• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 196 см/75 кг
› цвет волос: седые (были черными)
› цвет глаз: серые
› особые приметы: вертикальный шрам возле левого угла губ

Профессор Грэйс относится к категории людей, которых сложно заметить, но еще сложней забыть. Наружность его самая обыкновенная для человека его лет и профессии: средний рост, среднее (или даже «средненькое», для альфы) телосложение, распространенный тип лица, не закрашенная седина. Примечателен в нем и заставляет выделить из толпы в первую очередь достаточно резкий запах, в котором с ароматической компонентой конкурирует шлейф табачной вони, поскольку курит он много, давно и что попало, ориентируясь в первую очередь на крепость поглощаемой отравы. При том, что унюхать Грэйса можно с другого конца аудитории, он сам наглядно демонстрирует ограничения в обонянии, регулярно начиная ни с того ни с сего принюхиваться, комично насупив брови. Это обеспечило ему среди студентов прозвище, благополучно передающееся от курса к курсу уже много лет. Нюхачу даже случалось на него откликаться, находясь в глубокой задумчивости, что одно время безмерно развлекало его коллег во главе с супругой. Причина же его привычки вполне банальна – длительный прием блокираторов, облегчающих альфе ежедневную работу с сотнями студентов всех возможных полов. Практически полная неспособность распознавать запахи стала, помимо прочего, одной из причин его грозной репутации – в отличие от распространенного представления о естественном для альфы поведении, он совершенно беспристрастно реагирует на «конкурентов», что нередко выбивает у тех почву из-под ног. Сам он привык считать, что умение обуздать как свои инстинкты, так и гонор – один из жизненных уроков, необходимых молодежи. Реальный мир куда сложней набора запахов, позволяющего оценить, кто из вас победит в «честной схватке». Особенно когда это схватка за зачет.

• ХАРАКТЕР •

Непрошибаемое чувство собственного превосходства стало своего рода визитной карточкой Грэйса, по крайней мере в научных кругах. Альфам часто свойственна обостренная территориальность, его же угораздило счесть своей вотчиной целое научное направление. Как результат, даже самые цивилизованные дебаты с его участием способны напугать излишне чувствительных особ концентрацией витающей в воздухе ярости. Тот самый случай, когда в мире существует лишь два мнения, «неправильное и мое», как бы сам Александр ни оговаривался относительно безусловной равноценности различных теорий и правомерности позиций, отличных от его собственной. В удовольствии разнести в пух и прах аргументы оппонента он отказывает себе редко, даже если оппонент заседает в другом полисе, а сам он выступает перед аудиторией первокурсников. Впрочем, он вполне осознает как свою вспыльчивость, так и категоричность, а потому самые эмоциональные из его лекций нередко оказываются и одними из самых информационно насыщенных. Если же говорить о нем, не как о ревностном ученом и пылком лекторе, а как о педагоге и начальнике, стоит только удивляться тому, насколько локализованы проявления его темперамента. При непосредственной работе с людьми Грэйс становится спокоен, вдумчив и терпелив. Почти ласков, если забыть о привычке так или иначе контролировать все и вся. Сплоченность коллектива кафедры и благополучие тех студентов, что оказались подотчетны ему лично как научному руководителю, Александр рассматривает как личный интерес высокой степени важности. Все и вся, находящееся под его началом неизбежно упорядочивается и гармонизируется во имя его собственного душевного спокойствия. Мало что он переносит так плохо, как трудности в жизнях людей, которых успел счесть своими. Само собой, большую часть его неистовой альфийской любви и гиперопеки всегда приходилось на долю сына и супруги, бывшей ему вернейшим другом без малого тридцать лет. С момента ее смерти его склонность тревожиться за окружающих только возросла, что уж говорить о тоске по ощущению исключительного единства, доступного тем немногим людям, чьи партнеры являются по совместительству коллегами и лучшими друзьями.

• БИОГРАФИЯ •

Александру довелось родиться в образцовой семье вроде тех, что показывают в рекламе: папа-альфа, мама-омега, двое разнополых детей. Ничего избыточного, никого отсутствующего.

Сесил Грэйс, как и полагается настоящему альфе, преуспевал во всем, за что брался, являя миру образец физического здоровья и исправно продвигаясь по карьерной лестнице. Дней, когда он на эту лестницу только ступил, Алекс, будучи младшим ребенком, не застал. Но среди первых его воспоминаний навсегда запечатлелся переезд в новый и красивый дом в Лондоне, ужасно большой в детских глазах. Откуда они переезжали, он запомнить не удосужился, зная, впрочем, со слов матери, что до этого их семейство владело квартирой в незначительном отдалении. Уитни Грэйс, гордая мать двоих детей, твердо решила ограничиться именно этим их количеством, и когда младший ребенок дорос до посещения детского сада, а у нее появилось время на самореализацию, дело сталось за местом. Немало часов своего детства Алекс провел, сидя на лавке в большой и почти лишенной мебели комнате с панорамными окнами, поглядывая поверх книги на то, как мать пишет, перепачкав краской длинные волосы. Она не стала известной, да к тому и не стремилась. По ее словам, ей просто было необходимо как-то выразить себя, выплеснуть на холст, все, что копилось внутри. Уитни была эмоциональной, несколько порывистой женщиной. Ей случалось и расплакаться из-за ерунды, и топать ногами, отчитывая мужа и детей, каждый из которых был выше ее на добрую голову, словно звук хлопающих по паркету тапок мог послужить для устрашения. Беззлобные эти вспышки никогда не становились поводами для долгосрочных обид, хотя пылким темпераментом отличались и Сесил, и их старшая дочь Диана. Каким-то образом эти двое сохраняли нежнейшие отношения с матерью семейства, и всякий раз сцеплялись только друг с другом. Впрочем, и их регулярные конфликты не отменяли искренней друг о друге заботы. Грубоватой, резковатой – такой, какой она только и бывает у двух альф, один из которых противится взрослению и сепарации второй. Закономерно начавшиеся с требования не входить без стука в полученную в личное пользование комнату, причины для дележки территории множились с каждым днем. Бури утихли только когда Диана получила сертификат-В и удрала в Академию МСБ. Вернее, то, что последовало за этим, превышало понятие бури настолько, что десятилетний Алекс просто не нашел нужного эпитета. Разумеется, когда Сесил остыл, где-то через полгода, он ужасно возгордился дочерью и принялся тыкать в лица всех окружающих тем фактом, что его умница нашла себя в «настоящей работе для настоящих альф». Этих разговоров было в их доме так много в тот период, что Алекс иногда уходил на другой этаж, только чтобы их не слушать – его глодала глубочайшая ревность к переключившемуся вниманию родителя. Заверения в том, что он тоже «самый любимый, но по-другому» не помогали совершенно.

Вся семья, включая Алекса, была твердо уверена, что он вырастет омегой. Терпеливый и усидчивый, не в пример обоим родителям, он обладал определенной склонностью к созерцательности, легко лавировал между вулканами чужих темпераментов, с каждым умел был достаточно спокоен и ласков, чтоб не попасть под горячую руку. Все это дополнялось субтильным телосложением и полным отсутствием интереса к какой-либо физической активности, помимо бега по пересеченной местности от одноклассников, с улюлюканьем гоняющих «ботаника». Дети демонстрировали скорее дурное чувство юмора, нежели агрессию, но предавались этому хобби с завидной регулярностью. Сколько раз Сесил грозил надрать поганцам уши, а Диана предлагала наказать их как похлеще – Алекс отмахивался тем, что на кретинов не обижаются. Ему со вздохом отвечали «Как скажешь, но, если что…», удивляясь про себя подобному миролюбию. Время рассудило по-своему, и к средней школе на потоке Алекса не осталось ни одного хулигана, который рискнул бы над ним подшучивать, а некоторое их количество и вовсе увивалось за ним хвостом, попутно отгоняя шпану из школ соседних. Домашние хором умилялись тому, как он ловко «вертит ухажерами», Алекс же держал коллектив ласковой питоньей хваткой, разнообразно демонстрируя на практике постулат «Знания – сила». Начиная от академических, дающих определенные привилегии и люфт доверия в глазах учителей, и заканчивая самым банальным компроматом. Стараясь быть честным с собой, он приписывал наслаждение от восхождения на очередную социальную ступеньку – раненому самолюбию, а яростный азарт в учебе – перфекционизму и занудству. Переходный возраст показал, что дело усугублялось здоровым альфийским стремлением к доминированию.

Спустя полгода после получения этой информации, Сесил, конечно же, уверял всех вокруг, что ни минуты не сомневался в подобном исходе, пока Уитни беззвучно смеялась за его спиной и жестами показывала: «Ничего подобного». Диана, услышавшая новости раньше родителей, поскольку задавать неловкие вопросы сиблингам всегда немного проще, чем другим старшим родственникам, тоже внезапно оживилась. Когда они были младше, и она только недавно поняла, что у нее не будет собственных детей (лекцию про искусственное оплодотворение родители оставили на потом), Диана заключила, что братик-омега обязан когда-нибудь родить двоих детей – одного себе, а второго ей, чтоб было честно. Братик же альфа, как выяснилось, не имеет никаких моральных прав ограничиться столь скудным потомством и обязан найти супругу, более настроенную на размножение, чем их почтенная матушка. Или, добавляла Диана после драматической паузы, небольшой гарем супруг, главное, чтобы они друг о друге не догадались. Изящный юмор, приберегаемый альфами друг для друга, был той стороной жизни, без которой Алекс мог бы с легкостью обойтись. Так или иначе, в его жизни изменилось все, и в то же время почти ничего. Семейные шуточки, резкий скачек роста, либидо и аппетита – вот и граница между «омегой» и альфой. Этот вывод глубоко впечатлил Алекса, заставив его задаться вопросом о том, насколько его жизнь обусловлена физиологией, а насколько воспитанием. За вопросами и штурмом учебных пособий последовало закономерное поступление на кафедру гендерной социологии, где он, помимо прочего, познакомился и с будущей супругой. В единственном числе, и подарившей ему впоследствии единственного же ребенка. Алекс невесело шутил, что больше им и не нужно – не с кем делиться.

Диана не дожила не только до рождения племянника, но и до свадьбы Александра с Лорой. «Настоящая работа для настоящих альф» оказалась куда более смертельно опасной, чем Грэйсы привыкли себя убеждать. На церемонии проводов Сесил сотрясался от рыданий, наплевав на косые взгляды, а бледная Уитни молчала, напряженно застыв. Алекс не мог себе позволить ни того, ни другого – именно на нем лежали обязательства по оформлению и организации процесса, к тому же он был должен отвезти родителей домой и убедиться, что они переживут произошедшее. Они пережили. Сесил впервые в жизни подрался с сыном из-за того, что тот недостаточно горевал, затем они впервые же надрались в стельку в обществе друг друга, после чего Алекс проснулся свернувшимся в калачик и уложившим голову отцу на колени. Уитни заклеймила их безвольными придурками, написала около десятка портретов дочери, ни один из которых ее не удовлетворил, и старательно делала вид, что ничего не изменилось. Отчасти это даже помогало, жизнь продолжила идти своим чередом.

Лора предложила зарегистрировать брак до защиты магистерских, чтобы уменьшить возню с документами – ей пришло в голову сменить фамилию на «Грэйс», после чего, разумеется, родители Алекса влюбились в нее еще больше. Со своей семьей она почти не общалась, а потому потери в этом не видела. Грэйсы же были достаточно польщены, чтоб перестать наконец высказывать вежливые (в их понимании) сомнения относительно перспектив брака альфы и беты. Через несколько лет родился Филип, затмив своим явлением на свет все прочие события в жизнях не только родителей, но и бабушки с дедушкой.

Сесила нашли мертвым за день до третьего дня рожденья его внука. Труп отыскали бы позже, если бы вся семья не названивала ему с напоминаниями. Впрочем, спорое обнаружение тела ничуть не поспособствовало торжеству правосудия. «Мафия» - пожимала плечами окончательно замкнувшаяся в себе Уитни, а Алекс благодарил всех богов, каких помнил, что их с Лорой профессиональная деятельность не включает в себя ничего опаснее обиженных студентов. На проводах мужа Уитни была еще тише, чем в день, когда прощалась с дочерью. Днем позже Алекс нашел ее сидящей на той самой с детства знакомой лавочке в мастерской. Она сосредоточенно хмурилась и, кусая губы, разглядывала чистое полотно. В прошлый раз ей так и не удалось написать приемлемый, по собственному мнению, портрет, теперь же она считала, что не стоит и пытаться. Переубедить ее не удалось, и со временем она вовсе перестала рисовать, с нехарактерной для себя аккуратностью сложив и упаковав все принадлежности на продажу. «Кому другому пригодится больше» - и вразумить ее, опять же, было невозможно. Найти новое дело она даже не пыталась. Алекс злился, тормошил ее, уговаривал посетить психотерапевта, но наткнулся на железную убежденность в том, что это совершенно излишне. До самой своей смерти Уитни оставалась рассудительной, предельно вежливой, апатичной и катастрофически не похожей на себя саму. Она ушла из жизни по собственной воле, прилежно оставив прощальные записки на нескольких носителях. Разумеется, просьбы «в моей смерти никого не винить» ушли в молоко. Алекс винил себя в ее смерти, винил ее в своей боли, и винил целый мир в жестокой несправедливости, особенно упирая на то, что его родители даже не были истинной парой. То, что Лора сумела в тот год удержать на плаву как их семью, так и научную работу, было чудом человеческой воли и терпения.

Чудеса продолжались следующие пятнадцать лет, прошедшие для этого семейства совершенно безбедно. Филип вырос, благополучно оказавшись, как и предполагалось, бетой, не унаследовал от родителей интереса к гуманитарным дисциплинам и уехал учиться в ПУДН Нео-Москвы, несмотря на все возражения со стороны своего гипер-опекающего (или скорее гипер-контролирующего) отца-альфы. Супруги Грэйс стали докторами наук, в процессе перестав делить один стол на кафедре – Лора отказалась от преподавательской деятельности в пользу благотворительности и социального активизма, чем доставила немало беспокойства своему (все так же гипер-опекающему) мужу. Старый дом в Лондоне пережил ряд ремонтных работ и перемену дизайна, но продолжил казаться своим обитателям слишком большим и пустым, а потому в нем регулярно стали останавливаться гости.  То бессчетные соратники Лоры по борьбе за всеобщую правду и равенство, то, значительно реже, зато не по одному дню к ряду, несчастные, заполучившие на свою голову Алекса в роли дипломного руководителя. Один такой постоялец задержался в их доме совсем уж долго, вызывая разнообразные кривотолки вплоть до того момента, когда шутки закончились, и он стал подозреваемым в деле об убийстве Лоры Грэйс. Студент в итоге был оправдан, но остался в злосчастном жилище постоянным квартирантом по многочисленным просьбам Филипа Грэйса, в запале клявшегося, что сам за это доплатит, только бы отцу не пришлось жить в проклятом доме одному, пока он защищает диплом. Платить ему не пришлось.

ОБ ИГРОКЕ