Усмехнувшись омежьей пылкости до знаний, альфа задумчиво потёр пальцем подбородок — и удобнее откинулся на спинку стула, забрасывая за неё локоть.
— Ну смотри, я предупредил. — Качнул он бровями с аппетитом жующему мальчишке и после недолгой сосредоточенной паузы обдумывания, наконец, заговорил. — Петь я начал не по своему желанию — моя мать мечтала вырастить меня знаменитостью. Мне было сколько... пять? я ещё даже в школу не ходил — а она уже таскала меня на все прослушивания и поиски талантов, о каких только удавалось узнать. Всё надеялась, что у меня откроется какая-нибудь особая одарённость, и моими силами она воспарит на вершину Олимпа Шеннон саркастично фыркнул, сделав обобщенный жест рукой. — Но вот незадача, я оказался ребёнком совершенно среднестатистическим. Думаешь, я хорошо пел? Да где там. Если бы не четыре года занятия вокалом — не видать бы мне той сцены. Моя мать так просто не сдавалась. Нет таланта от рождения — не беда, воспитаем. Так что она нашла нужного человека, который согласился мной заняться — "раскрутить", как говорится. Ну, надо признать, ему удалось.
Алигьери вздохнул, снова сплетая пальцы и опираясь локтями на столешницу.
— Удалось и мне — научиться танцевать, не на слух, так по памяти более-менее попадать в ноты. Быть знаменитостью, Энцио, не так уж и просто, это постоянная работа и вкладывание сил, которому конца-края нет... но это тема для другого разговора, — он взмахнул кистью, как будто отметая вопрос в сторону. — Что же касается того, как я вместо знаменитости закончил киллером... Мне было четырнадцать с половиной, когда вышел мой первый сингл, "Go on". В пятнадцать я уже давал концерты, в шестнадцать даже в другие города ездил в летнем турне. И был конец октября, перед моим семнадцатым днём рождения, когда меня пригласили на званый вечер к политику, пожелавшему стать спонсором моего проекта. Вот тогда за мной и пришла мафия, — Шеннон чуть натянуто улыбнулся одними губами, снова потянувшись за чашкой и сделав глоток.
— Вернее, не лично за мной. Им был нужен этот политик — Пабло Браунцвейг, как сейчас помню. — "Если такое вообще забывается." — Мёртвым, разумеется, нужен, не живым. Они не смогли подобраться к нему сами — и решили использовать меня. Сделали, как это говорят, "предложение, от которого нельзя отказаться", — Алигьери усмехнулся, словно иронизируя, но молчал, наверное, секунд десять, прежде чем продолжить уже не таким легким тоном. — Они угрожали жизням моих родителей. Вошли к нам в дом, словно это был их дом, один у меня на глазах приставил пистолет к затылку отца... можно подумать, так бывает только в кино — но вот, оказывается, нет, именно такое "кино" со мной и случилось. Они тогда спросили у меня, что я хочу сделать: убить Браунцвейга — или умереть вместе со своей семьей. Разумеется, я выбрал первое. Так что мне дали пистолет, показали, как его спрятать, чтоб не было видно, дали пару общих советов — и вот так, с оружием, я на ту встречу и поехал. Политик-то сам с гнильцой оказался — это я уже потом узнал, что ему нравятся молоденькие альфы... Как я понял уже там, мой тогдашний менеджер хотел "подложить" меня под него, всё шипел, чтоб я не сопротивлялся и выпил с ним — но тогда я обо всём прочем думал в последнюю очередь. Я застрелил Браунцвейга в его же кабинете. Повезло, на самом деле, несказанно повезло. Где-то там, — он ткнул пальцем в потолок, имея ввиду, конечно, небо, — мне в тот день выпали все шестерки. Его охрана даже не ожидала, что я буду стрелять. Тогда я выбрался, сбежал. Но это был день, когда моя жизнь на стороне закона — закончилась.
Шеннон опёрся ладонями на столешницу и встал, чтобы налить себе воды. Говорилось ему легко — но много говорить с непривычки было утомительно. Сделав три или четыре глотка, он отставил стакан и вернулся за стол, снова садясь перед Энцио.
— Что было дальше... дальше был суд — без моего участия, конечно. Улик было больше, чем достаточно, в доме повсюду стояли камеры наблюдения. Скандал поднялся страшный, во всех новостях тогда волна пошла: певец на взлёте карьеры — и вдруг убийство. Сын крупного юриста к тому же, внук известного телеведущего. Родителей моих отпустили, как и договаривались. Вот только... Срок мне светил однозначный — умышленное убийство, лет на десять бы точно закрыли. И мои родители отказались иметь со мной какое-либо дело. Отец и так ничем, кроме работы и моей матери особо не интересовался, и репутацией своей дорожил гораздо больше. Он встал на сторону закона и сказал, что ему не нужен сын-убийца, и если меня найдут — так мне и надо, пусть сажают, он "и пальцем о палец не ударит ради такого выродка", — судя по паузам интонации, это было что-то вроде дословной цитаты. Голос альфы звучал равнодушно и не без сарказма, но видно было, что ему не так уж приятно вспоминать, снова окунаясь в события больше чем десятилетней уже давности. — Мать моя тоже... они оба были страшными эгоистами. Так что я остался один. И в то же время — нет.
Он перевел дыхание, снова откидываясь на спинку стула в прежней вальяжной позе.
— Те же люди, что толкнули меня на всё это, помогли мне тогда убраться с места происшествия. Буквально, они же меня и спасли. Дали еды, дали угол для сна, пока решали, что со мной делать — так себе, конечно, условия, вчера еще был звездой и катался с личным водителем, а сегодня — никто и звать никак, — Шеннон усмехнулся, вспоминая себя в те тяжёлые и перетряхнувшие всю жизнь дни. — Я связался с родителями, но ничего хорошего, как ты понимаешь, не услышал. А потом увидел по телеку выступление отца в зале суда. Так что... когда мне предложили и дальше поработать на них — отработать, скажем так, благодеяние — я согласился, не раздумывая. Хоть какие-то возможности в жизни, какая-то новая цель... А пару месяцев спустя меня заприметил и взял под крыло человек по имени Вергилий Алигьери. Человек, который заменил мне настоящего отца и превзошёл его во всём, в чём только можно было превзойти, — тон альфы наполнился совершенно искренним почтением. — И бывший владелец этого дома, кстати, — мужчина жестом обвел комнату. — И отставной киллер в Команде-А. Это кодовое название группировки, ведущей дела в Лондонском квартале. Те люди, что позаботились обо мне — во всех смыслах, — были из их числа. Тогда уже было понятно, что руки по части стрельбы у меня откуда надо растут, так что Вергилий взялся меня натаскивать уже по-крупному. Он был строгим учителем — но лучшего и пожелать нельзя было, — Алигьери вздохнул, опустив взгляд на свои ладони. — Во-от так и получилось, что я теперь здесь. Что я тот, кто я есть. Да, я убиваю людей, Энцио. Я могу это делать, — он испытующе строго взглянул на омегу, и чуть помягче, риторически спросил. — Но разве ты на моем месте не стал бы этим заниматься?..