Бетон, стекло и металл - современные дворцы - сплетение технологии и человеческого гения, расчета и воодушевления. Кастор любил их строгие линии, простые цвета и гладкую фактуру. В них была смелость, энергия и азарт. Чистая красота, в которой отражался солнечный свет и оттенки небесной синевы.
Да, энергия, азарт - и стремительный бег времени, водоворот, затягивающий в бесконечную погоню, когда каждая украденная, выигранная секунда на вес золота. И, фактически, в золоте исчислима. Время - деньги. Деньги - стабильность, а стабильность - свобода. По крайней мере, так это выглядело в теории, а практика - дело исключительно личное.
Исключительно личные эмоции Кастор испытывал и к своему нынешнему месту работы, которое разительно отличалось от предыдущего. Потому что поместье Юмэми Аосикая не походило решительно ни на одно место, в котором он когда-либо бывал.
Ничего восхитительнее Кастор, дитя бешеного века, гонки со временем, никогда не видел - ибо здесь, в поместье, течение времени не чувствовалось вовсе. Дом, окруженный садом, будто перенесенный с гравюр, с немного старомодных картин - одна мысль о стилизации казалась смехотворной.
Это место... От ощущения его ирреальности захватывало дух, каждый раз, стоило потерять из вида ограду.
Словно дворец из сказки, не погруженный в сон, но живущий своим обычаем. Полный тихим изысканным церемониалом, мягкой игрой теней, полусвета и тепла.
Здесь все дышало спокойствием - спокойствием и спящей тайной. Эта атмосфера проникала в душу с первым глотком воздуха, напоенного предчувствием будущего цветения; с пением птиц, остающихся на зимовку; с журчанием воды из-под сходящего снега. И за недолгую прогулку до "гостевого" крыла она подчиняла себе неумолимо и неотвратимо, порождая в сердце смутную, подспудную тоску, расцветающую каждый раз с равной силой, стоило поместье покинуть - или добраться до "мини-офиса". Оформление рабочего кабинета, спальни вызывали оторопь и желание немедленно закрыть дверь. Чтобы не покидать - сон, фантазию, мечту. Однако Кастор никогда этому не поддавался, не замедляя ни шага, ни вздоха, до тех пор, пока не закроет за собой дверь. Привычная "европейская" обстановка сглаживала нелепое чувство потери, короткого разочарования. Привычная обстановка позволяла взять себя в руки и сосредоточиться. Все просто: не стоит позволять себе погружаться - изведав глубины, так больно будет снова глотать воздух, ведь возвращение в реальность неизбежно.
Во время работы он старался не покидать эту резервацию современности, даже не открывать лишний раз дверь, чтобы не сбиваться с рабочего ритма. Только в запланированный перерыв то и дело ловил себя на желании если не глянуть хоть одним глазком, не привиделось ли ему, не исчезло ли, то хотя бы коснуться. Поймать это ускользающее, на кончиках пальцев, ощущение. Удостовериться. Потому что и сейчас, два месяца спустя, Кастор никак не мог заставить себя поверить, принять, что он действительно находится здесь. Это не ошибка, не прихоть, не случайность. Его преследовало забавное видение того, как, однажды открыв дверь, он обнаружит за ней обыкновенный офисный коридор, как в том же лондонском отделении "Руки". И это казалось куда как логичным, реальным и вероятным - макет из картона и пластика, а не мираж, очерченный мягкой пастелью в чутких руках.
Насколько поместье не вязалось с обликом города, настолько же чужеродным Кастор ощущал в нем себя. Приходящий гость, почти призрак. Не отторгаемый, но игнорируемый; присутствующий, но не включаемый - как неуместный элемент, нарушающий целостность.
Но даже как чужак, он испытывал это умиротворяющее влияние, медитативность, эту иллюзорную замкнутость и защищенность.
Иногда, такими вот тихими вечерами, казалось, он ощущает глухое сокровенное сердцебиение дома, пронизывающее пол и "стены". Равномерную, едва ощутимую вибрацию, касающуюся босых стоп - чулки скользили по гладкому теплому полу, не давая уловить большего, вынуждая двигаться мелкими осторожными шагами, то и дело рефлекторно касаясь сёдзи или фусума.
Наверное, только этому влиянию он был обязан тем, что руки не тряслись, а колени не подгибались. Не то, чтобы решение все-таки затеять этот разговор, выложить карты на стол - свои и чужие - было спонтанным. Нет, оно было обдуманным, взвешенным, прочувствованным. Тем не менее, исход рисовался Кастору преимущественно в негативных красках - истории едва ли известны примеры, когда вестник дурного не оказывался в опале. Вернее было бы молчать, раз уж достало ума влезть на свою голову. Но тайна жгла язык, злость не давала ей остыть - а память услужливо подливала масла в огонь.
Проведя бессонную ночь над бумагами, Кастор все-таки решился и попросил господина Аосиякаи о личном разговоре - и сейчас, после того, как закончил с делами, стоял перед фусума, не решаясь войти. Так и не придумав, с чего начать разговор - и думая о посторонних глупостях.
Вероятно, стоило бы поблагодарить после за выбор обстановки менее формальной, чем "мини-офис".
Если, конечно, Кастор все еще будет в этом "после" на Аосикаи работать. Может, стоило сделать это сейчас, пока не поздно - и, наверное, достаточно уместно? Пожалуй. Это уже похоже на начало беседы, предрекающее спокойное, вежливое течение. Пресекающее неуместные эмоции. Позволяющее держать их при себе, позволяющее не выглядеть обидчивым карьеристом, кляузником.
Тем, кем он, по сути, являлся. Ведь являлся?..
Кастор коротко вздохнул, прикусил губу и постучал, расправляя плечи.

Или сердце его билось так громко, или Аосикая ходил столь бесшумно, но когда фусума сдвинулись, Кастор вздрогнул от неожиданности, словно пугливая пятиклассница. Стоя под дверью, Кастор еще пару секунд малодушно пытался придумать другой - какой угодно! только сколько-нибудь правдоподобный - предлог, который мог привести его сюда, и не мог. Теперь было поздно.
- Добрый вечер, - неловко, на выдохе ответил он, поднимая глаза на Юмэми и прижимая к груди папку с документами.
Он прошел, сделав буквально несколько шагов, жадно впитывая в себя обстановку комнаты. Есть ведь что-то совершенно особенное в том, чтобы оказаться на чужой личной территории.
Затем его внимание завладели доберманы. Лилечка выжидательно смотрел на них, умея относиться с осторожностью к собакам вообще.. И к собакам, несущим вполне определенные функции. Доберманы с места не двигались, хотя явно хотели.
Его замешательство прервал вопрос Юмэми. Коротко покосившись на котацу и тем выдавая себя с головой, Лиличка невольно оправил любимую юбку. Ткань и крой полностью исключали возможность предаться отречению от действительности, погружаясь в гармонию атмосферы.
- Пожалуй, все-таки в кресле, - с сожалением констатировал Лиличка и вежливо улыбнулся.
Собрав волю в кулак, он, не переменившись в лице, прямым курсом осторожно прошел мимо доберманов, обмирая от каждого шороха. Доберманы провожали его взглядами, повернув морды, но не сделали ни одного движения, чтобы подняться и подойти.
Лиличка с облегчением опустился на край кресла, выпрямив спину и скрестив щиколотки. Хорошо, обошлось. Вот только трудное лишь начиналось. Он молча смотрел, как присаживается Юмэми, и гладя на него, нервно заправил волосы за ухо и облизнул губы.
Господи, как же тяжело. Кастор сам не мог понять, откуда в нем столько паники. За все то время, что Кастор знал Юмэми лично, он ни разу не видел от него ничего, что можно было бы принять хотя бы за элементарное раздражение, не говоря уже о злости. Юмэми Аосикая всегда был предельно вежлив, спокоен, мягок и.. внимателен. Встречаясь с этой стороной его характера, Лиличка каждый раз оставался в недоумении. Иногда даже немножко сомневаясь, из плоти и крови ли он, этот человек - мираж, рожденный из отражения шелка в зеркальной глади.
Если бы Юмэми показал себя с иной стороны, возможно, Кастору было бы легче.
Если бы Юмэми показал бы себя с другой стороны.. возможно, этот разговор не состоялся бы вообще.
- Хорошо, - вслух решился Кастор, смутился - сжал папку сильнее, опуская глаза - и вспомнил о спасительных формальностях. - Спасибо, что уделили мне время, господин Аосикая. Это деликатный вопрос..
Мысли спутались. Мягкий полумрак, в нем -  отражение шелка в зеркале. Говорят, шелк не мнется, не рвется, но сердце не может не замирать, когда ткань собирают в кулак и дергают. И если Юмэми был таким человеком, значит ли это, что ему изложенное не навредит, как шелку, и как шелк, обернувшийся вокруг горла, он просто удавит обидчика? Или обидчику всего-то придется прогуляться по зеркальной крошке? Зеркало не собрать, не склеить кровью из босых стоп.
- И я столько думал над тем, как должен начаться этот разговор, но так и не смог подобрать слов.. - прошептал Лиличка, захваченный образом, на секунду поджал губы.
"Глупость какая".
Он решительно протянул папку, пресекая собственную привычку мяться:
- Поэтому просто попрошу вас взглянуть на эти бумаги.
По мере пролистывания бумаг, Кастор тихо давал краткие комментарии. Он мог бы с закрытыми глазами перессказать содержимое папки. Анкетные данные подопечного фонда - живет он в доме, который муниципалитет расселил годом ранее. Карточка пациента - ведет его врач, уволившийся за месяц до поступления пациента. Тем же врачом выписан больничный на сотрудника, чье заявление на увольнение зарегистрированно дважды - и первый раз за несколько недель до больничного, а второй сразу после. С новой датой. Что характерно, совпадает с датой назначения нового директора филиала. И сменой секретаря... Всего - десять фальшивых жизней, одна за другой. Десять безликих человек, которым можно было помочь вместо этого.. Если бы не подписи на этих вот бумагах, за каждой из которых стоит конкретная мразь. Почти всех участников парада Кастор знал: они приветливо улыбалась ему при встрече, а он улыбался им - и его букально тошнило дружелюбностью.
- Это капля в море. Я нарочно выбрал то, что бросается в глаза - если вы обратите внимание, большая часть из этого немного.. устарела. После они станут осторожнее, научатся работать чище, не так... топорно и нагло.
Он старался излагать спокойно и без эмоций. Все это было. Все это прошло. Все это закончилось. Это поворотная точка, конец вьющейся веревочке, вот и все.
- Но собранного здесь хватило, чтобы определить центровые фигуры и начать разматывать этот клубок. Когда они стали осторожнее, я уже знал, за кем следует приглядывать. И куда смотреть.
Он тихо вздохнул, на секунду заново переживая все это - словно два аквалангиста, спустившиеся в канализацию, он и Сэм столько времени пробирались наощупь, заново открывая для себя все разнообразие шлака, вырыбатываемого людьми. Бесконечное разнообразие с невыносимым амбрэ, отравляющим каждую секунду существования, стоит позволить себе забыться и начать снова и снова прокручивать факты в голове в попытках понять, что происходит, как и, главное... Как такое вообще может быть. В прекрасном новом мире, в мире обеспеченной сытости, социальной защищенности - как можно дойти до такого изощренного цинизма, какой демонстрировали коллеги.
О, как он их ненавидел! Ненавидел каждый раз, когда они снисходительно поглядывали на него, шутливо упрекая в нескромности, в отчужденности, в неучастии.
Лиличка на секунду прикрыл глаза, крепко сцепив пальцы в замок. Это в прошлом. Как бы там ни было, как бы не обернулось дело, карты на столе. Ему не придется выносить это молча. Дело завершено, он не связан никакими соображениями конспирации.
Он неслышно выдохнул, заставляя себя расслабить плечи и внимательно взглянул на Аосикая, поняв, что упускает главное - реакцию.
- Две с лишним коробки материалов,- негромко проговорил он, подводя итог. - И я не уверен, что это - все. Я даже думаю, что далеко не все. Но другие схемы - кроме больницы, где у нас заключено соглашение - я найти не сумел, без привлечения.. кого-либо, кроме одного моего.. помощника.
Собственное частящие сердце работало свихнувшимся метрономом. Кастор бросил взгляд на секундную стрелку часов, силясь восстановить равновесие: дыхание упорно сбивалось, усиливая панику.
- Мне не хватает ни связей, ни, - Кастор невольно дернул уголком рта: момент оставался болезненным. - образования, чтобы понять, как и куда уходят эти деньги.

Прыжок веры. Аосикая понятия не имел, но весь этот разговор был одним сплошным прыжком веры. Сложно было бы объяснить всю сложность постороннему, о, как это звучит! А какая может быть сложность, казалось бы - с Аосикаей?
Кастор мог бы ответить, что ровно такая же, как и со всем остальным миром. В одной книжке было сказано: за улыбками скрываются кинжалы. И любой, кто был достаточно умен, хитер или силен для того, чтобы вообще оставаться в живых, имел за душой не один такой кинжал. Это реальность, неизменная реальность, касалось то трущоб или респектабельного центра города: мир зол, мир зубаст и рано или поздно попробует на вкус каждого. Вся эта история с Рукой помощи лишь подтверждала такой вывод. И доверяясь Аосикае, можно было только надеяться, что мягкость не обернется лезвием в сторону Кастора. И доверяя Аосикае себя, он совершал только один "прыжок", в весьма эгоистичной надежде расквитаться за парочку разрушенных иллюзий относительно нового светлого мира. А ведь был еще и второй "прыжок". Сэм.
"Мы друзья, Сэм?" - перед глазами словно наяву встала та мерцающая огнями рождественская витрина. Отражение Сэма, вжавшего голову в плечи, нос - в шарф, намотанный поверх высоко задранного воротника, опять куртка не по погоде! Незаданый вопрос, тяжесть теплых перчаток в руках, скомканное поздравление, нелепый подарок - все же ошибся с размером, надо же.
Чай греет руки сквозь тонкие стенки пиалы - простой цвет, простой рисунок, гармония формы и содержания. Достичь бы такой гармонии самому, только в отличие от чая люди настолько несовершенны, что даже рецепта не подобрать.
Мы же друзья, Сэм?.. И как товарищ, я не должен бы принимать благодарность в одиночку, но как друг, я должен был бы спросить тебя прежде, не так ли? Но я уже принял решение, сам, а поступают ли так друзья?.. И ты, ты такой же, как я, глядя тебе в глаза, я даже не смогу убедительно соврать, будто не понимал, что это для тебя значит. Потому что мы из одного мира, не так ли, из одного теста?.. И все это кажется просто бессвязным бредом.
Глоток чая согревает горло. Терпкий вкус оседает на языке.  Может быть, стоит просто поставить точку и просто посмотреть, к чему это приведет.
Я никогда не смогу говорить об этом, Франц, потому что... Я чувствую себя сумасшедшим, даже просто думая обо всем этом.
- Я был не один, - проговорил Кастор, глубоко вдыхая аромат. Чай. Яблоко. Полынь. Чистая собачья шерсть. Типографская краска. Лак и дерево. Особый едва уловимый аромат сухих цветов. Влажный запах земли, стук дождя.
Доверять? Он ведь доверился тогда Сэму, и не прогадал. И еще помнил это странное ощущение асфальта, пружинящего под ногами, сладкого воздуха и мира, протертого мыльной губкой. Возможно, следует попробовать еще раз. Только один.
- В лондонском филиале мне помогал один коллега. Сэмюэль Келли. Он был моими руками и ногами.
Кастор рассеянно скользил взглядом по полкам с книгами.
- Это забавная история, потому что познакомились мы намного раньше, чем встретились в Руке помощи. Хотя я не уверен, что он помнит об этом, зато я помню его очень хорошо, - Лиличка улыбнулся воспоминанию. - Вы знаете, он идейный человек, правда. Десять лет назад был точно таким же.. Разве что немного больше верил в людей.
Все это было словно в другой жизни. Та пустая квартира, где пахло краской, резиной, улицей, стиральным порошком, кровью и яблочным соком. Выражение лица Сэма, которое он не сумел удержать - в итоге. Кастор, который казался себе взрослее, чем Сэм - в два раза, не меньше. И страх, заставляющий закрывать окна и постоянно жечь свет.
- Кажется, эта история поколебала его веру еще больше. Мне иногда жаль, что я втянул его в это. Но один я бы не справился. А ему мог верить.
Он посмотрел на Аосикая. Еще мог удержать слова, но уже не хотел. Словно в нем развязывался какой-то сложный, путанный, тугой узел, и теперь остановиться на полпути казалось идеей невыполнимой. В самом деле, нужно быть мазохистом, чтобы понять, как оно - дышать полной грудью, и запретить это себе на вдохе.
- Да, было тяжело, - помолчав, уронил он тихо. - Знаете, хуже всего - это терпеть. Терпеть и молчать, и видеть это лицемерие, и..
Кастор поставил пиалку на столик.
- И узнавать в этом лицемерии собственное.
Оставалось просто смириться. Он хотел быть хорошим, конечно, но правда есть правда. И если говорить о доверии, то стоит идти до конца, правда? Иначе какой в этом смысл - во всем этом.
- Это Сэм - человек идейный. А я просто обозлился, когда понял, что меня водят за нос - с такой непристойной, непревзойденной наглостью. Такая вот история. Мне, правда, жаль, что это коснулась вас. И Руки. Тем не менее..
Он глубоко вздохнул и медленно, взвешивая слова и сосредоточенно глядя на собственные руки, все сильнее сжимающие колени, проговорил:
- Пожалуй, я бы расстроился, если бы за это время эти прекратили делать то, что они делают, решив, что с них - достаточно. Не дав мне возможности поймать их. Ускользнув. Устроив себе безопасную, сытую - пресыщенную! - спокойную жизнь за счет таких, как я, таких, кому повезло меньше, чем мне, возможно - просто за счет меня в числе прочих. Думаете, это недостойно?.. Завистливо, амбициозно, низко, но я хочу не просто справедливости. Я хочу возмездия.
Он взглянул Аосикае в глаза.
- Понимаете?...