Это было похоже на казнь: поставленный на колени перед низким журнальным столиком пожилой мужчина, которому убийца, несомненно, с чувством совершаемой справедливости возвышающийся над жертвой, выстрелил в затылок.
Сёрен не удивится, если так оно и окажется впоследствии, но на данный момент у него есть только труп, а своими личными измышлениями делиться с Мартином он не торопится: того мало волнует, в каком положении оставлено тело, какие предметы находятся вокруг, почему были выбраны определённые орудие или способ убийства и огромное количество других частностей, раскрывающих то, что убийца вкладывал в свои действия. Мартин катастрофически слабо интересовался психологическим портретом преступника и по обыкновению своему только лишь хмыкал на попытки напарника описать личность такового; наверное, поведенческая психология и бихевиоризм слабо давались ему в академии. Но, к сожалению, тщательный осмотр квартиры почившего Освальда Норронта, мужчины-беты шестидесяти семи лет от роду, не дал решительно никакой зацепки касательно того, почему могла быть совершена подобная расправа.
Тело же обнаружила хозяйка дома, Матильда Тофт, когда заходила к миссис Джонс, проживающей на том же восьмом этаже. Мисс Тофт заметила, что дверь у одного из её постояльцев неплотно закрыта, и решила справиться, всё ли в порядке, а затем, увидев труп, вызвала полицию и скорую. Картина преступления вырисовывалась следующая: убийца проник в квартиру, воспользовавшись, по всей видимости, заблаговременно созданным комплектом ключей, поздней ночью, пока Норронт ещё спал (о чём свидетельствуют пижама на жертве и состояние постельных принадлежностей), заставил того перейти в скромно, но изысканно обставленную гостиную комнату, а затем уже лишил жизни. На пистолете однозначно стоял глушитель, иначе кто-то услышал бы звук выстрела. Никто ничего не знает.
Жившая напротив семейная пара отозвалась о Норронте как о вежливом мужчине, весьма красноречивом и обаятельном, решившим дожить свой век в просторной квартире с потрясающим видом на Арденский лес. Женщина ничего не смогла поведать о визитёрах, поскольку таковых не наблюдалось в течение всех пяти лет, и о личной жизни умершего, внезапно осознав, что «он был весьма скрытен и краток, если рассказывал о себе», однако у неё сложилось смутное впечатление, что имела место быть некая драма или трагедия. Ничем подтвердить свои слова она, увы, не смогла; её супруг-трудоголик и вовсе никогда не пересекался с соседом. Дочь Джонсов заинтересованно выглянула из комнаты, едва заслышав разговоры, но практически тут же исчезла; вряд ли имелся смысл её допрашивать, так что Сёрен обратил мало внимания на любопытного ребёнка.
— Забирайте тело, — кивнул Остерлинг санитарам, когда криминалисты завершили работу на месте преступления. Затем работа ложится на плечи доктора Айленд, когда либо дойдёт очередь, либо Сёрен вдруг сочтёт, что дело не терпит отлагательств, и потому примется активно посещать морг и намекать на старую дружбу с судебно-медицинским экспертом — несомненно, вескую причину, чтобы выполнить вскрытие и все экспертизы в максимально краткие сроки.
И в тот же момент, когда Норронта подняли, оказалось, что на журнальном столике лежал кусок старой газеты:

На том заметка о самоубийце обрывалась. Ни года происшествия, ни издательства, в чьей газете опубликовали новость, — только удивительное совпадение дат и намёк на причины обагрившей минувшую ночь казни. Существовала немалая вероятность, что Норронт приложил руку к гибели, которая практически наверняка являлась хорошо имитированным суицидом, Коутрен, а сейчас поплатился за тёмные дела своего прошлого, либо же, о чём не стоило забывать, убийца мог ошибиться, когда вычислял его.
А ещё Кэлпи. Сёрен знал лишь двоих людей с точно такой же фамилией.

Чтобы добраться до зоомагазина, где работала Кэсиди Кэлпи, потребовалось никак не менее тридцати минут — с тем учётом, что Сёрен не стал пользоваться всеми преимуществами статуса полицейского, не нарушил ни одного правила дорожного движения и даже отыскал парковочное место неподалёку. Несколько мгновений он просто стучал пальцами по рулю и беспокойно хмурился по той простой причине, что у него на руках — только фотография заметки о смерти Коутрен Кэлпи, которая вполне могла оказаться однофамилицей.
Нет, пожалуй, Остерлинг не подозревал несчастную девушку-альфу в хладнокровном и спланированном убийстве некоего пожилого джентльмена, скорее всего приложившего руку к убийству Коутрен Кэлпи: слишком неуверенная, слишком зажатая, слишком… Детектив несдержанно выругался, поймав себя на предвзятости, вытекавшей из доброжелательного отношения к светловолосой продавщице: он определённо не хотел, чтобы несчастную девчушку обозначили главное подозреваемой, и сделает всё, чтобы уберечь её от пристального внимания полиции и журналистов.
Какой смысл столь ярко намекать на свою прямую причастность к чужой смерти? К тому же, он даже не питает особой уверенности насчёт того, связаны Коутрен и Кэсиди родственными узами или нет. «Строить теории, опережая факты и здравый смысл, — привилегия Мартина», напомнил себе Сёрен, окончательно расслабился и, наконец, покинул машину, направившись прямым шагом к зоомагазину.
Утром покупателей практически не наблюдалось: в дверях детектив столкнулся с юношей, купившим несколько консервных банок для собаки, и вспомнил про Ламьера, неизменно каждый день остававшегося в шесть утра и двадцать минут в одиночестве. Сёрен вставал как можно раньше, чтобы выгулять лучшего друга, а затем направлялся на работу, если не следовал срочный вызов, нарушавший более-менее привычный график. Он всегда спешил, боясь пропустить те полчаса между шестью сорока пятью и семью пятнадцатью, когда в здании полицейского участка почти никогда никого не бывает и он может без помех подготовиться к работе.
Внутри не обнаружилось никого, кроме Кэлпи за прилавком. Мужчина сдержанно улыбнулся — так он всегда улыбался ей, когда приходил за кормом или новой игрушкой взамен истерзанной до неузнаваемости для Ламьера, и сейчас ничего не изменилось, несмотря на убийство, подозрения и странные совпадения, уж точно не способные совпадениями являться.
— Здравствуй, Кэсиди. Могу я с тобой поговорить о кое-чём личном?
Он подумал, стоит ли предоставлять удостоверение и безмолвно заявлять, что пришёл как представитель закона, но всё же не стал: возможно, Кэлпи испугается, а от степени её откровенности и осведомлённости сейчас многое зависело.

Смотря на неловкую девушку перед собой, Остерлинг понимал, что не видит в ней — в этих распахнутых серых глазах, светло-русых волосах, забавных веснушках и щели между зубов — хладнокровного убийцу, способного запастись ключами к квартире жертвы, поставить на колени и выстрелить в голову. Детектив даже не был уверен, что она смогла бы достать пистолет, пожелай отомстить за смерть матушки… к тому же, для мести надо как-то ещё и выйти на человека, имевшего до удивления скупое прошлое, как будто старательно подчищенное, и заранее спланировать преступление. Несмотря на то, что Кэсиди являлась альфой, она представляла собой нетипичную представительницу своего пола: нет в ней ненормального напора, какой показывал тот же Мартин, в силу, вероятно, отсутствия критических ситуаций, нет и некой особой яркости, сшибавшей с ног. Казалось, даже её запах, имея в себе удушающий компонент в виде горячего асфальт, был бледен.
«Бедная девочка», не удержался от короткой сочувственной мысли детектив. Он мог видеть и видел убийцу в едва ли не каждом фигуранте дела, едва ли не в каждом прошмыгнувшем человеке, на допросе ответившем на пару никчёмных вопросов, но при этом оказался не способен отнестись к Кэсиди, которая наверняка имела какое-либо отношение к Коутрен Кэлпи, жёстче. Да, личное отношение играло свою роль, несомненно, но в то же время Остерлинг больше опирался на иное заключение: Кэсиди не выбрала бы для такого дела пистолет. Как бы Вы стали убивать человека, убившего Вашу мать? Голыми руками или ножом — человек бы стал выплёскивать злобу, пусть даже невольно, пусть и планировал бы действовать чище... Но не настолько, чтобы оставить своей жертве всего одно внешнее повреждение, не настолько, чтобы даже не выволочь ночью из постели.
Пистолет — это совершенно другое оружие. Сёрен не представляет Кэсиди с пистолетом, но представляет её с ножом или избивающую кулаками. Но не огнестрельное — другой стиль.
«Главное, чтобы в полиции не вышли на Кэсиди Кэлпи и сейчас сюда не заявились». Как ведёт допрос Мартин, Сёрен знает слишком хорошо; иногда он вспоминал, как напарник-альфа вызвал Сэмюэля Келли в пять долбанных утра в участок и попёр на него похлеще танка, и вздрагивал.
Офицер машинально подхватил какой-то опрокинутый с прилавка предмет, поставил его на место —  реакция у него всё же оставалась на приличном уровне — и помог составить всевозможную мелочь приблизительно так, как она стояла. Мыслями он был далеко от зоомагазина — он возвращался к месту преступления, к телу Освальда Норронта, к газетной заметке, а очертания Кэсиди точно проступали сквозь не желавшие отпускать воспоминания. Он пытался решить, как сделать разговор менее травмирующим, как вести себя помягче, раз уж девушка уже успела испугаться (за что мысленно Сёрен нецензурно себя отругал), но понимал, что не в силах. «Похоже, пора покидать полицию», как и год, и два, и три тому назад промелькнуло здравое суждение, растворившееся в общем потоке.
— Не надо официоза. Просто Сёрен, — он махнул рукой. «Я здесь не как полицейский и не как покупатель, а как… хороший знакомый, желающий добра», про себя подобрал мужчина верное словосочетание, как будто задаваясь целью обосновать каждое своё слово. — Кэсиди, что Вы помните о своей матери? — на «Вы» он перешёл невольно, даже этого не заметив, и по той причине, что Кэлпи обратилась к нему в подобной форме, назвав его мистером Остерлингом. Звучало отвратительно, конечно, но замечание детектив выносить не стал.
Он дал несколько размеренно протёкших минут на осмысление вопроса, одновременно с тем неуловимо наклонившись вперёд и постаравшись ненавязчиво вклиниться в чужое пространство; впрочем, Сёрен не настаивал на прямом зрительном контакте, предпочтя глядеть на переносицу собеседницы, потому что сам чувствовал себя легче, когда не сталкивался с другими людьми столь прямо и откровенно. Оставалось только надеяться, что со стороны он не покажется каким хирургом, задавшимся целью вскрыть свою жертву и выудить всё, что удастся; по крайне мере, детектив точно уверился, что взгляд его не холодный и не напоминает скальпель.
— Не осталось ничего из её личных вещей?
Если она умерла давно, то вероятность, что что-то, имеющее хоть какую-то ценность для дела, ещё отыщется, критически близко подошла к отметке «ноль процентов»; никто не отменял и того, что миссис Кэлпи могла и при жизни что-то потерять, а также того, что её убийца уничтожил всё, что способно намекнуть полиции на его личность. Сёрен уверен: в любой момент следствие может зайти в тупик, а убийство обернуться глухарём. Причём не одно, а оба — смерти и Коутрен Кэлпи, и Освальда Норронта были насильственными, в чём он не сомневался.
Ему бы только узнать полную дату происшествия — одного первого мая недостаточно, нужен год. Найдётся год — будет легче отыскать материалы дела, свидетелей по делу, связи с чем-то ещё, потенциально важным, а также судебно-медицинского эксперта, личный и откровенный разговор с которым всегда даст немало информации. Пока что Остерлинг знает, что якобы самоубийством Коутрен Кэлпи занималась на доктор Айленд: в таком случае она среагировала на заметку иначе.

Отредактировано Søren Arne Osterling (27 августа, 2015г. 04:05:20)

Выдохнув и снова вдохнув, Сёрен отстранился от прилавка, явственно осознав, что повёл себя в точности как Мартин: иногда он перенимал его манеру поведения и активно пользовался чужой личностью — в частности, когда требовалась его склонность просто переть как танк, не замечая ничего и никого на своём пути и раскатывая в блин логику. Сейчас он не сразу, но всё же заметил это и остался глубоко недоволен собой и тем, как просто и легко мимикрировал в другого человека — а всё потому, что знают мужчины друг друга катастрофически долгое время.
— Простите, — он беспокойно нахмурился и потёр переносицу. Пожалуй, он действительно сейчас выглядел со стороны как человек, искренне обеспокоенный тем, что вынужденно ударил по чужой боли, но по некоторым своим причинам не выражающий всех истинных чувств, гложущих сознание. — Дело в том, что на Вас скоро может выйти полиция… и предъявить обвинение в убийстве, — следователь мазнул по Кэсиди взглядом, которого ему более чем хватало, чтобы отметить реакцию и запомнить. Впрочем, он прекрасно знал, что эта девушка не могла взять пистолет и совершить убийство при помощи него, вот только Мартина и лондонское управление ДПН все доводы Остерлинга касательно нанесения смертельных повреждений при помощи рук и подручных предметов убедят мало. Жаль, что значимость бихевиоризма так принижается: порой не всегда достаточно найти должное количество улик, а в отдельно взятых случаях улики могут и вовсе отсутствовать как таковые. — Я не могу разгласить всю информацию прямо сейчас: подробности обозначит следователь на допросе. И вряд ли этим следователем буду я.
Сёрен вновь примолк, думая, как повести речь дальше. Он осознал, что приехал зря: ему стоило бы удалённо дать распоряжения уполномоченным лицам, а после уже беседовать с Кэлпи на допросе, вот только его основная проблема заключалась в том, что уверенность в непричастности Кэсиди уже жила в его голове, и в том, что они знакомы лично и уже вышли на контакт. В результате — невозможность быть объективным; в результате — весь его допрос могут аннулировать, а девушку-альфу станут подозревать ещё сильнее. И не факт, что её не задержат на двадцать четыре часа в камере участка лондонского управления: вполне возможно, что полиции хватит родственной связи между Кэсиди и женщиной, чьё имя уже мелькнуло на месте преступления и, скорее всего, является ключевым моментом.
Сейчас ему требовалось просто покопаться в личных записях Коутрен Кэлпи, посмотреть её личные вещи… если хоть что-то осталось — и не просто «что-то», а способное навести на мысль о причинах самоубийства, либо же осознать, кому она могла не угодить настолько, чтобы распрощаться с жизнью. Она ведь… умерла так давно. Вероятность найти что-то в самом деле ценное критически близко приблизилась к отметке «ноль» и грозила перевалиться в отрицательную сторону отрезка: Сёрен чувствовал, что этот диалог не обернётся ничем хорошим ни для него, ни для девушки. Хотя бы по той причине, что ему после достанется от Мартина за очередную самодеятельность, которая всегда заканчивалась для следователя, мягко говоря, плохо: то комой, то ранением, то ещё чем-то, не являвшимся особо нормальным.
Основным вопросом оставалась причина самоубийства, какую-либо оценку которому Остерлинг, не обладающий ровным счётом никакими дополнительными сведениями, не спешил давать, Коутрен Кэлпи. Спрашивать, знает ли Кэсиди про это, он считал нетактичным и весьма травмирующим; к тому же, он и без того повёл себя слишком резко, но, кажется, не спугнул. Пока что.
К сожалению, заявить, что мать Кэсиди связана с недавним убийством, он не смел. Во-первых, не факт, что убийца вышел на верного человека и казнил того, кого планировал изначально, а во-вторых, эти данные покамест остаются тайной следствия, которые Сёрен не станет разглашать и в последующем общении с журналистами: у них есть несомненный потенциал, а положительный или отрицательный покажет уже следствие. Если убийца ещё в городе, неизвестно, как он среагирует; очевидно только то, что Освальд Норронт задел его смертью Коутрен.
А ещё убийца перевалил подозрения на Кэсиди. Возможно, он её знает и хотел подставить, чтобы самому миновать расправы со стороны служителей закона; возможно также и то, что он не знал ничего о дочери мисс Кэлпи.
Что же, событие семнадцатилетней давности (по крайней мере, теперь есть точная дата) было либо единственным шансом найти убийцу, либо окажется полной пустышкой. «Эта прекрасная дуальность мира».
— Как я могу связаться с твоим дядей? — уже гораздо спокойнее задал он вопрос.