотя бы стыдно?

Нет. Я этим горжусь.

конец

• БИОГРАФИЯ •

► Шейн не знает своих биологических родителей. Сразу же после рождения его отдали в детский дом по причине доселе неизвестной. Этот факт его не сильно расстраивал. Он никогда не донимал воспитателей расспросами о папе и маме, не испытывал тяги к своим корням. Из того, что он сирота, драмы никогда не делал. Отсутствие родителей было для него нормальным положением вещей.
► Жизнь в детском доме была весьма заурядной. Шейн не был всеобщим любимцем, однако изгоем так же не являлся. Еще в раннем возрасте стало понятно, что из него вряд ли получится что-то путевое. Раньше, чем писать, он научился манипулировать людьми, получая то, что от них угодно. Всегда был склонен к воровству. Временами тянул даже то, в чем не особо нуждался, например, ключи от машин или запонки. Он рос независимым, прямодушным и даже невежественным. Конфликты были, но незначительные - Шейн отлично умел сводить их на нет, если они ему не были нужны. Уладить почти любую ситуацию ему всегда помогало природное обаяние, на котором он выезжает и по сей день.
► В возрасте девяти лет его усыновила добродушная, благополучная, но весьма малохольная семья. Новоиспеченные родители Шейна занимали довольно скромные ниши, но на жизнь вполне хватало. Мать - Нина - работала швеей, а отец - Альдус - волонтером. А странность была вот в чем: они были поклонниками бибопа, считали себя детьми солнца, верили в любовь, пацифизм и свободный секс. В воспитании ребенка они придерживались не менее свободных взглядов, позволяя Шейну делать все, что ему заблагорассудится. Они часто ночевали под открытым небом (потому что любили природу, а не потому у них не было дома), а ели то, что подарит земля (потому что были вегетариацами, а не потому что им нечего есть). Они были из тех людей, что сортировали мусор и шили одежду исключительно из хлопка, как они думали, спасая планету, на которую Шейну, по крайней мере, было плевать.
► Большую часть времени Шейн проводил на улице, правда, не со своими родителями, а в компании уличной шпаны. По причине какой-то генетической предрасположенности и рано начавшейся течки, Шейн очень рано - лет в двенадцать - начал вести половую жизнь (не забывая, конечно, о контрацепции - родители беспокоились об этом).
► Лет в пятнадцать, Шейн понял, что на сексе можно неплохо заработать. Как говорится, есть спрос - есть и предложение. На его милую мордашку сутенер нашелся довольно быстро. Большинство проблем возникает тогда, когда мы теряем невинность. Шейн был слишком молод, чтобы бояться и недостаточно благоразумным, чтобы не опасаться. Примерно в том же возрасте он ударился во все тяжкие, постепенно, но уверенно опускаясь на дно социальной стратификации. Надо сказать, остается там и по сегодняшний день.
► К восемнадцати годам с горем пополам окончил школу. Пытался найти нормальную работу - не вышло.
► Когда Шейну исполняется девятнадцать, пропадает его отец. Спустя пару месяцев его находят всплывшим в канаве. Мать, конечно, была убита горем. Шейн искренне пытался ей сочувствовать, но после осознал, что не совсем понимает, как это делать. Самое большее, что он мог сделать для нее - это самостоятельно пойти на опознание. Там он знакомится с Эризом, судмедэкспертом, проводившим вскрытие его отца. Шейн запал в душу мужчины настолько, что тот вцепился в него мертвой хваткой без намерения отпускать. Несмотря на то, что Эриз быстро привязался к парню и с каждым днем все очевиднее влюблялся в него, он мог быть жесток с Шейном в силу своей вспыльчивости. Мог ударить, избить, оскорбить, изнасиловать. Но в силу какой-то причины парень продолжал терпеть это. Более того, не упускал возможности лишний раз сыграть на чувствах Эриза, хотя знал, что за этим всегда будет стоять очередная вспышка агрессии в его сторону. Никакая физическая боль не была сравнима для Шейна с тем удовольствием, которое он получал от ревностной любви Эриза, а особенно от демонстрации этой любви. И все чаще ему стало казаться, что эта любовь перестала быть ему интересна и начала быть необходима.

СВЯЗЬ С ВАМИ:
skype - nevesomguns

Отредактировано Shane Vino (1 февраля, 2015г. 19:56:53)