[AVA]http://s7.uploads.ru/TyeKP.png[/AVA]

— А почему этим не можешь заняться ты? — спросил Сэм, хватаясь за последнюю соломинку. Довольно логичный вопрос, между прочим: именно Касл на правах начальницы отвечала в Руке Помощи за обращения к медиа, давала интервью и снималась для обложек модных журналов, когда им выдавалась такая возможность. На худой конец, были ещё специалист по связям с общественностью, и секретари, и другие соцработники, и психологи, и...

— Потому что, — сказала Саманта тем тоном, который сразу напоминал, что она — мать пятилетнего гиперактивного клубка кудрей и ссаженых коленок, и пытаться её переспорить бесполезно, потому что по игре в «да — нет» у неё уже чёрный пояс, — все нормальные люди проводят вечер пятницы дома, Сэм. Со своими семьями. Я не могу лишать семейных людей редкого шанса провести своё время с близкими людьми, правда же?

— У меня тоже есть семья, — неуверенно ответил Сэм. Он смутно догадывался, что отдельно живущие мать и сестра сейчас не станут весомым аргументом. О, если бы он только знал, что однажды отсутствие супруга и выводка отпрысков сыграет с ним такую дурную шутку! Конечно, он бы всё равно ими не обзавёлся, но хотя бы был бы морально к этому готов. — У меня собака есть! Как я оставлю Ламьера?

— Я уверена, твой бойфренд...

— Мы друзья, — поправил Сэм машинально — не то что бы его сильно задевало, когда их с Сёреном принимали за парочку, просто очень уж он не любил, когда люди делают выводы о его личной жизни.

— Твой друг, — со вздохом согласилась Саманта. — Сможет позаботиться о собаке сам, без твоего мудрого руководства. А теперь — будь большим мальчиком и поставь свою подпись. Если повезёт, я выбью тебе премию. За героизм.

Как оказалось, «вечер пятницы» переводился на самом деле как «пятничная полночь», а радиостанция вдобавок находилась не в родном Лондоне, так что никакая премия этот ужас не покрыла бы. Сэм трясся в монорельсе добрых два часа, высадился в незнакомом районе — он был в Берлине всего пару раз в своей жизни, у него не было поводов приезжать в место, где вертится большой бизнес и живут большие люди; найти тут дорогу к радиостанции оказалось затруднительно, он даже потратился на такси — только для того, чтобы его покрутили тридцать минут по каким-то закоулкам, прежде чем он понял, что счётчик безбожно накручивают.

Сэму не нравился Берлин, и радио ему не нравилось тоже.

Входя в здание, он чувствовал себя максимум — школьником-старшеклассником, которому дали задание выступить перед первыми курсами. Готовясь к выступлению, он достал свой единственный приличный костюм и единственную же (и, по мнению Алисы, категорически неприличную) рубашку — всё-таки представлять Руку Помощи, пусть даже увидит его только ведущий. Заготовленная речь была записана на бумажку, скопирована в телефон и выучена наизусть, и Сэму оставалось только молиться, чтобы диджею не пришло в голову задать ему какие-нибудь вопросы с подковыркой. Тридцать минут, уговаривал он себя — давай, Сэмми, ты сможешь. Просто тридцать минут непрерывной болтовни с абсолютно незнакомым человеком, пока вас будет слушать вся неспящая часть города. Делов-то.

Сонный охранник назвал ему этаж и номер студии, и вскоре Сэм уже неловко постучался. Помялся у порога, сверился с часами — выходило, что у него есть ещё почти пятнадцать минут до условленного времени, успеет перечитать свои слова, — и нерешительно толкнул дверь, протискиваясь в полутёмное помещение. Он рассчитывал, что здесь будет много народа, всякие там... электрики? гримёры? кто вообще работает на радио, кроме тех ребят, которые мелют языками в эфире? — но его встретили только два огромных голубых глаза над не менее огромной чашкой.

— Простите, — Сэм прокашлялся и быстро осмотрел паренька. Маленький, тоненький, светловолосый, в каких-то ярких, типично подростковых шмотках — школьник, чей-то младший брат, или, может, ещё один приглашённый гость? — Я, эм, ищу эр-джея. У меня назначено.

Будет очень неловко, если окажется, что он перепутал комнату. Или этаж. Или здание...

Отредактировано Samuel Kelly (18 сентября, 2015г. 10:14:42)

[AVA]http://s7.uploads.ru/TyeKP.png[/AVA]

Ну вот, пожалуйста, не успел войти, а уже гора вопросов. Пока Сэм переваривал тот факт, что вести эфир с ним будет мальчик-подросток, которому хорошо если есть восемнадцать — он пока не мог решить, это его утешает или пугает ещё больше, — эр-джей разве что не выяснил его генеалогическое древо по седьмое поколение и в довесок прочитал маленькую лекцию о правилах поведения в эфире. Сэм посмотрел на массивные наушники с микрофоном, которые ему предлагалось нацепить на голову, побледнел на пару тонов и машинально провёл ладонью по голове, приглаживая старательно зачёсанные волосы. Что значит, голос звонившего? Какие ещё звонки? Будут ещё люди, пусть даже в виде фантомного присутствия на том конце провода? Деметра, дай сил пережить этот вечер.

Рассказывать о том, что опоздал, потому что не хотел приходить... и ещё потому, что заблудился в незнакомом районе и не догадался заранее скачать себе карту, Сэм смысла не видел. К чему давать мальчишке больше поводов сомневаться в его профессиональной пригодности и вообще состоятельности как взрослого человека? Как будто мало будет, когда он начнёт заикаться, считывая с бумажки текст. Он только дёрнул плечами и аккуратно присел в кресло — большое, на колёсиках, немедленно обхватившее его со всех сторон, будто он нырнул в желе, а не использовал по назначению объект фурнитуры. Вот теперь, когда он устроился удобно, его и правда стало клонить в сон: Сэм был совой, но любая сова захочет спать с наступлением темноты, если перед этим был рабочий день. Будь это обычный вечер, он бы сейчас был дома, развалившийся на постели поверх одеяла, с головой Ламьера на коленях (и, если повезёт, с головой Сёрена на плече), у него перед носом бы тихо бормотал что-то своё телевизор, и всё было бы хорошо. Нарисовавшаяся в голове картинка так разительно отличалась от суровой реальности и была такой трогательной, что Сэм едва не пустил здесь же слезу.

Итак, вопросы. Мальчик, поправляя дыхание после монолога, смотрел на него во все глаза, Сэму невольно захотелось проверить, может, он не застегнул пуговицу или посадил пятно на белизну костюма. Или он просто любопытный, попытался он успокоить свою паранойю. Не очень помогло; Сэм крутнул стул, выворачиваясь из поля зрения Нэйва, заслоняясь от него спинкой кресла и избавляя себя от необходимости смотреть другому человеку в лицо, вместо этого изображая дикую заинтересованность в многочисленных мигающих кнопочках и рычажках, придававших панели ретро-вид в стиле старинных космических кораблей.

— Эта штука не взорвётся? — коротко спросил он, кивнув в тот угол, где красовалась конструкция из проводков и банки. Знакомая, похожей пользовались они с ребятами, когда работали в мастерской и нормальные чайники вечно перегорали, подцепленные к нелегальной электросети, в которой скачки напряжения были обычным делом («зато не платить грёбанные налоги», охотно объяснял отец, довольный своей гениальной задумкой). Кто бы мог подумать, что на радиостанциях экономят такими же варварскими методами. — Тогда я не откажусь от кофе.

Если верить часам, до эфира оставалось десять минут. Сэм начал чувствовать лёгкую дурноту, и самоубеждения в том, что это всего лишь психосоматика и на самом деле он не съел ничего такого, от чего его могло бы тошнить, не особо помогали. Наверное, ещё не поздно было выйти, вызвать такси и позорно сбежать — а потом просто не попадаться Саманте на глаза. Для этого, правда, придётся сменить город, потому что Саманта достанет его из-под земли, выпотрошит, сделает из его пустой оболочки чучело и поставит в комнате психологической разгрузки, чтобы желающие могли колотить его палками...

— Большая аудитория у ночного эфира? — спросил Сэм сухо. Огоньки у него перед глазами смазывались в одно невнятное мигающее мессиво, так что он опустил веки, чтобы не обзавестись от этого мигренью раньше времени. Как будто ему станет легче, если он узнает, что его будут слушать не десять человек, а десять тысяч.

Отредактировано Samuel Kelly (18 сентября, 2015г. 10:14:58)

[AVA]http://s7.uploads.ru/TyeKP.png[/AVA]

Минимум сто пятьдесят человек? И мальчишка считает, что это мало? Сэм представил себе выступление перед залом, в который набились полторы сотни слушателей, триста (плюс-минус) насмешливо блестящих глаз, изучающих каждый его жест, и обморочно обмяк в уютных объятьях большого кресла. Вдруг показалось, что воротничок рубашки больно стягивает горло, мешая вдохнуть, и Сэм негнущимися пальцами принялся расстёгивать упрямые мелкие пуговки, открывая себе доступ к кислороду.

Это была плохая затея, он знал это с самого начала. Сэм с трудом мог общаться с людьми один на один, особенно если они были ему незнакомы, а темой общения не была его сфера профессиональной деятельности. Он не умел играть интонациями, смешно шутить, стрелять интересными фактами и кокетничать, у него был самый обычный, хрипловатый, прокуренный голос сорокалетнего беты без капли певческого таланта. Какие бы завихрения судьбы не привели его на эту радиостанцию, шутка получалась самая дурная, и сейчас было самое время её прекратить, пока он не опозорил себя, Руку Помощи, эр-джея и всю станцию. Возможно, ещё не поздно было сбежать под благовидным предлогом? В конце концов, он немолодой уже человек с больными почками, Поль выправит ему справочку... останавливало только то, что в понедельник утром придётся явиться под светлые очи Саманты, и Сэм был совсем не готов к тому, чтобы его вывернули наизнанку, зашили грубой красной ниткой и в таком виде отправили разгребать завалы архивных документов годичной давности.

Мысль о том, чтобы просто не прийти на работу, или, того паче, что он, вообще-то, взрослый человек, способный выдержать пару суровых отповедей босса, Сэма не посещала.

Тем временем юноша бойко настроил технику и немедленно влился в эфир, даже не потратив пару секунд на то, чтобы надышаться перед прыжком на глубину. Сэм даже не сразу поверил, что парень говорит своим голосом, и грешил на чудеса компьютерной обработки, потому что вместо звонкого мальчишечьего голоска по студии вдруг потёк — именно потёк, как мёд или патока, мягкий, шелковистый голос, под который хотелось зажмуриться и расслабиться, вверить себя чужим умелым рукам: воображение дорисовывало высокого шатена в умных прямоугольных очках, с тонкими пальцами и насмешливыми красными губами, а не встрепанного мальчика с шапкой светлых волос под пижонской шляпкой. Кажется, Сэм начинал понимать, почему эти сто пятьдесят (минимум!) человек слушали ночные эфиры. Интересно, многие ли знали, что скрывается по ту сторону радиоволны? И хотели ли они это знать, может, фантазии их полностью устраивали? А может, они были так наивны, что полагали, будто «Лиам» правда раскрывает им душу, и тянулись за этой иллюзией личного контакта?

Каково это — думать, что ты знаешь человека, только чтобы потом понять, что всё это время общался с его образом в своей голове?

Нет, сейчас было не время для философских рассуждений — включилась музыка, какой-то прилипчивый попсовый мотивчик с кошачьим мурлыканьем на каждом слоге, и Нэйв крутанулся на стуле, обращаясь лицом к Сэму. Сэм ответил ему совершенно безумным взглядом, полным безмолвного крика о помощи, полез в карман за смартфоном, чуть не выронил его из влажных ладоней и стал листать заметки в поисках заготовки речи.

«Привет, меня зовут Сэм Келли, и я представляю в этом эфире социальный центр Рука Помощи...»

«Привет, меня зовут Сэм Келли, и я представляю...»

«Привет, меня зовут Сэм Келли, и я...»

— Я, я не могу, — пробормотал Сэм еле слышно, сползая по креслу ниже — почти на пол; телефон упал ему на колени, и он до побеления пальцев впился в подлокотники, как будто это могло дать ему какую-то опору. Песня подходила к концу, ему казалось, что вместе с ней кончается воздух в помещении и его линия жизни. Суматошное сердце стучало в ушах, распирало изнутри горло, мешая вдохнуть. Сэму не было так страшно с тех пор, как в арденском лесу на него вышел альфа, которого он принял за маньяка. — Это не сработает.

... Сэм подумал было, что потерял сознание.

Было так страшно, что этот исход, каким бы неловким он не был, его бы совсем не удивил. Ему не хватало воздуха — когда Нэйв угрожающим тоном сообщил, что от этого эфира зависит вся его карьера, и Сэм может лёгким движением руки, то есть голосовых связок, её спасти или уничтожить, он совсем перестал дышать, и перед глазами поплыли цветные всполохи. Что он мог сделать? Мозг мучительно работал вхолостую, и даже прочитать с экрана телефона текст было невыполнимой задачей, потому что буквы не хотели складываться в слова. Сэм тряхнул головой, пытаясь хоть так собрать в кучу разбежавшиеся мысли, жалобно всхлипнул-выдохнул, когда услышал бойкий голос мальчишки, возвещающий о начале эфира...

А потом в глазах потемнело.

В тот момент он понял, насколько шумным было помещение до этого. Разом прекратилось... всё. Не было ни мерного гудения ламп под потолком, ни потрескивания микрофона, ни жужжания многочисленных компьютеров, ни даже скорее ощутимого, чем слышимого напряжения от звукозаписывающей аппаратуры. Собственное рваное дыхание было таким громким, что оглушало; биение сердца уверенно шло вторым, дополняя эту симфонию. Где-то за окном шелестели магнитными подушками и порой взвизгивали сигналами автомобили. Сэм слушал эти негромкие городские переливы, как музыку для медитаций, подстраиваясь и расслабляясь.

Что бы сейчас ни случилось, казнь была отложена. Ему хотелось смеяться в голос — как в тот раз, когда Алиса вывела его из полицейского участка за руку, как ребёнка, и он прикрывал глаза от солнечного света ладонью и не верил в своё счастье.

От радостных размышлений его отвлёк грохот рядом. Омега-ведущий, видимо, решив, что гость, воспользовавшись моментом, попытается улизнуть под покровом темноты, стал шариться по помещению, и едва не растянулся на полу, поплатившись за своё любопытство. Сэм едва успел поймать его за талию и аккуратно поставить обратно на ноги, и, разминая конечности, ещё немного ватные от пережитого стресса, отошёл в сторону, рассчитывая каждый шаг, чтобы не повторить судьбу омеги — его-то ловить, поди, некому будет. Естественный запах краски, острый и немного кисловатый, оставляющий специфический привкус на языке, усилился так, что даже Сэму неприятно бил в нос — его пробил пот от волнения, теперь было за это неловко, и не хотелось обдавать нечаянного знакомого таким амбре, если можно просто встать подальше.

— Свет отключили? Разве у вас тут не должен быть запасной генератор? — поинтересовался он почти нормальным, будничным тоном, если не считать того, что на каждом втором слоге сбивался, чтобы сделать вдох, с силой пропихивая густой воздух в лёгкие. Теперь, когда он немного привык к резкому перепаду в освещении, стало ясно, что не так уж тут и темно. Мигали лампочками те приборы, у которых были аккумуляторы, светился экранчик телефона, падал лунный свет из высоких зарешеченных окошек. Очертания Нэйва были вполне видны, даже волосы, взлохмаченные ободком наушников до такого состояния, словно над ними поработала бригада стилистов, аккуратно выставляя каждую прядку в художественном беспорядке.

— Если, конечно, это не случилось персонально с нашим этажом. Не знаешь, что могло... — он притормозил, остановившись за мгновение до вопроса, и задумчиво посмотрел на кипятильник, всё ещё мирно лежащий в банке. Чудовище, произведённое в лучшем случае в прошлом веке, с длинным, чуть ли не в узлы замотанным шнуром, так и кричащее всем своим видом о нарушении техники безопасности любого приличного места — и наверняка неучтённое никакими планировщиками, которые могли рассчитывать допустимые нагрузки в этом помещении... Нет, Сэм не собирался сходу винить в этом происшествии именно этот агрегат. Может, здесь проводку не меняли со дня постройки здания, и кипятильник ни при чём. Но на мысли это наводило, и вряд ли мальчишку погладят по головке, если окажется, что по его милости эфиру наступила крышка.

Час был поздний — без пары минут полночь, вряд ли в здании найдётся электрик, даже если у радио и есть свой штатный. Звонить кому-то, ждать бригаду? А как же эфир, по которому мальчишка так убивался с минуту назад? Стоило пройти стороной угрозе зачитывать речь здесь и сейчас, и Сэма тут же заволновало положение несчастного ребёнка, и само выступление стало казаться не такой уж трагедий. Да и прочитал бы по бумажке, ничего бы с ним не случилось — что ж всё так неудачно складывается-то?

— Знаешь, где щиток? Можно сходить, посмотреть, — он вытянул руки перед собой и пошевелил пальцами, еле различимыми в темноте. Конечно, он привык работать с автомобилями, хотя и тем-то давно не занимался, но в мастерской много чего приходилось чинить, и всё своими силами. По крайней мере, станет ясно, пора ли Нэйву упаковывать свои вещички в картонную коробку и нести их на выход. — Я немного понимаю в ремонтных работах.

[AVA]http://s7.uploads.ru/TyeKP.png[/AVA]

Волшебная ночь. Борис, снисхождением своего присутствия осевший в четырех стенах комнаты, откуда еженедельно вещал своим неземным голосом правдивую сладость об отношениях между людьми, преимущественно ставя своей целью раскрытие скользких тайн известных широкому кругу людей личностей, как раз сидел за пультом, ожидая начала эфира, как вдруг во всем здании не случилось быть электричеству. Столь недопустимое упущение со стороны рабочего персонала, породившее форс-мажорные обстоятельства, вызывало на лице мужчины легкую обаятельную улыбку, олицетворявшую ни больше, ни меньше – чувство досады за тех привлекательных слушателей, которые в одно мгновение рисковали лишиться возможности услышать мелодичный нотный ряд тембра своего божества. Борис не расстраивался: он просто не находил в себе ни капли желания уподоблять свое настроение полнейшей безвкусице переживаний и расстройств, волнением нервов делающей людей слезливыми недотёпами, что, не смея сомневаться в истинности своего мнения, Борис полагал кратным признанию себя недостойным. Чаще всего, такой оценке были удостоены все те безликие обыватели, что смертностью своих душ не давали ему никакого иного выбора, кроме как посчитать их существование неуместным на уровне претензии иметь право на жизнь. О чем вообще могла идти речь, если весь мир, переданный сквозь лица переживших встречу с Борисом, содрогался в благоговейном трепете перед изыском того прекрасного, что они, несомненно, видели в нем? И куда как более непостижимым уму «человеков» Теллером настигалось в своем безгранном самолюбовании разумение того, что любой неповторимый случай снисхождения его в качестве собеседника для человека из массы, делает этого самого человека помазанным посланником свыше. Прельщалось это, как правило, не только тем, что сей земной посланник с превеликим удовольствием нес молву о случившемся у него прецеденте общения с самым настоящим «отцом», охотно приправляя этот рассказ комплиментами в сторону отца естества, но еще и тем, что у внемлющих этим словам слушателей загоралось нездоровое для адекватного человека пламя страстей. Ведь они верили всему и, неприкрыто, по-черному ревновали. Радующий себя мыслями подобного толка, Борис отсчитал на циферблате своего позолоченного телефона последней модели лучшего бренда десять минут и, приняв как данность неспособность мира управиться без его бескорыстной, идущей от самого сердца, помощи, направился во тьму коридорных помещений. Шел он уверено и совершенно невозмутимо, так как, вопреки безупречности своего характера, действительно, всегда и обо всем знал больше всех остальных. Используя вспышку своего телефона в качестве фонаря, он быстро миновал лестничный проем и оказался, через несколько метров, в опасной на получение восхищений в свою сторону близости от двух нелепых силуэтов людей. Парочка, если Борис мог доверять своим глазам, а он доверял им всегда уже хотя бы потому, что в случае с идеалом-отражением в зеркале они никогда его не обманывали, мало того, что со всей непростительной неспособностью зажималась друг о друга в попытке нащупать перед собой стену, так еще и держалась за руки образом таковым, будто бы внезапный факт выключения света их отношениям шел только на руку. В этой ситуации, Борис никак не мог допустить дележки внимания и того, чтобы теплые чувства были адресованы к кому-то другому, кроме него. Улыбнувшись во все достояние гордости своего лица и, сверкая белоснежностью рядов зубов, он продвинулся вплотную к встреченным гостям храма своего появления и, с привычной для него сексуальностью в голосе, вверил им дар завести диалог.
- Вы забыли зажечь свечи и потребить вино, достойное повода, - Утвердительно заметив сей уже сформировавший в его голове факт, Борис с непринужденной простотой посвятил лучом своего гаджета сначала в одно лицо, а после – в другое, так, чтобы даже сквозь прищур и усилие обрести утерянное зрение, можно было разглядеть богатство портативной техники, - Но вам не стоит терзать себя этим горестным нарушением красоты композиции, - Теллер выждал эффектную паузу, не разжимая улыбки, - Ведь вам помогу я – никто иной, как сам Борис Теллер, красавец-ведущий ночных программ, а также весьма презентабельный и видный гость общественного мероприятия любого уровня, что далеко не является исчерпывающем перечнем моих достоинств, - На этой фразе, он самолюбиво и со всем присущим такому самолюбию шармом, выдохнул, - И так уж случилось, что мужчина во мне не только всегда знает какой провод и куда нужно запихивать, но еще и всегда хранит у себя бутылочку отборного красного, - Борис подмигнул, - Как раз для таких ситуаций, - Он смерил глазами лицо полненького мужчины, определив, наконец, что запах, почувствованный еще в отведенной ему комнате, точно принадлежит тому, - Вижу нарастающую в ваших глазах благодарность. Не стоит, - Борис плавно перевел взгляд от мужчины на юнца, сопровождавшего того и аккуратно, со знанием дела, перекрыл ему губы вытянутым вверх указательным пальцем, лишив возможности реагировать словами, - Я всегда рад помочь.
После столь сладостной фразы, сознавая свою маленькую победу и прочитав впечатление, сопоставимое вожделению, на лицах обоих встреченных им человечков, Борис обошел их беззвучной грацией своих шагов и пристроился к электрощиту. Смотрящий со стороны, не смог бы долго стоять на месте, так как казалось, что Борис буквально ласкает провода и рубильники движениями своих невероятно ловких для общего размера кистей пальцев, заставляя электричество буквально переродиться через томление, вызванное долгим отсутствием касаний умелых конечностей. Любое вмешательство в сей процесс – будь то нейтральное по значению слово или попытка осудить Бориса взглядом – сейчас могли караться высшей мерой наказания – «лишением девственности через повешение». Девственность эта, будь она даже давно утеряна и даже если против логики - утеряна неоднократно, Теллером с легкостью могла быть возвращена к жизни постольку, поскольку именно к его голосу и слову в городе в этих вопросах прислушивались на уровне высшего приоритета. Поэтому, не ожидая и не желая вмешательства, он, вызывающе обхватив позолоченный корпус губами и ртом направляя свет в нужном ему направлении, продолжал чинить капризную систему энергоснабжения с виртуозным вниманием ко всем деталям работы. Он знал, что на него смотрят и если поступательные движения таза по направлению к лысеющему пареньку ничего не значили, то не значили только для самого Бориса, ведь для него давно стало привычным делом, что кто-то видел в нем свой потенциальный возбудитель. С несомненным успехом для этого возбудителя, Борис вскоре закончил с процессом реанимации света в здании и, нежным хлопком ладони закрыв щиток, всей своей привлекательностью обратился к выбору своего интереса.
- Я вижу, что ты волнуешься. Хочешь, я тебе помогу с этим? Спросил мужчина с такой интонацией, что озвучивание положительного ответа на этот вопрос становилось не более чем формальностью. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что Борис абсолютно позабыл о наличии здесь еще одного человека, но эта мысль бы стала не правдой, так как Борис был уверен, что второй человек уже по умолчанию должен быть благодарен за счастье стоять рядом с ним.
[AVA]http://s2.uploads.ru/HDBrn.png[/AVA]

Отредактировано Barney Haversham (13 октября, 2015г. 02:40:36)