Вильгельмштрассе в час пик представляла собой царство боли и хаоса. Шум десятков тысяч моторов, галдеж сотен тысяч пешеходов, суета, грязь, всеобщие спешка и раздражение – натуральная анархия, опасная если не для жизни, то уж точно для психического здоровья. Арденская КАД и то казалась спокойнее, хотя каких-то полчаса назад Алекс искренне ее проклинал. Теперь же кольцевая виделась ему исключительно в радужном свете, он даже в глубине души был бы рад к ней вернуться. Там, по крайней мере, дорога была заключена меж звукоотражающих щитов, а потому со всех сторон не сияло, не моргало и не переливалось такое количество вывесок, окон и прочих возмутительно ярких отвлекающих факторов. Еще вчера все это казалось малозначимыми деталями пейзажа, сливавшимися в единое цветовое пятно за окном автомобиля, но тогда Алекс сидел на пассажирском сиденье. Сегодня же перед ним стояла задача самостоятельно преодолеть испытание центральной улицей Берлина, что было не так уж и просто, учитывая, что он сел за руль впервые за последние лет десять. Не садился бы и дальше, если бы не непредвиденные обстоятельства в лице Дари, мать его, Нишанта Кабуса.
«Мне на работу к обеду, езжай сам на монорельсе». Полтора часа, с пересадкой, в столь густо пахнущей толпе, что не спасают никакие блокираторы? Нет уж, спасибо. Ему хватило этого удовольствия в те далекие годы, когда он сам еще был желторотым студентом. Запахи сами по себе не были бы особой проблемой, но не их сочетание с толчеей, оттоптанными ногами, измятой одеждой и истрепанными всем этим нервами. Как можно в здравом уме пользоваться подобным способом передвижения, имея возможность этого избежать, Алекс не понимал. Ему и вынужденные поездки в менее безумные часы не доставляли особенного удовольствия, что тут говорить про раннее утро. И, кстати, возможное общество студентов, спешащих на учебу в том же вагоне, профессора тоже ничуть не прельщало. Мало ему было приставаний с вопросами в университетских кафетерии и курилке, еще он по дороге на работу курсовых не принимал.
«Я не нанимался быть водителем». О да, просто получил в безраздельное личное пользование чужую машину, с которой, между прочим, Лора лет пять пылинки сдувала. Единственное, что требовалось от Дари взамен – соблюдение привычного, десятилетиями отлаженного распорядка жизни Алекса, в котором возможность мирно и с комфортом добираться в университет занимала немаловажное место. И что в итоге? Как только у них возникли расхождения в графиках, Кабус начал ерепениться. В большинстве случаев склочность его характера Алекс воспринимал, скорее, как способ внести приятное разнообразие в свою жизнь, но всему же должен быть предел. Семь проклятых лет Лора возила его на работу, когда сама уже уволилась из ГУДН - и после первоначального обсуждения этой договоренности, подобное положение дел ни разу не пересматривалось, и никаких претензий в свой адрес Алекс не слышал. Дари же едва хватило на полгода, и он при этом именно себя считал угнетенной стороной, что не стеснялся озвучивать цветисто и громко.
«Переживешь разок и общественный транспорт». Вот сам пусть и переживает, - решил Алекс. На самом деле, месть была так себе, учитывая, что Кабусу предстояло ехать на работу в куда более приятное время. Вероятнее всего, его гостеприимно ожидал полупустой вагон и возможность спокойно подремать в пути. Но эта мысль посетила Грэйса гораздо позже, чем он, преисполненный мрачной решимости и альфийского упрямства уселся за руль и уперся в него коленями. Учитывая, что высота сидений, как и большая часть вещей в его жизни, была отрегулирована один раз и навсегда, провозился он с ней едва ли не больше, чем с воскрешением в памяти своих прескромных навыков вождения. Но уж по крайней мере он мог рассчитывать на то, чтобы задеть Дари неприятным сюрпризом и нарушенными планами. Тот, несмотря на порочную склонность к нарушению размеренного хода жизни Алекса, был все же достаточно упорядочен, чтобы подобное способно было его раздосадовать.
Оставалось определиться с тем, стоило ли мелочное удовлетворение от оставленного за собой последнего слова всех затраченных усилий. Никакой час пик на монорельсе не мог привести к той степени усталости, что Алекс испытывал, преодолев половину пути к ГУДН. Не каждая аккредитация могла с этим сравниться. И, кажется, с каждым оставленным за спиной километром он понемногу проникался благодарностью к Кабусу. На Лору же и вовсе впору было помолиться. Правда, эти чувства были все еще недостаточно сильны, чтобы принять решение однажды их озвучить или хотя бы признать свою затею идиотской. Планомерное приближение к повороту на проспект Восставших вселяло в душу веру в лучшее. В старом городе движение всегда было спокойнее, к тому же это был уже финальный рывок. По прибытию на место назначения Алекс обещал себе достойную награду - лишнюю сигарету, сладкий кофе и право сорваться на любого идиота, которому хватит дурости полезть к нему под руку до того, как он придет в себя.
Разумеется, стоило ему слегка ослабить бдительность и поверить в успешный исход, он моментально совершил ошибку. Проезжая этот поворот ежедневно на протяжении полутора десятка лет, можно было бы и запомнить, что пешеходный переход на перекрестке был нерегулируемым, и в часы всеобщего помешательства на нем стоило вести себя максимально аккуратно. Нет, скорость он, разумеется, сбросил, но это в лучшем случае не дало ситуации стать фатальной, а не помогло ее избежать.
Он сбил пешехода. Великолепно. Восхитительно.
Первая мысль была – «Лора меня убьет». Потом он вспомнил, что Лоры больше нет, и за проблемы с драгоценной машиной она ему уже ничего сделать не сможет. Так что вторая мысль была уже более близкой к реальности:
- Я ебал так жить, - услышать его в этот момент было некому, впрочем, это была редкая ситуация, когда наличие публики мало что изменило бы. Эта фраза содержала в себе бездну безысходности. И высказывание было столь лаконичным исключительно по причине глубочайшего ступора. Все силы Алекса уходили на попытку разжать пальцы на руле, тут уж не до многоэтажных конструкций. Может быть минут через пять, когда он убедится, что человек, ворочающийся сейчас на асфальте, не получил повреждений, опасных для жизни. Выбравшись из машины, что, казалось, заняло целую вечность, он приблизился к пострадавшему. Тот был почти ребенком. Стоило вызвать дорожную полицию и скорую, но смартфон остался в машине, и возвращаться за ним было бы как-то нелогично. Пока он обрабатывал эту жизнь, мальчик на дороге уже очухался достаточно, чтобы поднять на него вполне осмысленный взгляд. Вероятно, куда более осмысленный, чем тот, которым мог сейчас похвастаться сам Алекс.