24 декабря, четверг
Маршал выполнил просьбу Энцио — об инциденте со звонком Шеннон, отчитавшись о выполнении, результатах и причинах возникшей заминки, так ничего и не узнал. Тем не менее, домой он заметно торопился — не только по причине усталости, но и потому, что мысль об обещанном Энцио Рождестве не давала ему покоя. Опять же разобидится и раздует проблему из ничего, дуралей эдакий! Едва освободившись и сменив на перевалочном пункте рабочий образ на гражданский, Алигьери отправил омеге смс-ку — "Буду утром. Ложись спать, завтра едем выбирать елку." А затем, помедлив, следом еще одну: "Извини за ожидание." — и, тяжело вздохнув, отложил телефон. До сих пор он чувствовал себя малость идиотом, задумываясь о таких бытовых и сугубо мирских вещах, вопросах, и близко не стоявших с серьёзностью того риска, через который пришлось пройти сейчас и приходилось проходить раньше, но... Шеннон невольно рассмеялся. Да, в какой-то степени это расслабляло, позволяло выкинуть отработанное из головы и переключиться... не сказать, что ему раньше это было сложно — но раньше он из рабочего режима просто не выходил, по сути, ставя себя на паузу до следующего эпизода. Но вот теперь...

Алигьери глубоко вздохнул, поднимая взгляд к потолку, где в тускловатом из-за набившейся с лета мошкары плафоне горела единственная лампочка. Действительно, сделал — и пёс с ним. На второй труп, конечно, расчёта не было, но... ему ведь и в самом деле не было никакой разницы. Завтра — уже сегодня, как только выспится, — он поедет со своим омегой выбирать ёлку и проведёт с ним прекрасный рождественский вечер. С индейкой, мандаринами, пряниками и глинтвейном. При мысли об этом тянущий с улицы холодок снега, хрустящей корочкой покрывающего всё вокруг, почудился каким-то по-иному свежим и бодрящим. Проверив телефон — ни ответа, ни привета, должно быть, уже спит, скоро час ночи — альфа накинул на голову отороченный мехом капюшон и вышел на мороз.

На дорогу, доклады и утрясание последних деталей в соответствии с информацией из первых рук — с дополнительным "выхлопом" от дела и его последствиями справляться будут уже другие люди, — ушло ещё почти четыре часа, так что к дому, погруженному в ночную тишину Парковой улицы, Шеннон подъехал без двадцати пять утра. Магнитокар неслышно скользнул на парковочное место над прогретым до плюсовой температуры полотном и негромко клацнул выдвинутыми опорами. Заглушив электромотор, альфа почти бесшумно закрыл дверь машины и поднялся по заметенной снегом дорожке к крыльцу дома...

Дом встретил его всё той же темнотой и тишиной — разве что изо рта перестали вырываться клубы пара. Куртка, на мех которой за те десять шагов до крыльца успело нанести снежинок от легкой метели, осталась сохнуть в прихожей, а сам Шеннон осторожно поднялся наверх мимо приглушенного света торшера в зале к двери в спальню омеги.

Стоило альфе приблизиться к полускрытой прозрачным пологом кровати и подвинуть его ладонью, чтобы присесть на край, чёрный котёнок, безмятежно вытянувшийся пушистой сосиской на подушке спящего Энцио, тут же взмурмуркнул и крутанулся, со сладким потягиванием встав и подойдя к протянутой руке мужчины, чтобы понюхать потереться о неё мордочкой. Шенн усмехнулся — и сам осторожно коснулся плеча Энцио, поглаживая ладонью, словно в нерешительности, будить его совсем, или положиться на волю случая...

— Вернулся, — кивнул Шеннон, убрав руку в тот же момент, как Энцио из-под неё дернулся, садясь быстрее, чем просыпаясь до конца. На пугливое предположение омеги он поджал уголки губ. Домашний запах сирени, без которого альфа уже не представлял себе эту обстановку, конечно, делал своё дело, но усталость давила на плечи, и совершать лишние телодвижения сейчас совсем не хотелось. Хотелось рухнуть, зарыться лицом в тепло и желанный уют, и выспаться наконец. Прошлой ночью Алигьери тоже спал мало, как и две ночи до этого, и только стимуляторы позволяли ему до сих пор не щеголять кругами под глазами.

— Нет, — сухо опроверг он подозрения Энцио, укоризненно помолчав на него секунды три и заодно собравшись с мыслями. — Я всего лишь задержался на четыре дня и пришёл извиниться за то, что не смог отвезти тебя на предпраздничные гуляния. Я посылал тебе смс раньше, но ты же у нас принципиально на телефон не отвечаешь, — альфа саркастично усмехнулся и поднялся с кровати. — Так что пришлось доставить лично. Ты спи, чтобы днём носом не клевать. После обеда поедем выбирать ёлку, — с этими словами он повернулся, чтобы сделать шаг к двери.

Шеннон остановился. Постоял несколько секунд, развернулся к омеге, выслушивая его объяснения в утренней тишине засыпанных снегом окон и темноты, едва разреженной горящими в парке фонарями.

— Раньше, — акцентировал альфа это слово. Выдержал недолгую пазу и добавил: — А теперь, Энцио, я держу другое обещание перед тобой. Не трогать тебя, когда тебе этого не хочется. А раз не хочется, я и не буду. — Напомнил он о выбранной линии, выдерживание которой выпило ему не так уж мало крови с начала сентября. Но успехи, успехи — успехи такой политики были неопровержимы, Энцио, которому давали путь обманчивое, но право выбора, вёл себя куда лучше и приятнее, чем раньше. Вспомнить только сцену ноябрьской ревности. И до сих пор он разводил омегу на секс только из-под увлечения каким-то совместным досугом — будь то стрельба, кино или приготовление вечернего чая, неизменно сначала добиваясь пусть бессловесного, но согласия, и лишь затем приступая к делу. Односторонние явления в спальню омеги в любое время дня и ночи прекратились.

— Так проверь телефон, — Алигьери качнул подбородком, подгоняя мальчишку к действию, и в ожидании упёр руку в бок, едва заметно, а в темноте, пожалуй, и вовсе неразличимо улыбаясь уголками губ. Но чувствовалось издалека, что, несмотря на усталость, от которой он держал плечи ниже обычного и не давил на обстановку, альфа в хорошем расположении духа.

Шеннон терпеливо дожидался, пока омега найдёт-таки свой телефон — конечно же, под рукой он его не держал, кто бы сомневался. Можно было бы, конечно, позвонить на него со смарта альфы, но спросить об этом Энцио и не подумал, а Алигьери не стал навязываться. Стоять, правда, было чертовски лениво, хотелось уже сесть или хотя бы к чему-нибудь прислониться... но Шеннон привык бороться со сном — Шеннон и боролся. Хоть и давалось это в родных спокойных стенах дома не в пример тяжелее, чем где-либо ещё.

— У меня? — сдержанно удивился вопросу альфа. — Ничего, — он помолчал немного, моргнув холодными своими — при свете лампы на тумбочке скорее светло-серыми, нежели голубыми, — глазами, борясь с секундным желанием сказануть подозрительно глядящему на него омеге что-нибудь эдакое, чтобы того хоть немного проняло, вынуло из его эгоистичной скорлупы обиженного и обделенного, и взвешивая этого желания разумность. Подумал — и, почти не меняя тона, выговорился чуточку саркастично: — Я всего-навсего убил кого-то, кому, по-хорошему, ещё рано было умирать. Но такова жизнь. — Альфа пожал плечами. Дело было не в переживаниях, нет: он сделал ровно то, что должен был сделать, то, к чему толкнули сложившиеся обстоятельства, и то, к чему в итоге и привела жизнь эту девчонку. Но памяти его, уму и здравой оценке происходящего было немного — самую малость, — жаль такого итога. Это не то, чему бы он пожелал случиться. Однако — так уж получилось.

"В вашем храме только содомии предавались, или о смерти говорили тоже?" — подумал он, глядя на Энцио, но вслух не спросил. Просто поймал себя на мысли, что если вдруг существует она на самом деле, эта человечья душа и те, кто ими распоряжается, то, может, было бы и неплохо, если бы кто-нибудь там за нею присмотрел...

— Я пойду спать. А телефон, будь добр, держи под рукой, — наставил он омегу, — не то иной раз тебя не дозваться.

— Верно, — усмехнулся Шеннон равнодушному заключению омеги, на миг прикрывая глаза. Да, ему действительно не привыкать — к этой серой равнодушной прохладце в душе, что сопутствовала каждому его успешно выполненному заданию. Да, убил. Да, этой вот самой рукой без колебаний в нужный момент спустил курок, посадив черную точку-дырку в лоб. Прекратил существование, уничтожил мысли, обнулил стремления. И? Это походило на стирание файла в компьютерной игре: раз и готово. Раз — и вечное спокойствие с доставкой. Стабильность, чёткость, лаконичность смерти, простор конечной точки в чём-то даже вдохновляли, успокаивали — в мире нет ничего надёжнее, чем смерть. Но глупые смерти оставались глупыми смертями. Только и оставалось думать, что, значит, для чего-то это всё-таки было нужно... Он, конечно, уже не узнает, для чего — и чему это не позволило случиться, или, быть может, что спровоцировало. Но ему и не было интересно — Шеннон просто делал своё дело, пока судьба благоволила ему и не была против его существования.

В дверях он обернулся, взглянув на мальчишку с толикой удивления. Чаю? Это что-то новенькое, пожалуй. И несмотря на то, что спать альфа определённо хотел больше, он легко осознал, что отказываться будет не ему на пользу — и потому, чуть заметней улыбнувшись, кивнул:

— Хочу, — и добавил с недолгой паузой: — Если ты составишь мне компанию.

На самом альфе была привычная взгляду светлая рубашка, разве что более "домашняя" — со свободно заложенными рукавами на две трети, и чёрные брюки на низком ремне с такими же тёмными домашними туфлями. Отчего-то в такой одежде ему было комфортнее всего — разве что в спортзале Энцио мог застать его в чём-то менее формальном. Посмотрев на смело выбравшегося из постели мальчишку с котёнком на руках и задержав взгляд на длинных его, оголённых совсем короткими шортиками ногах, Алигьери двинул бровями, но ничего не сказал. За последние несколько месяцев, прошедшие с их поездки на острова, Энцио стал выглядеть поздоровее, всё ещё оставаясь худым, но уже хотя бы не таким болезненно-костлявым, как раньше. И энергии в парне ощутимо прибавилось — во всяком случае, проявлял он её смелее и не только для того, чтобы кричать, плакать и капризничать. Это Шеннону нравилось — и было и оставалось главной причиной сдерживать свои физические позывы прижать этого омегу к стенке и глубоко отыметь в своё удовольствие.

Впрочем, сейчас он был слишком уставшим, чтобы всерьёз хотеть чего-то подобного. И оттого на ноги Энцио поглядывал исключительно из любви к искусству, питаясь удовольствием от самого вида и лениво спускаясь вслед за ним по лестнице на первый этаж.

— Потому и задержался, — альфа сдержанно зевнул за воротник, — что получил один лишний труп сверху задуманного. Пришлось потратить время на то, чтобы отвязаться от возможных подозрений, — Шеннон пожал плечами, мол, дело обычное, ничего такого особенного. И тоном поживее поинтересовался как бы между делом: — А что, и в самом деле стал бы волноваться? Тебе, кстати, постричься не мешало бы, ты не думал об этом? — почти подряд проговорил он, зацепившись взглядом за всклокоченные и длинные, уже до плеч волосы омеги. Как ему лучше, альфа, честно говоря, не знал — это был настолько его омега, что такие детали были совершенно без разницы. — Или будешь отращивать?..

Зайдя на кухню, он отодвинул стул и тяжело на него уселся, оставляя за омегой право скакать и хозяйничать, подготавливая чашки.

— Ничего, — чуточку удивлённо откликнулся на вопрос альфа, но уточнил: — Обычно ничего. Иногда предписывают избавляться самому, если убийство не хотят афишировать прямо. Приходится сжигать и прессовать останки или пользоваться кислотами, если для огня нет условий или к знакомому "печнику" не подкинуть. Бывает, просят даже специфическую часть тела в качестве сувенира принести. Но чаще оставляю криминалистам... и родственникам, — ухмыльнулся Шеннон. — Сами разберутся, как с ним быть и что с ним делать. Незаметно избавиться от трупа в городе сложнее, чем не отставить свидетельств личного участия, — пожал плечами альфа. — Если, конечно, знаешь, чего не оставлять и чем можно сбить с толку следствие. Тут сотни деталей. Книг по криминалистике у меня в библиотеке хватает, — он качнул головой в сторону той комнаты. — Можешь полюбопытствовать на досуге.

— Как тебе удобнее, — вопрос причёски он тоже оставил целиком на выбор омеги. — Тебе хорошо и так, и эдак. Я? Я себе больше нравлюсь с длинными волосами, — снова задумчиво пожатие плеч: усталость, по всей видимости, делала альфу наименее расположенным к спорам и навязыванию мнения. — Но за ними и ухода больше. Как минимум, расчёсываться на забывать, — усмехнулся он, взглянув на растрёпанного Энцио с лёгким лукавым прищуром.

Кот, сгруженный на ноги альфе, затоптался и полез обнюхивать его рубашку, на что Шеннон особого внимания не обратил — куда больше его удивило касание омеги, вдруг обратившего внимание на двухдневную щетину, обсыпавшую щеки Алигьери бледными, но хорошо ощутимыми колючками. Побриться ему, понятное дело, было недосуг.

— Растёт, — усмехнулся он, потирая пальцами колючий подбородок. Ходить небритым Шенн не любил, но — завтра, всё завтра, в смысле, после сна. Сейчас на сонную голову ещё только этих забот не хватало. — Куда ж она денется. Э, нет, на стол ты не полезешь, — это уже Беретте, вознамерившемуся не то разведать область, не то пройтись по столу следом за Энцио. Кота отсадили на соседний стул.

— Твоё омежье счастье, — снова обратился к мальчишке Шенн, — что тебе с бритвой возиться не приходится. Не самое приятное занятие — особенно когда приходится повторять его каждые сутки.

— Криминалистика, — спокойно поправил альфа, конец слова смазав зевком, получившимся каким-то почти рычащим. — В этот раз — ничего. Трудность была в том, что компаньонка цели меня узнала. Она модель, снималась со мной в клипе, десять лет назад, и... мы неплохо общались тогда.

Даже, вроде, встречались — на публику, как то бывает у молодых знаменитостей. Даже, казалось, она ему нравилась — очень нравилась, но Энцио он этого говорить не стал.

— Я сказал, конечно, что она обозналась, но... было видно, что до конца она мне не поверила. Себе, впрочем, тоже — но это всё равно риск. Пришлось перетасовать карты, чтобы устранить обоих одновременно и пустить её по делу как случайную свидетельницу, которую пристрелили для гарантии. В общем-то, совершенно не расходится с истиной. — Алигьери снова равнодушно дёрнул плечом.

Он с удовольствием наблюдал за копошением омеги, лениво подперев голову рукой — приятно, что ни говори, когда и для тебя что-то делают, хотя бы даже чай. Хотя она бы, пожалуй, лучше этот совсем не лишний час проспал в блаженной тишине, но — смотреть за этими лёгкими скачками, привставанием на цыпочки и мельканием стройных, почти до самой попки голых бёдер тоже было приятно, как и пообщаться с омегой после такой отлучки — важно для них обоих.

— Потому что на столе мы едим, а кот лазает по всему дому и сыплет шерстью, — с легким раздражением пояснил Шеннон своё отношение к вопросу. — Это как если бы ты залез сюда в уличных ботинках. Согласись, не очень-то приятно. — Он откинулся на спинку стула, следя за тем, как Беретта шныряет по остальным трём сиденьям, а затем спрыгивает на пол, чтобы в духе своего истинно кошачьего любопытства покрутиться в ногах у Энцио...

— Моют, — согласился альфа. — Но это не повод пускать кота на стол. Шерсть, Энцио. Шерсть никто не отменял. — Чёртова шерсть была уже везде, повсюду, постоянно, и чистить от неё одежду Алигьери совсем не нравилось. С этими словами он приподнялся, отталкиваясь ладонью от стола. — Сейчас вернусь.

Принеся из гостиной пепельницу и портсигар с гравировкой серебристой лилии, Шенн снова занял место за столом. Рассказ и сопутствующие размышления об обстоятельствах завершенного дела оставляли внутри тот неприятный холодок спокойной пустоты, который хотелось чем-нибудь заполнить — или дополнить. Сигаретным дымом, например — само то.

Усмехнувшись сквозь зажатую в губах сигарету  этому сверх-щедрому предложению остатков тортика, Алигьери потянулся было за зажигалкой, но... от следующих же слов омеги замер, так и не дотянувшись, и едва не выпустив сигарету изо рта.

— Что, прости? — с каким-то почти мучительным недоумением поморщился он, соображая, не послышалось ли ему. Не послышалось: настороженные и напряженные глаза омеги сказали ему всё, во что он сначала не поверил. — Мистер... Маршал сказал?..

Чувственные причитания омеги в другой раз, наверное, и задели бы Шеннона за живое — от Энцио же таких слов по-хорошему никак не дождёшься, — но, напрягшись сейчас всем нутром, эти сладкие ласковые слова он выслушал молча и серьёзно, едва ли действительно им вняв. Скучал. Хорошо. Просто замечательно. Но Маршал-то тут причём?!..

Нет, не то чтобы Алигьери чего-то боялся в таком неожиданном повороте — но Маршал был его лидером, человеком, которого Алигьери глубоко и искренне уважал, и которого казалось истинным кощунством втягивать в свои глубоко личные дела и отношения с омегой. Разница в статусах и рангах между маленькой собственностью майора Алигьери и Саймоном Иллианом была настолько широка, что взять и позвонить человеку, возглавляющему вторую по силе мафиозную структуру в мегаполисе, мог только предельно беспечный и недалёкий простачок — собственно, Энцио.

Что удивляло его ещё сильнее — Маршал не только ему ответил, но и самому Алигьери ничего не высказал, ни взглядом не намекнул о таком финте ушами, а ведь они виделись лично не далее трёх часов тому. Почему? Это было странно.

Медленно и глубоко вдохнув для того, чтобы успокоиться и подумать, Шеннон облокотился о стол, всё-таки вынул из крепления в пепельнице зажигалку и запалил сигарету, затянувшись приятным и густым её дымком. Долго выдохнул, выпуская струю дыма, серебрящуюся, словно ртуть, опустив ресницы и не глядя ни на сидящего напротив омегу, ни на тортик.

— Маршал, говоришь, сказал, — риторически, слегка растягивая слова — и чувствовалось, как под плечами навалившегося на край стола Алигьери, вытянувшего в сторону и опершего о столешницу пяткой ладони руку с зажатой в пальцах сигаретой, гуляет замкнутое под изоляцией сдержанности напряжение высоковольтного провода, гладкое и очень, очень недоброе. — А где ты взял его номер, солнышко?..

С этими словами альфа поднял глаза на омегу, натурально пришпиливая его стулу проникающе прямым, тяжелым и давящим, на вид спокойным, но очень, очень серьёзным взглядом.

Забраться далеко у Энцио не получилось — при всей его субтильности и относительно невысоком росте, ему надо было сложиться вдвое, если не вчетверо, чтобы уместиться в шкафчике между алюминиевых сеток с посудой. Но, надо отдать ему должное, он пытался — и, когда альфа, подойдя, наклонился и оперся рукой о столешницу над шкафчиком, наружу торчала только филейная часть и пятки. Самая аппетитная, надо сказать, оттопыренная и натянувшая шортики. Но уставшему альфе максимум, чего хотелось — так это хорошенько и от души по ней шлёпнуть.

В телефоне, значит! И как только додумался, негодник! И ведь не только додумался, но и блокировку сумел как-то обойти. У Алигьери она была настроена на отпечаток пальца, и... в общем-то, возможность у мальчишки была — он спокойно засыпал рядом с ним, кладя рабочий телефон на тумбочку... Но это же каким мёртвым сном он должен был спать, чтобы ничего не почувствовать! Для Шенна, пожалуй, именно это было даже большим откровением, чем догадливость Энцио, ко всему прочему опознавшего нужный номер — хотя Иллиан в контакт-листе Алигьери был нехитро написано как Спортивный Центр "Лидер", над чем они с компанией в своё время знатно смеялись, когда это ещё было смешно. Альфа заслуженно считал свой сон достаточно чутким, при необходимости просыпаясь даже просто от того, что в другой комнате происходит что-то необычное. И от понимания сейчас, до какой степени он не воспринимает омегу как что-то внешнее, в буквальном смысле считая продолжением себя, ему на момент стало очень неуютно.

Впрочем, кто угодно бы стреманулся, если бы его рука вдруг обрела пусть дурноватый, но разум, и способность передвигаться самостоятельно. В тумбочки, вот, например, залезать.

— И куда это ты собрался? — поинтересовался Шеннон у любезно подставленной ему задней части Энцио, заглядывая в тумбочку, на с трудом жмущегося к дальней стенке омегу. — Выхода там нет, если что. Вылезай, — голос альфы звучал хоть и по-командному строго, но несколько живее, нежели минуту до этого. Панический рывок в какой-то мере помог Энцио добиться своего: всё-таки ругаться на задницу, пока уши от тебя прячутся в среди кастрюль, не особенно продуктивно — и волей-неволей отрезвляет...

Шеннон отступил на шаг и опёрся бедрами о стол, снова затягиваясь сигаретой и наблюдая за дающим задний ход омегой. Альфа, в самом деле, не знал, как с ним быть и как на это всё реагировать. С одной стороны — ну это, конечно, наглость несусветная, но с другой — сам дурак, не рассчитал, не додумался, недооценил, оставил уязвимость. Не подумал, что у омеги хватит наглости, хватит борзости, хватит ума и сообразительности. Даже после тех фокусов в конце августа — не подумал, как далеко всё может зайти, и что это ещё не предел. И вот как с этой уязвимостью бороться?.. Он затянулся снова, крепче, едва не закашлявшись скопившимся в легких дымом.

— Встань, — повторил он лениво и тяжело, глядя на хныкающего на коленях мальчишку. Как же его пробрало-то, а... Даже не верилось, что всерьёз. — Встань, кому говорят! — альфа повысил голос, чтобы прервать поток жалобной мольбы и встряхнуть Энцио — не руками же за шкирку это делать, право слово. И, дождавшись, когда подросток соберётся с духом и поднимется, протянул руку и обхватил пальцами его подбородок, приподнимая лицо норовившего вжаться в интерьер омеги к себе.

— Это вот что такое — поведение будущего киллера, что ли? — напомнил Алигьери ему заявочку на "хочу быть большим и сильным и убивать людей", разглядывая горестно кривящееся, раскрасневшееся от слёз личико. — Умойся иди и сопли вытри. — Он отпустил омегу и подтолкнул ладонью в плечо, направляя в сторону раковины.

— Весь не выстынет, — буркнул Шеннон, вынимая изо рта сигарету и опираясь на стол пятками обеих ладоней. Выдохнул, выпуская длинную струю серебристого дыма. Устал, как собака, а тут ещё такие сюрпризики. Он оценивающе посмотрел на взволнованного и пристыженного омегу, трогательно поджимающего худые плечи. Так-то заинька-лапочка, и поди догадайся, какие ещё сюрпризы таит этот пытливый, по-детски неограниченный ум. Алигьери долго вздохнул. Учить его надо, и учить серьёзно, образовывать, вкладывать в эту зияющую пустотами и пробелами головушку понимание окружающего мира и его правил. Было очень досадно, что на это требуется время, и никак нельзя просто взять и впихнуть недостающее прямо здесь и прямо сейчас. Хитрожопость — полбеды, но когда она накладывается на наивность и недалёкость — превращается в катастрофу. Что, интересно, Маршал подумал об этой выходке омеги? Перед ним, как и перед отцом, было стыдно. Допустить промашку, пробел, чего-то не учесть, не суметь. Это давило на мозги и раздражало — но, на счастье омеги, альфа был достаточно умным и ответственным человеком, чтобы не срывать своё раздражение на влезшем не в своё дело дуралее с этими карими глазищами на пол-лица.

— Ответь мне на один вопрос, Энцио, — неторопливо проговорил Шеннон, вставая и обходя стол с другой стороны, ведя рукой по спинками стульев. Беретта показался в кухонном проёме, сел, пытливо заглядывая, но не спеша заходить. — Для чего ты это сделал? — альфа опустился на стул и опер на сто локти, смыкая пальцы перед лицом. Зажатая между средним и указательным сигарета дымила тонкой серебристой струйкой, прогорев на четверть и частью осыпавшись на стол. Алигьери не обращал внимания, поверх своих ладоней прохладно и спокойно глядя на Энцио — ждал ответа, не оставляя простора думать, что от ответа этого можно уйти.

К стоящей перед ним кружке с чаем Шеннон пока прикладываться не спешил.

Эти упрямые искорки обиды и негодования, толкавшие омегу к противодействию давлению альфы, Алигьери, надо признать, оценил. То, что Энцио не ринулся прочь, в рыданиях отказываясь разговаривать и хоть как-то контактировать с ним, было хорошим знаком. Брови Шенна качнулись вверх, когда мальчишка, весь вытянувшись и напрягшись, бросил ему ответ. Альфа неторопливо подался назад, расслабленно опираясь о спинку стула уже скорее как слушающий, а не допрашивающий. Чувствовалось, что ещё чуть-чуть, и эта хиленькое пока, как корочка осеннего льда, упорство мальчишки треснет осколками — и Шенн из осторожности сбавил давление. Помолчал, мысленно сопоставляя факты из услышанного, прежде чем наконец заговорить — но молчание это не было таким напряженным, как минуту до этого. Аргумент омеги возымел своё действие.

— Хотел бы я и сам возвращаться в срок, Энцио, — заговорил он наконец. — Думаешь, мне больше нравится не спать ночами, ходить по грани и вертеться ужом на сковородке, когда что-то идёт не так — а в жизни постоянно что-то идёт не так! — чем быть дома с тобой? Вовсе нет, — альфа качнул головой из стороны в сторону. — Но это моя работа, Энцио. И от того, насколько тщательно я её выполняю, зависит моя жизнь. Как и твоя. Я трачу время на то, чтобы никто — никто, — не мог связать те убийства с этим домом, с моей жизнью здесь и сейчас. Чтобы ты мог жить здесь спокойной, мирной жизнью, не боясь, что в один момент этот дом возьмёт штурмом отряд спецназа. Ты присядь, — Шеннон качнул головой в сторону стула. — И просто меня послушай.

Альфа взял наконец кружку с чаем и сделал глоток, прежде чем продолжить.

— Если однажды я не вернусь, — отчетливо и спокойно проговорил Шеннон после небольшой паузы, — с тобой свяжется человек, мой хороший знакомый. До совершеннолетия ты будешь под его опекой, а после — он присмотрит за тем, чтобы ты смог достойно начать собственную жизнь. Получишь образование, будешь заниматься чем нравится и чем хочешь. Мои счета будут переоформлены на тебя, так что и деньги у тебя будут. Не такая уж плохая перспектива, — Алигьери сухо растянул уголки губ. — На вид. Но всё это без меня страшнее, чем со мной, верно? Ты постепенно начинаешь понимать, — он отложил сигарету в пепельницу и протянул руку по столу ладонью вверх, к руке мальчишки. — Что жить в этом мире очень сложно. И чтобы он весь, разом, не обрушился на тебя в один не такой уж прекрасный момент, мне приходится быть виртуозно осторожным и результативным на работе — раз, и ограничивать тебя, учить плавать на мелководье — два. А ты обижаешься на меня за то, что я не даю этому случиться.

Шеннон с толикой печали улыбнулся мальчишке. Ну конечно, где ж ты выпустишь на улицу и к людям такого дурака с наивностью головного мозга, который год назад считал, что от сцепки умирают, а полгода — ни одно слово без ошибки написать не мог. По мнению альфы, омеге до сих пор не хватало базиса элементарных знаний, фундамента, на котором можно строить дальнейшие этажи. Не говоря уже о том, что тот только начал осознавать свою позицию рядом с Алигьери и не стремится уже так скорее прильнуть к кому-то ещё. Вот это было принципиальным моментом: Шеннону не хотелось снова проходить через ситуацию, в которой омега предпочёл ему кого-то ещё. И продолжал его ограничивать. Мужчина открыл было рот, чтобы продолжить, но вдруг усмехнулся, ненадолго прикрывая глаза:

— И знаешь, я хочу тебя попросить... тут мы оба, конечно, дали маху... Проблема не в том, что ты влез в мой телефон — а в том, что ты сделал это тайком. Да, я многого не говорю тебе, чего ты хочешь знать, но если ты спросишь, я отвечу, — Шеннон качнул головой, утверждая свои слова.

— Мррмяаау! — забытому на полу Беретте надоело молча слушать и стричь ушами, и котёнок напомнил о себе, завертевшись в ногах у Энцио и прыжком попытавшись забраться к нему на колени.

— О, ну вот видишь, — смеясь, переключился Шенн. — А ты говоришь, оставляю одного!