Стоя у кровати молодого человека, Юмэми наблюдал за тем, как он поднимается. Тяжело, устало, словно и не лежал он все это время, а ходил, работал, утомлялся. Надо будет поговорить с ним о питании, сделал он мысленную пометку — очередную, потому что врач, что вел в Венской клинике этого пациента, исправно рассказывал омеге о состоянии того. И, в общем-то, ничего хорошего в этом уходе в эмоции Юмэми не находил. Может быть как угодно плохо, но умом юноша должен понимать, что от голодовки на поправку он не пойдет — одними капельницами с глюкозой сыт не будешь.
— Не вижу ничего дурного в том, чтобы экономить силы там, где это возможно. В любом случае, — и, собственно, он решил не откладывать в долгий ящик, — вы сами себя до такого состояния довели. Но смотрите, если хотите подвигаться, это отлично. Может, и в самом деле нагуляете аппетит. — На реплику о том, как, кто и к чему привыкает, Юмэми предпочел не отвечать — у него было свое мнение на этот счет, которое здесь и сейчас высказывать было неуместно. Споры о морали и долге никогда до добра не доводили.
Они медленно вышли из палаты, где их тут же встретили два человека приставленной к Моро охраны и двое из личной охраны Юмэми, те самые Кан и Поллукс, псы Гиммлера, что заменили на посту попавших под особое подозрение Анджея и Карла. Жесткие, профессиональные и изучающие взгляды — Юмэми был уверен, их тут же завернули бы обратно в палату, если бы не приказ Анкеля, велевший не слишком-то наседать на отца. Анкель вообще удивительнейшим образом терпимо относился к вот этим поездкам Юмэми туда-сюда в больницу и обратно, хотя, что уж тут, Аосикая прекрасно представлял, насколько сын был против. Но он сжимал зубы и разрешал. Вместе с охраной навстречу Юмэми поднялся, а затем и пошел следом уже виденный Хистиаром Моро невысокий человечек, маленький японец в годах, которого по всем признакам можно было отнести к гражданским.
— Я в порядке, сэнсэй, — улыбнулся ему омега и следом сообщил уже всем: — Мы идем прогуляться во двор.
Псы тут же пошли вперед, еще два охранника держались в нескольких шагах позади Юмэми и Хистиара, образовывая периметр. Маленький аккуратный японец держался внутри него.
— Продолжая наш разговор, — они медленно шли по коридору, оба бледные, оба уставшие, словно пациентами являются и один, и другой, — мне уже приходила в голову мысль приезжать сюда и заставлять вас кушать и кушать вместе с вами. Вы действительно хотите, чтобы я мотался сюда три раза в сутки? Или будете хорошим мальчиком и прекратите расстраивать врачей?
— Не за что. Но не спустите мои старания на ветер, — улыбнулся он тепло и солнечно, опускаясь на скамейку рядом с юношей. Охрана застыла на почтительном расстоянии, давая двоим спокойно поговорить, а доктор — тот самый японец преклонных лет — присел на скамью напротив и по диагонали. Услышав вопрос, Юмэми какое-то время молчал. Не то чтобы Хистиар Моро ткнул иголкой в крайне болезненную рану или сам он стремился скрывать подобное за семью замками — нет. Это было его прошлым, частью его жизни, которую он прожил. Тяжелой частью, невероятной, и, оглядываясь назад, сейчас он с трудом мог представить, как он смог. Сейчас пройденный им путь казался непреодолимым. Сейчас он бы не смог. Да нет, глупости, ради детей смог бы, конечно. Но слава богам, все осталось в прошлом, а они живут здесь и сейчас. От прошлого нельзя бежать — так говорил ему психолог, что выводил его из состояния депрессии, длительного стресса и разнообразных нервных расстройств. Поначалу он, кончено, пытался, но потом понял, что доктор прав. И когда это осознание укоренилось в его мозгу, прочно засело, став не услышанным правилом, но собственным жизненным выводом, ему стало легче. — Не так уж долго. Я забеременел через четыре месяца после свадьбы, — в первую же "семейную" течку, но о таких вещах вслух не говорят. — И муж на время беременности оставил меня в покое. А дальше, как вы уже заметили, у меня был сын, и приоритеты сместились. Я должен был его... — "защищать" чуть не сказал он, но вовремя прикусил язык. Есть вещи в жизни главы Берлинского синдиката, о которых не стоит знать никому, — оберегать. — Впрочем, если этот мальчик что-то знал о тех ужасах, что творились в стенах пентхауса по Карла Барчи пятьдесят семь, то сам дорисует картину. Если не знает, то это "оберегать" останется для него нейтрально-родительским мотивом. Но что-то Хистиар Моро все же знал, что-то из того, что так или иначе просочилось в прессу, а может, из того, о чем знали внутри Коза Ностры. Пусть все считают, что несладко там приходилось только Юмэми Аосикае.
— Хм? — он удивленно приподнял брови. — Нет, я ничего не знаю. Сын, если что-то уже и узнал, мне пока не рассказывал. Он вообще мне мало что рассказывает — это наше негласное правило, — Юмэми мягко улыбнулся, словно извиняясь за собственное удаление от дел Синдиката. — Я не лезу в дела сына, чтобы не мешать ему — я слишком... чувствительный. Омега — что с меня взять, — он пожал плечами и замолчал. А спустя секунд десять добавил: — Возможно, вам будет интересно: Ромео Веррони, брат вашего Дона, приезжает к нам в качестве гарантий доброго расположения Дона Тибальда к Синдикату — а значит, и вашей непричастности.
Отредактировано Yumemi Aoshikaya (6 июня, 2015г. 18:56:58)