Самое любимое время года Патриции – весна. Когда даже в марте слякоть и месиво тающего грязного и стоптанного снега на обочинах и под ногами говорит о том, что вскоре наступит самый лучший месяц в году – май. Весна – время, когда все вокруг вскоре будет зеленым – сначала дымчатым, нежным, потом нежно-салатовым, а после все оттенки буйной зелени разукрасят старые и добрые Рим с Парижем и сверхсовременный и застроенный до последнего сантиметра Римо-Парижский квартал в целом. О, да, все же она привыкла считать его своим домом за последние девять лет. Весна – это когда плачущее первыми дождями небо радует, когда оно потрясающе бесконечное в своей лазурной вышине, а лучи Реи не обжигающие, а просто теплые.
Вот только эта весна оказалась для Патриции другой. В марте, когда в порту уже начался судоходный сезон, неожиданно слегла мать. Сначала в доме запахло лекарствами, а потом появились, один за другим, больничные счета за дорогостоящие лекарства и сложные, сумасшедшие по стоимости операции, на благополучный исход которых врачи не давали никаких гарантий в силу возраста больной.
У мужа в это же время начались проблемы на фирме, но Патриция почти не вникала – матери становилось все хуже, она постоянно требовала ухода, и никакие профессиональные сиделки не в состоянии были успокоить больную – только дочь, которая и в обычное-то время ее терпела с трудом. Это выматывало. Они ссорились, ругались прямо в палате, медсестры и врачи смотрели косо, но даже это не останавливало ни сварливость матери, ни злость на нее Патриции. Она не выдерживала, говорила, что все бросит, уходила, потом снова возвращалась – мечтая только о том, чтобы весь этот больничный кошмар поскорее закончился. И он неожиданно кончился: несмотря на ряд успешно проведенных операций, Клаудия Чиеза скончалась 30-го марта. Сердечный приступ.
Неделя подготовки к похоронам и кремация прошли как в тумане – организовывать похороны пришлось ей, потому что муж был занят. Но так было даже лучше, потому что Патриции просто необходимо было дело, которым можно было занять голову и руки. Нет, она не была подавлена или придавлена горем, не ощущала безумное чувство потери и даже не плакала ни в день смерти матери, ни на похоронах – в конце концов, они с ней никогда не были не то что близки, а просто никогда не понимали друг друга. Но внутри Патриции образовалась пустота: странная какая-то, ненужная, от которой хотелось избавиться, как от чужеродного и лишнего, похожая на черное пятно из сгоревших на экране пикселей.
Весь ранний и теплый апрель уже после похорон Патриция прожила, стараясь ничего не менять ни в ритме жизни, ни в занятиях – наоборот, стремясь найти все новые и новые, загрузить себя чем только можно: поездки, магазины, покупки, салон красоты, бассейн, фитнес, прогулки... Она искала по сети интересные места Римо-Парижа, а потом выбиралась туда – Cады у лазурной бухты и Площадь фонтанов, картинные галереи и Оперный театр, Музей культуры и истории Земли и Палац искусств на Елисейских полях, парки и побережье...
Единственная из всех поездок, которая хоть как-то произвела впечатление и запомнилась, была на Мыс Карлеоне, к маяку. Величие океана, спокойная мощь, волны, разбивающиеся на мелкие брызги от удара об острые скалы... Незыблемая и неизменная сила, которая не измениться и через тысячу лет. Вот эта поездка почему-то врезалась в память.
Нет, Патриция делала это не потому, что ощущала боль, тоску или одиночество – она совершенно ничего не чувствовала. Никаких угрызения совести или изменений в собственной жизни, кроме той, что комната матери со всеми собранными по дому ее вещами, теперь была заперта на ключ.
Хотя нет, было еще одно изменение, которое Патрицию пугало – восприятие мира стало каким-то блеклым, словно черно-белая пленка. Она пыталась снова наполнить свою жизнь яркостью и красками, но... как-то не получалось.
А еще – вечерами ей стало трудно заснуть. Патриция начала пить. Нет, не напиваться до безобразного состояния, в конце концов, что такое бокал вина? Любой алкоголь действовал на нее быстро и беспощадно: никакого удовольствия или веселья, только безмерное давящее желание спать. Но очень скоро и это перестало помогать.
Муж дома почти не бывал, целыми днями и вечерами был занят, вроде бы работой, а может, пропадал где-то еще – Патриции было как-то уже все равно. Даже когда он появлялся, то это мало что меняло – они стали друг для друга чужими. Когда и как случилось, что от вполне удачного брака, пусть и по расчету, не осталось ничего? Взаимные ли измены были тому виной, эгоизм или нежелание друг друга понять? Патриция не знала. От чувства благодарности, которую она испытывала к мужу первые годы брака, – что он спас их с матерью, не буквально, но взяв их под свое крыло и защиту, – не осталось ничего. Последние пару лет их совместная жизнь сводилась к светским раутам, обязательным деловым вечеринкам да периодическому появлению Патриции в его кабинете и ознакомлением с бумагами и договорами фирмы. Но интерес к бизнесу у Патриции за месяц сплошных больниц сошел на нет, а Дамиэн никогда особо и не стремился в ней этот интерес поддерживать.
То, что дела пошли очень плохо, выяснилось сегодня утром, когда муж появился в ее комнате, мрачнее тучи, явно дерганный и злой. Увидев на трюмо бутылку вина и пустой бокал, пригрозил, что спрячет все спиртное в доме, и потребовал, чтобы она прекратила пить, потому что тогда станет вообще бесполезна. А потом и вовсе заявил, что все на грани: он потерял три судна их пяти, а все свободные деньги сейчас вложены в долгосрочные проекты. И что если она хочет и дальше наслаждаться беззаботной и богатой жизнью, то ее задача состоит в том, чтобы помочь ему сохранить бизнес. А значит, ей ничего не будет стоить провести одну единственную ночь с его главным партнером.
Патриция, с самого начала пребывавшая в недоумении по поводу его прихода – они могли не видеться неделю и днями не разговаривать, – сначала не поверила своим ушам, но быстро поняла, что муж совершенно серьезен. Непонятно, что ожидал от нее Дамиэн, но его слова, даже пробив толщу безразличия, пробудили в Патриции не желание действовать и даже не законный гнев, а безмерную усталость и глубокое презрение. Еще пару месяцев назад, до болезни матери, Патриция не постеснялась бы устроить громкий скандал, высказать все, что она думает и про его явный и тайный бизнес, партнеров, про него самого, но сейчас она просто молча развернулась и ушла. Муж, не ожидавшей такой реакции, даже не попытался остановить ее, а когда бросился вслед, то услышал от двери равнодушное: «Для того, чтобы меня остановить, ты должен быть хотя бы мужчиной» и хлопнувшую дверь.
Наверное, он был в бешенстве, считая, что дал ей за все эти годы достаточно для того, чтобы рассчитывать на ее помощь, и что она ведет себя как последняя стерва. И, честно говоря, не так уж далек был от истины. Хотя он явно перешел границы их тщательно соблюдаемого нейтралитета, совершая одну грубейшую ошибку за другой – он догнал ее в гараже, поймал за локоть, развернул к себе и влепил пощечину. Но даже это не заставило Патрицию говорить – она только прищурилась в ответ и долго смотрела ему в глаза. Видимо, выражение лица все ему объяснило – он отпустил ее. А Патриция села в машину и уехала – куда-нибудь, подальше из дома, в котором ее теперь вообще ничего не держало. Уже за рулем, поняв, что все-таки руки у нее дрожат и в таком состоянии вести машину как минимум опасно, она бросила ее на парковке торгового центра "La luna piena" и пошла по городу пешком. Нет, никаких слез, она подумает над этим потом, попозже, немного, совсем чуточку позже, возможно завтра, когда перестанет трясти и мысли, одна страннее другой, не покинут ее голову. Успокоиться. Сейчас главное было успокоиться, попытаться посмотреть на ситуацию со стороны и перестать думать о том, что жизнь снова перевернулась с ног на голову. И что в этот раз она одна, и даже матери – жесткой, суровой и требовательной – теперь нет рядом, как когда-то в двухтысячном, чтобы она смогла, теперь уже в одиночку, встать на ноги. Потому что ради матери, как оказалось, она могла сделать многое, а ради вот этого человека, с которым прожила почти семь лет, и которого теперь совершенно не узнавала – нет. А встать на собственные ноги, самостоятельно, ей придется – начать все сначала, непонятно каким способом, но придется, ибо подстилкой в руках собственного мужа она не будет никогда!
Патриция бродила целый день, благо погода позволяла – солнечный и безветренный день, просто сумасшедшая какая-то и радостная весна. Но сегодня все это проходило мимо нее. Видимо, это ощущалось, потому что люди предпочитали обходить ее стороной, расступаться и сворачивать с ее траектории, словно над Патрицией висела черная туча. Еще было довольно светло, возможно, часов пять вечера – Патриция ни на часы не смотрела, смартфон вообще выключила, от греха подальше, – когда она увидела кафе-бар. Она зашла, повинуясь импульсу. Возможно, дизайн – преобладающие черный и темно-синий цвета и белые манекены под потолком – заставил ее остаться здесь. Как раз под стать настроению.
Было малолюдно. Патриция выбрала небольшой столик на двоих возле окна и на второй стул кинула легкий плащ, в спешке зачем-то взятый с собой – не хотелось, что бы хоть кто-нибудь подсел. Ей тут же положили меню, но она, не открывая его, попросила что-нибудь из фирменного и легкого. Есть совершенно не хотелось, зато очень хотелось пить. После того, как бокал с листом мяты появился перед ней, она тихонько скинула туфли и с наслаждением вытянула ноги, гудевшие от многочасовой ходьбы. Да так и осталась сидеть, только скрестила лодыжки: вот оно – настоящее счастье. Оказывается все так просто: возможность посидеть, когда очень устал, и попить, когда мучаешься от жажды! Патриция почти с интересом обвела глазами кафе и бар еще раз. Откуда ей было знать, что скинутые туфли и легкая выпивка станут двумя самыми главными ее ошибками на сегодняшний день? Коктейль оказался очень живительным. В первую минуту. Потом тепло и слабость растеклись по телу, и Патриция осознала, что ничего не ела с самого утра, и даже слабый алкогольный коктейль на голодный желудок – это самая отвратительная идея, особенно в незнакомом месте, особенно для одинокой омеги.
Нужно было срочно что-то съесть, но она боялась даже пошевелиться, ибо любой жест или слово сейчас выдали бы, что она уже пьяна. Патриции оставалось только прикрыть глаза и дожидаться, когда это головокружение и слабость пройдут. И что за это время никто и никак не обратит на нее внимание.
Отредактировано Patricia Ciesa (15 декабря, 2015г. 16:21:23)
