• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 187/85
› цвет волос: каштановый
› цвет глаз: голубой
› особые приметы: мелкие шрамы от химических ожогов на руках, шрамы разных размеров от  огнестрельного и холодного оружия по всему телу в количестве двадцати пяти штук.
Внешности лейтенант Остерлинг не самой примечательной (ни ростом, ни телосложением не выделился, и везде подходит под средние показатели для бет его возраста и специфики профессии), и если в пору минувшей юности, не знавшей наркотиков, стресса и алкоголя, ещё мог похвастаться притягательными данными, если его могли не самые разборчивые альфы принять даже за вполне себе миловидного омегу, пока не начала расти щетина, сбривать которую он забывает, но и бороды избегает, то сейчас от них не осталось практически ничего — кроме всё тех же голубых глаз и кудрявых каштановых волос. Зубы, от удивительно к Сёрену благосклонной природы белые и ровные, теперь несколько желтят; кожа покрылась разнообразными шрамами, которые он скрывает не из-за уродливости, а потому, что это, в общем-то, отличная примета для знающего люда; запах, некогда сладковатый в силу специфики бензола, отдаёт больше мокрой собачьей шерстью, что в сочетании с бензолом бывает просто тошнотворным.
Он бы легко потерялся в толпе, если бы не особая, «полицейская» манера (чушь полная: Остерлинг за пять минут объяснит разницу между следователем или полицейским — да так, что докторскую по этой теме защитить сможете) держаться. Она печалит, угнетает, злит или уносит далеко в дебри фрустрации и отчаяния похлеще, чем внешний вид этого беты, и волей-неволей, но люди обращают на него внимание, особенно когда он появляется на месте преступления. Избежать разговора с ним, проходя по какому-либо делу, просто невозможно.

• ХАРАКТЕР •
Мнения среди людей, которым не посчастливилось столкнуться с Остерлигом, о его личности удивительно совпадают: каждый говорит, что ничего о нём, кроме безусловного умения вести расследование и крайней степени дотошности, порой переходящей рамки разумного, не знает, и добавляет, что тот и под пыткой наверняка ни переживаниями не поделится, ни рассказывать о себе не станет. Он никогда не достаёт с личными разговорами по пути на место преступления и уж тем более там, никогда не знакомится с семьями своих коллег по работе, отказываясь от любого приглашения на ужин или на какое бы то ни было подобное мероприятие, никогда не поддерживает беседу, если таковая не касается каким бы то ни было образом текущего дела.
Причина заключается в том, что Сёрен насмотрелся на самые отвратительные вещи, какие только могла подкинуть ему жизнь, и не считает, что имеет право словесно описывать своё прошлое другим, да и верных слов он не находит раз за разом. Пережитое за те самые пять с половиной лет до сих пор преследует его в кошмарах, заставляя заливаться алкоголем, и по данному вопросу добавить можно только то, что за всё время, проведённое в качестве следователя, не нашлось бы убийства, вызвавшего бы у Остерлинга столь же бурные внешние реакции, как то может любое напоминание о прошлом.
Так, выбить его из колеи, заставив потерять хладнокровие, с которым он старается держаться двадцать пять часов в сутки, и вынудив обнажить душу, — задача трудновыполнимая. Внутренне он содрогается от глубочайшей ненависти, поселяющейся к каждому, кто смеет позволять себе посягать на чужую жизнь, однако вслух только и обмолвится, что убийство не имеет оправдания, а в лице на месте преступления уж тем более не изменится. Проблема заключается в том, что для него характерно составлять психологический портрет преступника — но тогда и только тогда, когда больше ничто другое помочь не может, и не просто составлять, а разрушать для этого себя же самого: через уничтожение своей индивидуальности Сёрен становится другим человеком, и не всегда этот процесс он способен контролировать.
Порой его сдержанность бывает чрезмерна — во всём, кроме того, сколько спиртного он выпьет после окончания очередного расследования, на время которого забывает совершенно обо всём, и частенько не ест хотя бы раз в дня три-четыре. Остерлинг умеет полностью, бездумно, ненормально уходить в дебри дела, раскладывая все имеющиеся улики днями и ночами и искать малейшие нити, связывающие части дела; способен он работать пару дней подряд без сна — лишь по той простой причине, что забывает о такой потребности; вполне в его силах даже упустить из виду необходимость покормить своего нежно любимого пса — единственное существо на всей Деметре, которому, как ни странно, следователь доверяется всей душой.
С доверием у этого человека, как уже стало понятно, имеются серьёзные проблемы. Частая смена коллег, чьи лица и имена не откладываются в его памяти так, как свидетелей, убитых и преступников, только усугубляет ситуацию, но и в то же время Сёрену как-то... легче от этой чехарды. Ему проще дышать только от осознания того факта, что он не успеет привязаться к человеку, которому так просто умереть в любой момент; проще работать, зная, что личная привязанность друг к другу никаким образом не отвлечёт их обоих; проще жить, чётко понимая, что их всех можно заменить кем угодно, и ничего не изменится.
Каким образом он умудряется проходить освидетельствование, остаётся неясным. Возможно, медленное моральное угасание пока ещё не поразило совершенно все стороны его личности. Проводить допросы, строить логические цепочки и оперировать уликами и известными фактами ему по-прежнему легко, как и раньше, но нечто неуклонно меняется. Скорее всего, скоро придётся выйти на пенсию — в тридцать семь лет-то, и осознание подобного исхода событий угнетает следователя Остерлинга сильнее, чем что бы то ни было, ибо весь смысл его жизни был, есть и останется в работе.

• БИОГРАФИЯ •
Некоторую известность фамилии «Остерлинг» принесла Эльса Остерлинг, которую в масс-медиа называли не иначе как «Королевой мертвецов»: она была судебно-медицинский эксперт, так что, по долгу профессии, ей часто приходилось пребывать под взглядами журналистов на суде и на местах преступлений. За свою карьеру она нажила достаточно недоброжелателей, однако Сёрен, первый и единственный сын этой беты, не слышал, чтобы на неё пытались покуситься. Впрочем, в мае 2013 года он узнает лишнее и поменяет своё мнение о матери.
С отцом, Лукасом Остерлингом, история проще: он, будучи скромным ветеринаром, не сверкал на страницах газет и журналов. Эльса всегда вздыхала, приговаривая, что её супруг зазря растрачивает блестящий интеллект, когда мог бы построить научную карьеру, но переупрямить мужа всё же не могла. Пускай Лукас не являлся альфой, но он всё же доминировал в семье: видимо потому, что Эльсе сполна хватало нервотрёпки на своей работе.
Таким образом, склонности Сёрена к науке вполне себе понятны и оправданы атмосферой, царившей в семье. К тому же, он получил прекрасное образование — если не лучшее из тех, что могли дать ему возможности Остерлингов. Пройдя дошкольное образование и получив соответствующий сертификат, он двинулся дальше, в младшую школу, а за ней и в среднюю, где в нём учителя разглядели математический талант и нежную любовь к наукам естественного профиля. Сказать, что он отдавал исключительное предпочтение цифрам, химическим формулам и биологическим терминам, нельзя, ибо в определённый момент его учёба, поглощавшая львиную долю времени, порядком довела, да и сам юноша, после долгих и упорных споров, выбил себе обучение в художественной школе и обратил свой взор на гуманитарные предметы вроде обществознания. Взрослые твердили, что в таком юном возрасте он не способен по неким неведомым причинам определиться со своими настоящими желаниями, а Сёрен же упрямо твердил о том, что устал, что мать парировала своими убеждениями в духе: «Всякий порядочный химик в двадцать раз полезнее, чем...». И это продолжалось бесконечно.
В конце концов, «эмоциональная обстановка» в голове Сёрена стала совсем уж паршивой. Ему было шестнадцать, когда он впервые осознал, что жаждет убивать — и довольно долго выбирал между самоубийством и убийством кого-то другого, но, любя свою жизнь, предпочёл дождаться момента, когда сумеет раскрыться по-настоящему, а пока срывал свою злость на несчастных животных, которых прилично в трущобах Лондонского района. Посещая немало дополнительных занятий и секций, он отсутствовал дома практически целый день: сейчас уже и не сказать, когда в самом деле он занимался уроками, а когда — нет.
Сёрену же оставалось злобно скрипеть зубами, пресекая всякое отвращение к учёбе и лишний раз себе напоминая, что ему ещё пригодится в жизни высшее образование: хотя бы затем, чтобы после при случае добиться звания лейтенанта в полиции. Даже если он не планировал, что в результате всё получится настолько паршиво, то всё равно был уверен, что работа в полиции — достойное и полезное дело, и на тот момент Сёрен был уверен, что непременно пойдёт в полицейскую академию. Впрочем, короткий разговор с одной из подруг матери несколько переменил его цели и намерения, развернув в сторону юстиции, но об этом будет сказано уже позже.
Собственно, школа запомнилась ему учебным процессом. Однако особо прилежным и смирным учеником Сёрена у учителей язык не поворачивался называть: он с определённой частотой прогуливал неинтересные уроки, изредка устраивал шоу, в организации коих неизменно подозревали Остерлинга, но доказать причастность к проказам не могли. Впрочем, лекций за аморальное поведение ему не читали никогда в жизни, да и закона — лишь по той причине, что у Сёрена немного другое мнение касательно того, как он подворовывал в магазинах безделушки просто потому, что мог — он в годы бурной юности не нарушал, по-прежнему помня о своей коварной цели, шедшей резко вразрез с планами родителей, особенно матери, уже видевшей своего сына в области биотехнологии — в будущем абсолютно точно перспективном направлении.
Как ни странно, но частично планы родителей оправдались: Сёрен поступил не в политехнический университет имени Кирстена Штилля на биологический факультет, как изначально планировалось, а в медицинскую академию в Лондонском квартале. Причиной такого поступка он обозначил желание помогать людям, хотя на самом деле ему требовались определённые навыки — не все из них он получил на первом же курсе, после которого вылетел, однако некоторая основа у него имелась. На следующий же год он поступил уже в Гуманитарный университет дружбы народов на юридический, как и планировал изначально. Вполне закономерно и более чем ожидаемо он вызвал своим поступлением шквал воплей со стороны матери, но, к счастью, он получил общежитие и имел полное право переметнуться от семьи из Лондонского квартала в Берлинский. И ездить не потребовалось. Направлением в учёбе Сёрена стало уголовное дело, но дополнительно он прошёл интенсивный курс химии — не то потому, что хотел таким образом извиниться перед семьёй за неоправданные ожидания и унять глухую совесть, не то потому, что просто предмет интересный и терять накопленные знания и достижения не хотелось. Насколько ему после это пригодится, глотнувший свободы юноша не задумывался ни на миг. Пускай и в первый год учёба чудилась сложным делом (страшно подумать, как приходилось альфам и омегам с их-то гормональными скачками), пускай не мелькал в лучших учениках, Сёрен не терял стипендии и достаточного количества знаний, чтобы отвечать периодически на вопросы профессоров на лекциях. Более того, его даже посылали на конференции — и чаще прочих учеников.
С социальной жизнью у Остерлинга складывалось сложно и больно. По мере взросления он неожиданно обнаружил, что внешность его остаётся странноватой для беты — однажды даже имевший серьёзные проблемы с обонянием альфа принял его за крайне своеобразного, но всё же омегу: сыграла свою роль и некоторая застенчивость, и то, что в те времена бета постоянно помнил о бритье и следил за тем, как выглядел со стороны. И, как ни странно, получил за приставания по лицу: Сёрен, несмотря на то, что готовился к вполне «бумажной» работе следователем, начал брать уроки бокса и рукопашного боя (ибо, согласно рассказу одной из подруг матери, работавшей в МБС, рукопашный бой будет одной из обязательных для ежегодной сдачи дисциплин). Альфа, чья фамилия, как выяснилось позже, была Мартин, был весьма обескуражен тем, что омега поднял на него, такого восхитительного самца, руку, а затем, узнав, что омега не омега, отстал и долго извинялся. В итоге вышло так, что Сёрен знал практически каждого человека на потоке в лицо, мог даже об определённых личностях поведать немало интересного, а он сам... он сам оставался в стороне, заведя двоих друзей — и не из своей группы, резко сократившейся за до десятка человек, дошедших до получения диплома.
Окончив университет в двадцать два года, Сёрен устроился на практику в следственный отдел и через год начал готовиться к окончанию двух лет магистратуры, однако его планам не суждено было сбыться: судьба решила распорядиться вопреки личным желаниям и устремлениям Сёрена и закинуть его на дно жизни.
Но для начала — несколько слов о практике. Сёрен попал в помощники к старшему следователю, специализирующему на борьбе с оборотом психотропных и наркотических препаратов, и показывал себя исключительно с положительной стороны — можно сказать, практику недавний выпускник юридического факультета прошёл не просто успешно, а блестяще. Получив положительную рецензию, он после получил хорошую — для его возраста — работу. Собственно, возможностью выделиться было то, что он сумел связать четыре убийства молодых влюблённых пар, два из которых совершились в Римско-Парижском (о чём Сёрен узнал из газет и случайным образом), и предложил версию, согласно которой они все являются жертвами не столько нового наркотика, обнаруженного в их крови в избытке, сколько человека, этот наркотик и разработавшего. Вторым из наиболее примечательных дел было прикрытие небольшой банды, промышлявшей торговлей психотропных препаратов в Лондонском квартале, — тогда Остерлинг и получил свой первый огнестрел, но не по той причине, что лично присутствовал и принимал участие в накрытии, а, скорее, из мести за сорванную работу.
А после произошло то, что произошло.
Сёрен и раньше проявлял нестабильность психики в работе после ранения, однако его поведение перешло все границы, когда он на глазах у львиной доли отдела пристрелил варщика метамфетамина, который ввёл наркотик своему малолетнему ребёнку, чтобы проверить его действие. Как следствие, Остерлинг должен был отправиться в тюрьму, однако у начальства нашлось альтернативное предложение — и сложно сказать, что хуже: тюрьма или самоубийственное задание. Задание заключалось в том, что он будет работать под прикрытием в довольно крупной банде, промышлявшей в Лондонском квартале торговлей наркотиками. Если описывать сложившуюся ситуацию в общих чертах, то можно сказать, что он должен был заменить другого человека — того, которого убил, в том месте, в котором не должен был находиться. Играли на руку внешнее сходство, познания в области химии, а также запах бензола (несомненно, ароматические компоненты двух людей не совпадали, однако это вещество может потребоваться для изготовления эфедрина — собственно того, из чего и варится мет). Чтобы стать другим человеком, Сёрену не требовалось больших усилий: он всегда умел «врастать» в другого человека, но делать это страшно ненавидел по той причине, что терял таким образом свою индивидуальность, самого себя. Понять, что представляет собой человек, не так уж и сложно, когда появляется доступ ко всем личным вещам, записям и контактам; полиция имела некоторое представление о связях Майлса Ральфа, что дало следователю Остерлингу неплохую основу для осознания чужого образа.
Сёрен незамедлительно дал согласие.
Четыре года адской работы, во время которой он крепко подсел на наркотики, так как иного варианта сохранить, как бы иронично ни звучало, трезвость рассудка у него не было. За это время... чертовски сложно описать, что происходило вокруг. Начальство использовало «теневого детектива» по своему усмотрению (как считает сам бета, его имели во все дыры, как трущобную шлюху), и Остерлинг никогда не задумывался над тем, что именно делает, какие конкретно приказы исполняет, и уж тем более не имел права и размышлять зачем, — и не только потому, что по большей степени пребывал под действием наркотиков.
Не раз и не два в его присутствии разбирались с теми, кто пытался предать. И разбирались — это ещё очень мягко сказано. Провинившегося намертво привязывали к стулу, сажали перед зеркалом и срезали лицо, после чего отрезали половой орган, и у всех на ближайшее время отбивалось всякое желание действовать наперекор главарю банды. Какие нравы цвели в низах общества Нео-Лондона, в котором оказался по, что самое мерзкое, собственной воле Сёрен, представить после такого описания труда не представляется.
На своей шкуре он испытал все прелести неофициальной оперативной работы, которая длилась гораздо дольше, чем у обычных сотрудников силовых структур под прикрытием. Постоянным и привычным состоянием, совершенно не заметных на фоне действительности, было ожидание скорой смерти вследствие не столько разоблачения истинной личины, сколько во время очередной разборки. На теле появлялись новые и новые шрамы — от огнестрельного и холодного оружия и, разумеется, от инъекций. Вместо обезболивающего на время операции он заливался наркотой — и в ощущениях оставались лишь смутные воспоминания о том, как из плоти извлекали пулю и как иглой сшивались края кожи. На руках оставалась кровь, которую он ощущал физически, однако не видел — вернее, видел не всегда. Галлюцинации стали нормой и от реальности отличались только тем, что вызывали страх и панику, в то время как мир вокруг — нет.
Однако у Сёрена была на самом деле совершенно иная мотивация согласиться на подобную работу: в две тысячи третьем году свою деятельность начал убийца, которого газетчики окрестили «Джеком Потрошителем» — совсем как тот самый, совершавший свои грязные дела на Земле. Ежегодно оставляя по пять трупов, он оставался неуловим для полиции. Согласно официальной документации следователь Остерлинг находился на принудительном лечении всё это время — и теперь доказать, что он мог совершать те убийства, весьма проблематично. К тому же, ему совершенно ничего не стоило играть какое-то время сломанного человека, насмотревшегося ужасов на всю жизнь.
И наконец, оно закончилось. В перестрелке Остерлинг убил несколько членов банды, включая главаря; был ранен сам, но упрямо выжил всему наперекор. Очнулся он уже в больнице, откуда попытался сбежать, однако, увы, неудачно: у палаты его поджидала охрана. Только после Сёрен узнал, что на самом деле пребывал сейчас в психиатрической лечебнице, заключение в которой продолжалось полгода. Судя по всему, что он выяснил после выхода из сего прелестного места, его пытались таким образом уберечь если не от возможной расправы со стороны остатков банды, то хотя бы от разбалтывания лишней информации. И держать рот на замке он научился.
Вроде бы лечащий врач-мозгоправ (Сёрен бы с удовольствием отозвался о нём в высшей степени лестно: изредка ему чудилось, что этот человек действительно хочет ему помочь, но эти мысли всегда отбрасывал) отзывался о прогрессе пациента весьма положительно, но начальство не стремилось даровать бывшему сотруднику под прикрытием мнимую свободу, и вместо того, чтобы выслушивать просьбы Остерлинга отпустить раньше неизвестного конца срока, его заливали ещё большим количеством препаратов, не особо-то и отличавшихся от наркотиков. Одна зависимость сменилась другой, и дни проходили, как и прежде, в приятном полутумане-забытье, пока лечащий врач не начал постепенно снижать дозу. Жажда получить препарат усиливалась обратно пропорционально тому, как его количество в крови снижалось.
Даже лечение подошло к концу. Остерлинг лишь спустя некоторое время сумел самостоятельно высчитать, какой срок там вынужденно находился, ибо время потеряло для него давно всякий смысл — после того убийства варщика мета он и позабыл о таком явлении, как смена дня и ночи, часы, смена времён года. Всё казалось единым и размытым.
Вскоре после выхода из клиники для душевнобольных, где скорее калечили, нежели лечили, начальство вновь дало о себе знать. Ему не было и тридцати лет — а уже предложили выходить на пенсию. Звучало как издевательство. Впрочем, вновь имелась альтернатива, и вновь Сёрен сделал выбор — пенсии он предпочёл продолжить работу в полиции, в следственном отделе. О причинах такого поступка Остерлинг задумывался, и не раз: для него было вполне понятно стремление начальства держать его постоянно на виду и при случае контролировать, ведь стоит подбросить ему достойное дело (что особо отметил лечащий врач в клинике, с которым он волей-неволей, но беседовать был обязан), как он забывал обо всём на свете. К тому же, бывший пациент психушки был признан совершенно вменяемым, а тестирования показали, что следователь более чем готов к работе. Такого человека, как Сёрен, всегда было лучше чем-то занять, и данное качество, показанное им ещё во времена работы в отделе по борьбе с наркотиками, со временем только усилилось.
Казалось бы, побуждение Сёрена вернуться в полицию вполне понятно: всем нужна работа, всем нужна занятость, как-никак, но у него вновь имелись те резоны, какие он не раскрывал по вполне понятным причинам. Специфика его профессии давала ему возможность полностью контролировать ход расследования, направляя его в верную для себя сторону, когда речь заходила о преступлениях, которые совершил он сам. У Остерлинга всегда на примете есть, по крайней мере, один человек, на которого легко свалить собственные убийства — в подавляющем большинстве случаев это маньяки, относящиеся к категории «импульсивных», иначе — «дезорганизовано несоциальных»: обычно они имеют тяжёлое психическое расстройство или вовсе они умственно отсталые, что делает их весьма уязвимыми для серийника более изощрённого и способного не только выследить их, но и прикрыть их дела от полиции, чтобы после воспользоваться нужным именем. Сёрен отлично знает некоторых активных маньяков на территории Лондонского района, либо же тех, кто гастролирует по всему Неополису в поисках жертв — он специально выслеживает их, чтобы после как бы невзначай вплести в расследование своих же убийств и перевалить вину. У него есть всё, чтобы столь долгое время оставаться на свободе: ум, репутация, профессия и связи. Та же судебно-медицинский эксперт волнует его только как человек, которой можно насадить своё мнение и которая готова подтвердить его слова.
Он смог привести себя в порядок. Смог не сломаться. Практически завязал с наркотиками, перейдя на более лёгкие экстази, завёл пса, названного Ламьером, вернулся в давно позабытую, пустовавшую квартирку, забыл свои старые имена, под которыми некогда работал, стремительно оборвал былые связи с миром криминала... и заливался алкоголем.
Работа дала ему новый смысл в жизни, но Остерлингу, поднявшемуся до статуса следователя по особо важным делам, передавали наиболее сложные или мерзкие дела, как то серийные убийства, убийства с особой жестокостью, убийства детей и подобные, что не самым положительным образом сказывалось на его психике. С другой же стороны, к насилию он категорически привычен и его никогда не рвало на местах преступления, что периодически случалось с иными сотрудниками, вереницу имён которых Сёрен не запомнил, и уж тем более не подсчитывал, сколько десятков разных людей проплыло мимо него. Зато он отложил в памяти каждое дело, им распутанное, и в каждое расследование погружался с головой. В перерывах между убийствами он занимался тем, что пил и глотал экстази. Так и жил.
Одним из первых его дел на новой должности стала смерть — убийство, как выяснил позже Остерлинг — омеги от серотонинового синдрома, редкой реакции организма на одноимённый нейромедиатор, так что полученное некогда высшее образование крайне помогло в расследовании.
Через его руки проходила и нашумевшая серия убийств беременных омег, каждый из которых по некоторым причинам оставался без пары. Маньяк, признанный вменяемым, получил в результате пожизненное, вот только омег и их детишек, вырезанных из чрева (страшная находка обнаружилась во второй квартире, где Дениэл Торнтон устроил этакий алтарь поклонения своему погибшему вместе с ребёнком супругу), это не вернуло.
Доводилось ему и заново расследовать убийства семнадцатилетней давности. Те двое детективов ошиблись и признали дело закрытым, и вот, спустя столько лет, убийца вновь вышел на охоту. Хейл специализировался на школах и детских садах, — всех тех местах, где можно выслеживать будущую жертву, — где за определённую плату занимался покраской стен, починкой мебели и прочими крупными или не очень работами, а после, познакомившись с понравившимся ребёнком, заманивал того на прогулку в Арденский лес. Ребёнку завязывали глаза, связывали руки и заставляли убегать от преследователей — впоследствии Элайджа Хейл признался, что совершал свои преступления не в одиночестве, однако соучастники не занимались изнасилованиями и некрофилией. На задержании этого, с позволения сказать, человека Остерлинг оказался случайно: его работа заключалась в основном в тесном взаимодействии с документами и людьми, но никак не с оперативным вмешательством. Спас его от смерти Мартин, по отсутствию следователя на месте понявший, что тот находится совсем не там, где должен бы. Виной тому то, что Сёрен вознамерился самостоятельно разузнать, кем были соучастники, и заявился в дом убийцы (на тот момент предполагаемого), которая вычислил немного раньше, чем показал во время работы, в одиночестве.
Остались в памяти Сёрена и похищенная женщина, которую преступник держал на протяжении трёх лет в барокамере, периодически повышая давление внутри; и семейная пара, занимавшаяся похищением детей и запиравшая их в огромных подвалах своего скромного домика, и женщина из этой пары, что продолжила дела даже после того, как её муж был убит; и писательница, благодаря сборнику рассказов которой нашёлся маньяк, вдохновившийся на убийства (впоследствии женщина, невольно начавшая извращённый кровавый ад, покончила с собой); и особенно история с сошедшей с ума девушкой-омегой с забальзамированным трупом младенца на руках, преследуемой тремя бывшими сокурсниками, боявшимися, что она разболтает полиции про убийство близнецов-альбиносов в закрытом пансионате для детей богатых родителей.
Случалось и так, что через Сёрена шли и убийства на почве ревности, и убийства в состоянии аффекта, и убийства в целях извлечения материальной выгоды, и непреднамеренные убийства, но их, бытовых, в сравнении получалось гораздо меньше (да и длились расследования меньше; как пример, самое длинное дело Остерлинга длилось год и три месяца), и рассказывать о них подробнее смысла мало. Отметить стоит только то, что он за семь лет работы насмотрелся ещё больше, чем за четыре года работы под прикрытием, и убедился в том, что от человека хорошего ждать, по обыкновению, не приходится.
Остерлинг вновь и вновь показывал себя как отличный работник. Вне всяких сомнений, и у него случались проколы, включая перестрелку во время поимки Элайджи Хейла, когда Сёрен и детектив Мартин пошли по совершенно ложному следу. В результате погибли три человека, но знающие сотрудники легко сумели подстроить место преступления так, чтобы на них не повалились обвинения в убийствах; более того, в результате вышло так, что лейтенанта Остерлинга и вовсе «там не было».
И всякий раз, как расследование подходит к своему логическому завершению, Остерлинг неизменно обращается к алкоголю и экстази. Не за горами очередное медицинское освидетельствование, очередная сдача трёх экзаменов (стрельба, рукопашный бой, физическая подготовка), а галлюцинации, в которых фигурируют жертвы из его расследований, стали нормой реальности.
К тому же, внутри вновь вскипает жажда крови.

СВЯЗЬ С ВАМИ:

Отредактировано Søren Arne Osterling (19 июля, 2015г. 15:41:06)