Эш вздохнул, прижавшись затылком к стене и прикрыв глаза. Каменная тишина казематов давила на уши, заставляя алчно искать хоть каких-то звуков — даже звука собственного дыхания. Где-то вдалеке, если вслушаться меж ударами сердца, можно было различить размеренное, нудное шлёпанье капель воды в клепсидре. Но о времени это ровным счётом ничего не говорило: когда уходил свет из оконной прорези, камера погружалась в темноту до нового утра — делиться с узниками светом тюремщики были не намерены. Хватало уже того, что их кормят и поят — и совсем не ради удовольствия самих пленников.

Их собирались казнить на Триумфальный день, праздник давней военной победы, одержанной местной правящей династией — нынешней или прошлой, Эш не вдавался в запоминание подробностей. Казнить, подчеркивая, что триумфальное победное шествие нации продолжается — по трупам врагов-имперцев, со вздетыми на пики головами их военных командиров. До парада оставалось ещё три или четыре дня — три или четыре дня глухого ожидания предреченного конца. Они в глубине вражеской территории, в столице, и даже не будь войска Империи после их поражения отброшены аж за реку Адьяр, всё равно не было бы и шанса на то, что кто-то из союзников дотянется до них здесь. Впрочем, усмехнулся про себя рыжий, в каком-то смысле на родину они еще вернутся — теми самыми головами на пиках, которыми не преминут постращать да подорвать мораль имперских войск.

Перспектива, куда ни плюнь, не радужная. И хотя тело продолжало жить, дышать, и душа по-прежнему не верила в скорый конец, по привычке — и просто чтобы занять время — ежедневно прогоняя это самое тело через десятки кругов отжиманий и прочих упражнений, не дающих застаиваться крови, отрицать очевидное было бы глупо. Так же глупо, как смотреть в надвигающееся будущее и думать: всё, конец. Точка, за которой больше нет и не будет ничего. Но что уж точно глупее — так это дерзить кому-либо из местной аристократии, будто их, пришедших полюбоваться на вражеских полководцев, как на зверей в клетках, вшивое шипение могло хоть что-то значить и менять. Эрик, ну вот — зачем?..

Эш снова перевёл дыхание и сменил позу, привалившись к стене другим плечом. В общем-то больше в камере делать было нечего — лежать, стоять, да пресс качать на полу у кровати. И это несмотря на то, что камера эта была достаточно просторной, и даже застланной на середине старым, вытертым и выцветшим ковром. Сколько уже прошло, часа четыре? Больше? Мага уволокли, когда уже темнело, а сейчас за прорезью в кладке и вовсе была непроглядная чернота, сквозь которую едва-едва сочился лунный свет, никогда не попадая в камеру прямо — но для привыкших глаз достаточно разбавляя тьму до всех оттенков серого.

Ему оставалось только ждать — пока на том конце коридора не заскрежещет окованная железом дверь и второго пленника не вернут на место. Если его вообще — вернут...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Райдер проснулся за несколько секунд до того, как заскрипела дверь — проснулся по наитию, по настороженному чувству изменений вокруг, не засыпавшему даже тогда, когда сам Эш дремал, смежив рыжие, выгоревшие на кончиках ресницы.

Он открыл глаза, словно сна в них и вовсе не было — серо-зеленые, как речной камень, да только кто это разглядит в рассветном блёклом полумраке. Повернул голову на звук, с горьковатой усмешкой поджав узкие жесткие губы. Но не пошевелился — остался в тени, затаившись в присутствии чужаков, как зверь в клетке, с тихой неугасающей ненавистью поглядывая на одетые в униформу чужой страны силуэты. Всякий раз, когда он их видел, приходилось бороться с самим собой, с самой своей природой, с желанием броситься и растерзать, уничтожить. Даже если Эш молча стоял с закрытыми глазами, выслушивая надменные речи победителей — он понимал в них не все слова, но о содержании догадывался по тону. Даже если он спокойно шел, позволяя затолкнуть себя в клетку, и не оказывал сопротивления. Даже тогда — напряжение кипело в нём, ворочалось гнетущей огненной силой, даже тогда — оно ощущалось в гордо разведенных плечах и уверенной, широкой спине. Он не спешил, нет — спешить некуда, он еще отыграет своё: когда их поведут на казнь, когда его убьют как угодно, но только не так, как планировали, когда пристрелят из арбалета, как взбесившегося пса; а до тех пор он будет сдерживаться.

Уж казалось бы, от кого ожидать проблем, как не от рыжего буяна, известного своей жестокостью на поле боя — пройдя сквозь сотни пересказов, впечатления превратились в легенды, и многие теперь побаивались смотреть ему даже в спину, даже украдкой. Но, как ни парадоксально, первым не сдержался именно Эрик. Благородный, тихий, лаконичный маг-аристократ — с одинаково неземным спокойствием сохранявший молчание и отстреливающий с языка ледяные иглы оскорблений. В этот раз они, похоже, достигли цели слишком хорошо.

Когда тюремщики ушли, он плавным движением поднялся, перемещаясь к решетке и вглядываясь сквозь прутья через коридор, в полумрак соседней камеры. Холодное металлическое ребро, слабо пахнущее ржой, обожгло щеку до дёсен, долгий протяжный выдох растворился в стылом воздухе каменного мешка. Их могли бы раскидать по камерам в разных концах коридора — но любоваться на поверженных врагов проще вот так, когда они сидят рядом, напротив. Негуста-то коллекция — всего двое, а башенный покой рассчитан минимум на шестерых. На запястьях звякнула цепь наручников, когда ладони сомкнулись на прутьях решетки.

Алый понимал, в каком состоянии приволокут Найтингейла. И судя по тому, что, брошенный на пол, он даже не пошевелился, чтобы переползти на кровать — если это низкое что-то из грубо сколоченных досок можно назвать кроватью, — состояние соответствовало ожиданиям. Осознавать это было дерьмово — и досадно. Нет, ну понятно, мало приятного, когда тебя меланхолично и без какой-либо предъявы, чисто констатируя факт, называют шелудивой свиньёй, попутно подвергая сомнению мужскую силу и способность к размножению, но... Эрик, твою ж мать.

Как оказалось, месяца за решеткой вполне достаточно, чтобы даже заклятые враги ощутили себя если не друзьями, то как минимум людьми не чужими. Одиночество камер в чужой стране — оно, знаете ли, сближает.

— Эрик, — вполголоса — среди гулких каменных стен этого было более чем достаточно, — позвал Эш. На душе было непривычно тяжело — и это чувствовалось в тоне его слов. — Живой?..

Сквозь сырость, затхлую вонь уборных и горьковатые нотки железа до носа дотянулся густой и такой знакомый запах крови, к которому примешивалось что-то ещё, неприятным пониманием ткнувшееся в висок. Он почти не видел мага в темноте за двойным рядом прутьев — едва мог рассмотреть в полутени небрежно натянутую одежду, смятую и скособоченную, незастёгнутую рубашку и сползающие штаны... Но на мгновение — на один удар сердца показалось, что Райдер стоит прямо над ним: коленями в примятой соломе, расстёгивая ремень на брюках и жадно ухмыляясь от понимания, что вот сейчас он будет его, весь — его...

Эш моргнул, прогоняя странное не то воспоминание, не то ощущение. Странное... сказать, что он ни разу не желал трахнуть этого высокомерного ублюдка, продолбить дыру в этой заносчивой мажьей заднице, выдрать до беспамятства как последнего омегу за все его выходки и поганые, бьющие в цель словечки — значило бы безбожно, бессовестно соврать. И хотя стращать Райдера что богом, что совестью было бессмысленно и бесполезно, отрицать он не собирался: желал, страстно желал. Породистый сынок герцога, зеленоглазый красавчик, маг мог бы стать востребованной шлюхой, родись он в другом сословье... и с другим характером. О, даже Райдер, представляя его таким, понимал, почему иные несут шелка и жемчуга к ногам своих холёных и взлелеенных дырок, чтобы потом гордо на них взобраться и отыметь — что, в общем-то, легко можно сделать и без шелков, Алый не раз это уже доказал и продолжал доказывать. О да, с такой бы игрушки и он сдувал пылинки, поднимая на пику любого, кто посмеет позариться хоть взглядом — но не судьба.  Да и на Эрика и так смотреть боялись. Боевой маг Моргенштерн, способный обрушить на головы противникам кару небесную и шторм ледяных осколков или чего еще похуже — наверное, только у Райдера и хватало наглости представлять его вот таким, раздетым и желанным... хотя, честь по чести сказать, заносчивого настолько же, насколько и талантливого аристократа не любили многие — просто дальше пошлых комментариев насчёт извращенных пристрастий и качеств личности в пьяном кругу это не заходило, не дай небо, услышит сам маг. Райдер тогда только усмехался в кружку — поиметь, как же, да он сам, даром что герцогская порода, кого захочешь поимеет — кроме самого Алого, разумеется...

И теперь — вот так, значит. Досадно, до обидного досадно — они даже не знали, не понимали, кого удалось скрутить и пустить по кругу. Конечно, удалось — в браслетах-антимагах-то. То, что втайне мечтала сделать десятая часть имперского офицерского состава — и о чём заикнуться посмела бы хорошо если одна тысячная — сделала кучка ублюдков-тюремщиков. Или не их — к кому там его могли утащить на целую ночь?.. Тьфу, гадство. Странно это было — вспоминать и сравнивать сейчас. Сейчас, когда даже он сам бы к нему не притронулся — из уважения и понимания. По щщам бы съездил, конечно, но унижать бы и не подумал.

И тем более странно было чувствовать сквозь всю эту досаду и негодование отголоски странного удовлетворения — от вида поверженного врага. Эш точно отдавал себе отчёт, что сейчас ему бы этого не хотелось. Сейчас торжествовать над ним — было бы плевком в лицо собственной гордости. Но почему тогда он почти чувствует свои ладони, тянущиеся обхватить тонкую прогнувшуюся поясницу, приподнимая и с таким удовольствием насаживая его на себя?.. Эш сжал пальцы на прутьях решетки, отгоняя наваждение. Это всё досада на несправедливость, неправильное бесчестие случившегося виновата, дурацкое сопереживание тому, кому ты никогда по-настоящему не хотел зла — виновата в том, что ему теперь хотелось бы делать это всё с какой-то даже и нежностью...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— Ну так и быть, — фыркнул Эш, отстраняясь от прутьев на расстояние вытянутых рук. Цепь между наручниками тихо звякнула. — Сегодня — прощаю. Можешь насладиться моим великодушием.

Встал всё-таки. Смог и подняться, и пошевелиться, и до кровати дойти, чёртов маг. Всё с ним будет в порядке, облегченно вздохнул про себя Алый: выживет, вытерпит, сможет... хотя какое там, даже смешно. Через несколько дней их и вовсе не станет. Какое уж там — в порядке... Но вот же — думается. Как будто всё еще может быть и будет хорошо, как будто — вот так оно будет ещё вечно.

Эш плюхнулся на кровать, сев на неё боком, и вытянул ноги. В груди продолжало теплиться странное воодушевлённое чувство. Занятно, с чего это он так рад тому, что Эрик вернулся? Что он проживёт с ним — вот здесь, рядом, — ещё несколько дней. Что не оставит его в одиночестве дожидаться конца. Было в этом что-то — что-то до боли оживляющее сердце, как тогда: высокая дубовая створка двери в холле внезапно распахивается, а за ней стоит запыхавшийся, взволнованный Эрик... Странно, в очередной раз мелькнула мысль. За этот месяц он к нему, что ли, так привязался? Впрочем, и до этого — Райдер просто не мог выкинуть Найтингейла из своей головы, ему даже мысли об этом не приходило никогда. Найтингейл был закономерной частью его жизни с тех самых пор, как они оказались на одной стороне войны — и очень интересной частью, не мог не признать Алый...

Усмехнувшись, Эш медленно повернул голову, перекатившись затылком по камню стены, и негромко проговорил в светлеющий полумрак на той стороне коридора:

— Я рад, что ты жив.

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— Бе-бе-бе, — не удосужил себя Эш аргументом поумнее, от души проворчавшись и скрестив руки на груди: в конце концов, почти все эти аргументы он и так перебрал за те несколько недель, пока единственным развлечением на этих десяти квадратных метрах был трёп с соседом по несчастью. И дело вовсе не в том, что он не знает, что ему ответить, просто... просто не было, на самом деле, разницы, что говорить — за любыми словами угадать то, что другой имел в виду, уже не составляло особого труда.

"Спи. Спи, пока это еще имеет смысл. Давай и эти несколько дней тоже проживём, как обычно. Как будто и в самом деле — ничего не изменилось..."

Вот только с разговорами и назавтра, и на послезавтра пришлось повременить — шевелить запекшимися коркой от трещин губами Эрику было не то что не по силам... скорее, Эш, видя, с какой нарочитой осторожностью тот пьёт, словно край кувшина был раскалён добела, не спешил приставать с вопросами. Молча сидел, вспоминая сон, привидевшийся под утро: мягкий перламутр полупрозрачных занавесок, колышущихся на ветру, и чудесная, чуть грустноватая мелодия, которую извлекали из клавиш тонкие пальцы. Эрик играл ему — а он слушал, улыбнувшись и положив голову ему на колено. Музыка успокаивала, музыка дарила небесное отдохновение: никаких больше терзаний, никакой борьбы, никакой злобы — ничего не нужно, ничего — кроме этой музыки, кроме тепла под щекой, на котором можно чудесно уснуть. Наверное, так в представлении Райдера выглядел рай. Вот только что в этом раю забыл чёртов боевой маг? За месяц так на него насмотрелся, что никого другого и вспомнить уже не можешь?..

Тогда, пытаясь представить этот сон с кем-то другим, Эш и понял с еще большим ощущением странности: ему некого представлять вместо него. Лица плыли, растворялись, терялись и лопались мыльными пузырями, неинтересные и неважные — лица омег, лица соратников по оружию, лица его младших офицеров, лица знати и церковников... лица всех тех, кто шумным цветным хороводом наполнял его жизнь, кто придавал ей запахи и краски, наполненность и осмысленность... так казалось. Казалось, лицо Эрика — только одно их тех лиц, такая же часть праздничного карнавала... Когда между ними успела пролечь эта грань? Грань между отрывным весельем, пьяным от крови и алкоголя, и особым, изощренным удовольствием острых словесных драк, этих шпилек насмешек и тонких ухмылок, этой непреклонной, не поддающейся и не сдающейся души напротив. Рыжему будет очень скучно без него в грядущем небытьи или что там может ожидать за гранью безбожника вроде него — вовремя, конечно, признавать это, отсидев месяц в тюрьме и дождавшись послезавтрашней казни, очень вовремя.

В тишине и пустоте, отрезвленной только звуками чужого дыхания да неурочным скрипом койки, быстро начинало хотеться спать — когда не болели бока, без устали разминаемые не привыкшим сидеть без дела Райдером. Но даже его утомляло однообразие движения — и тогда дрёма порой забирала своё... От неё он очнулся, вздрогнув всем телом и учащенно дыша, ошарашенно глядя в пространство между собой. Перед глазами всё еще стояло изображение раскалённого добела металла в форме украшенной завитками буквы N. Это клеймо тянулось к нему, норовя вгрызться в ничем не защищенную плоть — и от несправедливости ожидаемой боли съежились внутренности, разом разогнав марево странного сна. Примерно такого же, в каком ему казалось, что со стороны соседней камеры доносится змеиное шипение, а если присмотреться — меж прутьев можно будет заметить гибкий, покрытый гладкой чешуёй хвост огромного змея... или не змея? Откуда-то Эш знал, что эта чешуя очень тёплая и даже будучи жёсткой — приятная на ощупь. Как приятной бывает любая покорная мощь, скользящая под рукой в сильных изгибах и не желающая причинить вреда — так, как вздымаются под седлом бока тренированного боевого коня, так, как ударяются о землю копыта, с хрустом надламывая траву и сдвигая дёрн, как бьёт в гриву ветер, как от силы толчка задних ног ласкающе гудят мышцы, переливаясь под лоснящейся шкурой...

В полдень принесли похлебку — последний раз: больше перед завтрашней казнью их кормить не будут: ни к чему переводить продукты, которые потом всё равно сгниют в выброшенных на общую свалку телах. Есть её не очень-то хотелось, но Алый себя заставил, медленно, по глотку, проглотив всё содержимое. Вкус, конечно, жидкий и премерзко-овощной, капустный, но если не есть сейчас — так можно было бы и не есть вообще, заморив себя голодной смертью. Нет уж.

Отставив деревянную миску обратно на поднос и ногой отпихнув его к решетке, Эш взглянул на нетронутую — как и прочие за эти два дня — порцию Эрика, и тихо вздохнул.

— Так ничего и не съешь? Ладно уж тебе, шуточки с плевками в еду давно уже позади...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— А тебя, значит, можно? — парировал Эш, обращая вопрос Эрика к нему же самому. Закинув руки за голову, Рыжий только коротко рассмеялся на предложение Найтингейла. — Ну да, очень остроумно — я оценил ваше великодушие, сээ-эр.

В самом деле, очень по-Эриковски: он-то образец благочестия, а вот как одаренный им дотянется до собственно дара через две решетки и коридор — это уже проблемы не Найтингейла.

Он вспомнил зеленые глаза, смотревшие с насмешливым укором, руки, чинно сложенные на мерцающей чешуе: нет, конечно, он не будет этого есть, дети Змея ведь не едят такое... Воображение перед неизбежным концом разыгралось? Смешно. И странно.

Иногда Эш ловил себя на том, что просто сидит без движения и смотрит наискосок, сквозь решетки, как Найтингейл практикует что-то из своих пассов и плетений, сидя на койке и закинув ногу на ногу — невозмутимо, словно боль от пережитого осталась в том же прошедшем дне и не пошла за ним дальше. Хотя куда дальше-то...

— Эй, Найтингейл, — окликнул он снова после недолгого молчания, с шорохом поворачиваясь на койке так, чтобы сидеть лицом к собеседнику. — А вы, маги, верите в перерождения?..

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— Ты этим месяц питался, а брезговать вздумал только сейчас? Ну-ну, — пробурчал Райдер. — Вспомни ещё, сколько раз ты нахамил полковому повару...

По тому, какую манеру развлекаться с пленниками по первому времени завели тюремщики, понятно стало сразу: дипломатических узников из них делать не собираются. Впрочем, обращались с ними не так плохо, как могли бы себе позволить — может, фантазии не хватало, может, смелости — Райдер предпочитал не задумываться. А может, картинку для редких визитёров не хотели портить. В конце концов, стражникам наверняка перепадала на руку монетка за возможность полюбоваться на небезызвестных Моргентшерна и Алого Всадника, за решеткой совсем не таких страшных, как баяли по деревням в дошедших с полей сражений легендах. Всего-то двое молодых мужчин, только и приметных черт, что рыжие как огонь волосы одного и взгляд ледяной оплеухой у другого.

— С чего ты взял, что дело в страхе? — не впечатлился сарказмом Эрика Эш. — До сих пор не удаётся поверить, что меня в жизни что-то большее интересует, чем выпивка, секс и драки?.. — иронично поинтересовался он, прежде чем примолкнуть и выслушать ответ. Тихо хмыкнул. — А ты сам? А, погоди, дай угадаю: не веришь ничему, но ничего не исключаешь из возможностей?..

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Рыжий на его слова сдавленно хрюкнул смехом.

— Ка-анешна, а ты так только милостиво делишься мнением, — посмеивание с той стороны затихло не сразу. Вообще, можно было заметить, что за месяц общения с Найтингейлом и только Найтингейлом Эш стал реагировать на него иначе — редкая едкая ремарка теперь могла взбудоражить рыжего и вывести из себя. О, кислотное раздражение от них он ощущал по-прежнему в полной мере, но... привык, что ли? Может быть.

А теперь злиться на него так и вовсе хотелось меньше всего. Как и когда так получилось, Эрик, что столько всего теперь в моей голове — и всё о тебе? Откуда эта память, о детях Тайны и Холода, о детях Огня и Ветра? Словно древняя легенда, кем-то рассказанная или где-то услышанная — но где? кем? Рыжий потёр висок кончиками пальцев. Хуже всего было то, что воспоминания путались. И всё, что он знал и помнил об Эрике Найтингейле, герцоге Арденнском, боевом маге Моргенштерне, терялось и таяло среди всех этих теплых, едва с горчинкой образов, от которых пробирало тихой дрожью. Они были соперниками столько, сколько помнили себя, и Эш как будто бы жизни не смыслил без того, чтобы не помериться удалью и достижениями с чёртовым магом... так почему теперь так гулко бьётся сердце, и хочется только, дотянувшись сквозь все решетки, обнять его крепче крепкого и ощутить рядом с собой? Убедиться в чём-то, что до сих пор ускользало, уткнуться носом к шее и вдыхать, чувствовать запах его кожи, снова и снова разбирая, вдумываясь, запоминая...

С ним одним — хотелось быть рядом и оставаться рядом, несмотря ни на что. Тепло, располагающего так хотелось. Райдер понятия не имел, что это такое и как называется — но его тянуло к Эрику, словно с того утра, когда он увидел его избитым и брошенным на пол, что-то изменилось и сдвинулось, пошло трещиной и стало расходиться в разные стороны, меняясь и преображаясь. Ему знакомо было чувство мести, желание причинить страдания тем, кто ранил его людей или обманул доверие — но это воющее в груди чувство бессилия сровнять по каменной кладке лица всех, кто прикасался к Найтингейлу, выдрать им пальцы по суставу и позапихивать во все свободные отверстия на теле... оно было другим. Он был готов убивать и стирать с лица земли не просто ради мести — но лишь бы только с Эриком больше никогда ничего плохого не случилось.

Эш вздрогнул, выныривая из поглощающего, подсасывающего под ложечкой ощущения, и до скрипа сжал кулак.

— Да так, — он опустил взгляд на пол, — ничего особенного. Просто подумалось вдруг... Не обращай внимания. — Эш померк где-то в своих мыслях, скользнув сквозь решётки отяжелевшим взглядом, и боком рухнул на койку, отворачиваясь к стене. Не спать — просто молча в неё таращиться, широко раскрыв серовато-зеленые глаза, не замечая словно, как сушит их воздух.

Сердце тяжело стучало в груди и не хотело успокаиваться. Он видел Найтингейла перед своим мысленным взглядом — его аристократически изящные руки, тонкие ноги в плотном обхвате дорогих бархатистых брюк, укрытую плащом узкую спину, надменную усмешку на бледных губах. Всё то, что он понимал о нём, всё то, что в маге раздражало — и это книжное жилистое изящество, и холодные манеры, и острый взгляд, и тон голоса. Всё то, что оказалось ему так беззаветно, непостижимо дорого, что волна этого отношения, поднимаясь изнутри, грозила снести и выплеснуться наружу. Эш прижал сжатый кулак к груди и медленно выдохнул открытым ртом, словно это могло помочь судорожному биению набата за рёбрами — невесть с чего сердце разошлось сильнее, чем в любой драке, так сильно, что от ударов было почти больно.

"Я не хочу, чтобы тебе причиняли боль. Я. Не хочу. Чтобы тебе. Причиняли боль. Янехочучтобытебепричинялиболь. Я не хочу, чтобы..."

— Я не хочу, чтобы тебе причиняли боль, — едва слышно прошептал он, не то не слыша сам себя, не то потеряв разницу между словами и мыслями. Он хотел защищать его. Он просто его хотел. О, сколько всего он хотел бы и мог бы сделать, имей только он возможность дотянуться до Эрика... и дело даже не в прутьях решеток. Понял ли бы его Эрик? Смог бы осознать? Все те странности, что постепенно выстраивались перед Райдером в одну линию.

Ведь он на самом деле был им — рыжим эквусом, сыном степи, диким и свободным, перед которым был открыт весь мир — но который не забывал никогда о роднике родства со своим племенем, о своей истовой принадлежности ему. Не забывал — и так и не смог понять, почему сквозь это родство на всех других детей той же силы нужно смотреть, как на врагов и только на врагов.

Он слышал глухой стук копыт, гаснущий в земле, он чувствовал биение воздуха в своей гриве. И с трудом вспоминал, что лежит здесь, на прикрытой тощим матрацем койке, медленно переводя дыхание и сжимая на ткани пальцы второй руки.

Он хотел бы назвать всё это сумасшествием, но не мог. Слишком хорошо понимал, что всё это было на самом деле.

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Время тянулось медленно — скучно, обыденно, тоскливо, в повисшем молчании. Почему-то именно сейчас, когда до конца оставалось совсем немного, стало с особенной силой травить душу желание эти последние часы прожить как-то по-особенному, как-то... Райдер едко усмехнулся сам себе. Если бы только он не знал... Предрешенность была карой гаже самой смерти — вот так сидеть взаперти, в тщетном существовании считать сначала дни, а затем и часы до того, как всё закончится. Он медленно перевёл дыхание. Незачем поддаваться этой горечи. Смерть так смерть. Она всё равно должна была прийти за ним рано или поздно — и скорее рано, учитывая манеру Райдера забывать о жалости и бережливости к себе в погоне за целью. И Рыжий готов был встретиться с костлявой в любой момент — вчера, сегодня, завтра. Каким бы внезапным конец не был, он его не страшил. А вот предрешенность, как оказалось, выводила из равновесия куда сильнее. Обидно ещё ко всему, что в этой жизни они так и не смогли...

Эш знал, что будет еще одна попытка. И ещё. И ещё. Но как-то малодушно жалко было, что вот за эту, единственную реальную для него сейчас жизнь, ничего не успеть, оборвётся на полувзлёте. Мало. По-идиотски мало ещё, недостаточно. Он еще не готов его отпустить. Пусть даже — всего на шаг. В очередню сотню, может быть, лет, прежде чем...

Возможно. А может, и нет.

Он поднял голову, в сгустившемся к ночи полумраке высматривая Найтингейла за решеткой. Рассказать ему? Как? Что? То, что он вот сейчас... что? Вспомнил? Понял? Придумал? Райдер и сам себе-то — и верил, и не верил, не имея в качестве доказательств ничего, кроме собственных ощущений, кроме образов, вперемешку встающих перед глазами. Не сумеет он, не стоит и пытаться. И хотя язык у бравого военачальника был подвешен как надо, мастером словесности он не был даже в самом приближенном смысле. Его талант был в другом: будучи выходцем из бедняцкой семейки, освоить своим умом, за малой доступностью книг во многом чуть ли не изобрести заново и тактику, и стратегию, и бог весть что ещё, позволявшее ему выходить сухим из десятков сражений, из тысяч стычек — даже с магами, способностью противодействовать которым его наградила сама природа, подарив возможность видеть плетения заклинаний. Кто-то говорил, что в Райдере самом теплится неразвитая, но сильная искра дара, что он сам, если бы пожелал, мог стать магом — но Эш только отмахивался презрительно, и думать не желая о зубодробительном заучивании формул и систем. Полуторный меч в руке был куда надёжнее, проще и вернее. И пусть он не мог, как боевой маг, десятком пассов смешать людей с землёй на половине поля, но перед ним и без того дрожали, едва завидев алый штандарт над войском. Одно дело — когда смерть нагрянет издалека, и совсем другое — когда она перед этим ухмыльнётся тебе во все клыки, прежде чем обрушившийся с размаху усиленный клинок разобьёт доспехи, как яичную скорлупу.

Его языком был язык поступков, действий, решений. Когда же дело доходило до слов... Эш вздохнул, переворачиваясь на спину и закидывая руку предплечьем на лоб. Да и толку говорить-то теперь... Он ведь уже ничего не сумеет изменить.

Не сумеет. Да ну, да неужели, правда, что ли?..

Непокорность, нежелание поддаваться и мириться с обстоятельствами вспенилась в нём упругой строптивой волной. Взмыла — и осела едкой пеной на волнорезе здравой оценки ситуации. Негодование тлело в груди, и шальная мысль билась подстреленной птицей, металась и стучалась в виски — но к ней прибавилось одно обстоятельство, не сразу дошедшее до сознания альфы.

В камере, сквозь плесневую сырость, каменную затхлость и застарелую вонь всей скопившейся грязи отчетливо пахло омегой.

Он рефлекторно втянул воздух носом, убеждаясь, что ему не мерещится — что сладкий, нежный запах многообещающего наслаждения уже влажного, готового его принять и только того и жаждущего нутра в самом деле тревожит обоняние на уровне много более тонком, нежели простые, доступные всем... ароматы. Но откуда?! К ним никто не заходил, а в жалкую узкую бойницу под потолком хорошо только вода протекает — а вот свежий воздух и запахи просачиваются уже почему-то с трудом. Нет, запах шёл изнутри — запах постепенно тянулся по каменной кладке, рождая закономерный зуд пониже пояса.

Приподнявшись на кровати, Райдер сел, в замешательстве оглянувшись и находя за другой решеткой взглядом Эрика...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Несколько секунд молчаливого взгляда глаза в глаза, и Эш раздосадованно выдохнул. Ну конечно, он не чует.
Хотя многие поначалу принимали Эрика за того ещё альфу по его манерам, на практике боевой маг был самым что ни на есть обычным мужчиной — Эш, во всяком случае, ни разу не чувствовал в нём ничего такого, что сигнализировало бы о присутствии соперника... если говорить об инстинктах, а не о вечной грызне Алого и Моргенштерна. Эрик не интересовался омегами, не проявлял замашек альфы... и хорошо: в нём и так хватало черт, способных взбесить и вывести Рыжего из себя, не хватало еще и этого.
Так что сейчас для Эрика воздух в башне должен был быть просто привычно вонюч и отвратителен, без всякой примеси возбуждения. Чёрт, аж завидно.

Протяжно рыкнув во вспышке досады, Райдер что есть силы стукнул кулаком по каменной кладке.

— Бл#ть, да что ж творится-то такое! — прошипел он злостно, сцепляя зубы. — Мало мне осознать себя лошадью, так теперь ещё и течным омегой пахнет на весь коридор, хотя тут только ты и я! Что за х#ня. Как и в самом деле прибили, а вокруг всякие загробные сказочки... Слышь, Найтингейл? Ты-то хоть настоящий или тоже мне мерещишься?..

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

О, у Эша бы явно нашлось, что сказать Эрику за барана, если бы не последовавшее за этим утверждение. Из-за него он просто прыснул удивлённым смехом.

— Ты-ы?! Тьфу, да не смеши мои... Подожди, что, серьезно? — веселье Райдера разбилось о холодный взгляд из-за решетки напротив. Не шутит? — Найтингейл, ты... — Рыжий моргнул, запнувшись и открыв-закрыв рот, словно примеряясь к словам. — Ну, знаешь, это уже совсем как-то... Да из тебя омега, как...

"Как из меня лошадь. Прыткая такая, с клыками и повадками хищной рыси. Ага, докатились."

Но запах, в отличие от странных полурасплывчатых образов, уверенно путающихся в мыслях, был реален настолько же, насколько и холод камня, и гул в ушибленной руке. Запах сладко тёк и ложился на язык, запах обещал и манил, запах... Это что же ему, теперь всю ночь это нюхать?!

— А знаешь, я ведь так часто хотел того, чтобы ты был на самом деле омегой. Чтобы ты был моим. И только моим. И вот теперь ты, оказывается, омега. Ну и как мне после этого верить хоть в какую-то реальность происходящего, а? — с горьковато-раздраженной ехидцей ухмыльнулся Эш. — Ты ещё встань и оттрахай себя на моих глазах, тогда я точно буду уверен, что успешно сдох и грёжу в каких-то занебесных астралах. Тьфу!..

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— Чхе! — фыркнул Райдер, невесть с чего ухмыльнувшись даже довольно. — Ну вот, это уже больше похоже на херовенькую, но правду. А то всё начинало слишком уж хорошо складываться, — воин подогнул колено, поставив ногу пяткой на кровать, и облокотился на него, — я уж начинал ждать, что сейчас решетки разойдутся и ангелы запоют гимны... Ан нет, Принц-Отморозок по-прежнему Принц-Отморозок. Ну и ладненько. Не переживай, — альфа облизнул подсохшие губы, — не трону я тебя. Пока ты сам этого не захочешь. Не тронул бы... — решетки, как ни крути, оставались ощутимым препятствием, которое вовсе не спешило поддаваться мечтам Эша.

— Впрочем, — он медленно перевёл дыхание. Желанный запах продолжал бередить воображение. — Если всё действительно так, как ты говоришь, и мой нос меня не обманывает... То скоро ты захочешь, да? — Райдер растянул губы в усмешке. Взгляд его, правда, по-прежнему был широким и отчасти ошарашенным. — Глазам своим не верю, — Эш покачал головой, поводив подбородком по предплечью. — Ты, конечно, красавчик каких поискать, но омега... Найтингейл, как? Ты же...

Всё это по-прежнему не укладывалось в голове. Образ Эрика Найтингейла, боевого мага и соперника, никак не хотел сходиться с образом манящего омеги. И не сошелся бы — если бы не тепло, прожигающее насквозь рёбра Эша и не дающее ему забыть о том, что Эрик — это что-то много, много большее, чем просто соперник и старый, до хруста в костях обожаемый враг, единственный достойный соперник. Достойный — и желанный, что уж правде в глаза плевать. Он нравился Рыжему, такой Эрик Найтингейл. Он был — красив.

И какого-то чёрта он — весь такой он, генерал, боец, победитель, человек, которого боятся и уважают, — всё это время был... омегой. Нонсенс едва ли не больший, чем вспоминать и кусками заново переживать свою жизнь в лошадиной шкуре...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Наверное, в какой-то мере это было странно — видеть, как на его слова Райдер как-то отстраненно-натянуто, не поднимая головы, улыбается совсем не зубоскально и молчит. Даже парировать не попытался, не то что срезать. В списке забот Рыжего, у которого язык-помело, что в мыслях — то и на словах, чужая честь и моральное самочувствие стояли где-то далеко в невидимом конце листа, но...

"Вот именно, Эрик, жаждал. А больше — не хочу. И не жду. Видеть тебя растерзанным и побитым — да ничего приятного в этом нет. Вот вообще ничего. Ни на столечко."

Да что там — приятного. Сама мысль об этом возмущала до глубины души. Ублюдки...

А дальше случилось совсем уж неожиданное.

— Извини, — хрипло буркнул Рыжий, глядя куда-то на пол у сапог собеседника. — Мне трудно тебе поверить. Чего уж я точно не думал в этой жизни узнать — так это... того, что ты омега...

Но голос его не звучал разочарованно. Удивлённо разве что. Эрик Найтингейл, титулованный аристократ и боевой маг, которого боятся во многих землях... Человек, с которым одно удовольствие вместе идти в бой, человек, который ни в чём ему, Рыжему, не уступает и не уступит, человек стойкий и непоколебимый, человек, продолжающий удивлять... и омега. Где-то под рёбрами тоскливо завыло. Эрик и так был слишком хорош. А как омега — так и вовсе апогеем желаний вспыльчивого вояки вроде Райдера.

Смешно, но он ни на йоту не верил сказанным словам — о том, что такой, как Эрик, никогда не сможет и не будет принадлежать кому-то такому, как Эш. И мысли не допустит. А Райдер, вспоминая тепло колена под своей щекой и тихое пение клавиш, видел совсем другого Эрика Найтингейла. Правда ли, что он может быть и таким — тоже?..

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

— Бл#ть! — донеслось из соседней камеры вместе со звуком удара и лязгом прутьев решетки, стоило кулаку начальника вписаться в горделиво задранный нос Найтингейла. — Ты на кого культяпками машешь, подонок недо#банный?!..

Рыжему пришлось резко отпрянуть, чтобы не получить тычок древком пики под рёбра. Дыхание альфы зло и раздраженно срывалось со стиснутых зубов; он тряхнул головой, чуть не взвыв, когда начальник тюрьмы с ухмылочкой глянул через плечо — и снова замахнулся кулаком, впечатывая тот в скулу мага, отчего у того, скрученного за руки двумя другими стражниками, мотнулась голова. Одновременно с этим сдавленный ох и лязг повторились — это Рыжий с быстротой молнии поймал руками древко и резко дёрнул на себя, заставив стражника распластаться по прутьям решетки. Но из предусмотрительности прутья стояли слишком близко, чтобы сквозь них можно было просунуть руку и схватить того, кто стоит снаружи...

Чтобы вывести Эша из камеры, потребовалось еще трое пикинеров, загнавших его в угол, прежде чем дрожащий от негодования и злобы Райдер был вынужден поддаться и дать себя заковать, сопроводив этот процесс парой крепких назидательных ударов. Ножные браслеты, руки за спиной, и в довершение всего — чёртов ошейник, как псине, застёгнутый на шее. Его уже не снимут — свалится сам, когда скатится в корзину отрубленная голова. Холодные мурашки снова пробрали вверх по позвоночнику.

Но куда больше, чем чувство собственной приближающейся смерти, Райдера терзало сейчас другое. То, отчего он места себе не находил всю ночь, то проваливаясь в странный сон, то просыпаясь в холодном спазме сердца, то, что он кстати или некстати, но осознал только сейчас: они убьют Эрика. А он никому, никому! не позволит к нему притронуться, не может позволить. И — ничего не может сделать, только дрожать от гнева, не в силах остановить чужую руку, с упоением наносящую удар за ударом, пока надменный взгляд мага не померкнет от боли.

Он готов был кидаться и зубами, когтями, голыми руками раздирать на части всех и каждого, кто представлял опасность для самого стойкого, сильного, и в то же время — самого хрупкого и манящего существа на земле, омеги Эрика Найтингейла, боевого мага Моргенштерна, которого он любил жизнь назад больше, чем собственное существование, которого он и сейчас до отчаянного воя жаждет защищать и оберегать, а значит... Рыжий не знал, может ли он вот так сказать ему — "люблю", не понимал до конца этого огненного цветка, распускающегося под рёбрами при мысли об Эрике. Всё это случилось сейчас слишком быстро, почти насильно, чтобы можно было что-то понять — и слишком странно, чтобы понимание это закрепилось. Но Эрик, от запаха течки которого у Рыжего настойчиво норовило встать колом вопреки всем кандалам, остриям пик и стражникам в парадных доспехах, был реален, он был здесь, и мир, казалось, крушится и низвергается под ногами, катится сумбурным комком куда-то под откос, потому что уже слишком поздно — их уже ведут на казнь ко ждущему, торжествующему народу, празднующему победу своей нации — и поражение противника...

Если бы он только мог прикоснуться к нему — убедиться, поверить, что всё, чем он грёзил этой ночью, невольно постанывая сквозь туман сознания, было на самом деле, а не только лишь плодом его воображения, подстёгнутым запахом течного омеги. Если бы он только мог — хотя бы один раз — обнять, вдохнуть запах с кожи, ощутить его рядом с собой. И если всё будет так же, как он вспоминал, ощущал в своих мыслях — может, тогда он поверит, что и всё остальное тоже — реально и возможно для него?..

Но их вели порознь — спотыкающегося Эрика чуть ли не волокли, и Эш, которого вдобавок к кандалам еще и скрутили в четыре руки, подгоняя пиками в спину, мог только смотреть и скрипеть зубами, ненавидя до рвущегося из легких крика. Он не может вот так позволить убить его. Только не его. Только не пока он сам — жив. Он помнил, как, уже не способный дышать от сковавшего всё тело холода и боли сломанных чужими копытами костей, пытался улыбаться всё равно, глядя в его растерянное, испуганное, неверящее лицо, почти не чувствуя его прикосновений — до последнего отказавшись от себя, от предавшего его рода, умирая — но умирая человеком, только человеком — ведь для людей нет этих идиотских преград, нет этих травящих кровь различий, ведь как люди — они могут быть вместе, вместе до конца...

Тогда казалось — у людей нет таких проблем. Тогда казалось — нет ничего проще, чем быть людьми. Улыбаться, прикасаться, целовать друг друга, подолгу сидеть вместе в свете догорающего костра и уже одним этим наслаждаться. И не было ничего лучше даже таких слабых, никчёмных тел, не имеющих ни клыков, ни когтей, замерзающих от ночной прохлады. Вдвоём им не было холодно — никогда.

Быть людьми оказалось тяжелее. Несправедливо — умирать слабым человеком и давать умереть тому, кем дорожишь больше всего на свете. Ведь он же... они же... намного сильнее всего этого. Всей этой шелухи, всей этой ерунды, всех этих копий, решеток, кандалов, поганого металла, в которого люди по уши заковывают свою тощую плоть, чтобы сберечь её. Литые мышцы крепких рук, сведённых за спиной, напрягались под оборванными рукавами рубахи, на крепко сжатых челюстях гуляли злые желваки. Когда их подвели к возвышению, устланному помпезной и праздничной алой тканью, Эш выпрямился, выравнивая спину и поднимая голову. Глаза хищно блеснули из-под спутанных, отросших и свалявшихся за месяц в камере рыжих волос. Впрочем, градоправителя — благородного на вид подтянутого мужчину в дорогом бархате дублета, с аккуратно подстриженными усами и тонким обручем власти на голове — это не впечатлило. Конечно, где ему бояться — вокруг полно арбалетчиков и стражи, а пленники, пусть даже это сам Алый Всадник и Моргенштерн, скованы и обезврежены до того, что над ними можно смеяться. На площади вдалеке звучала музыка, шумели голоса и свистела восторженная толпа в ожидании начала триумфального шествия. Немногим удалось пробиться полюбоваться на торжественную ритуальную казнь — лучшие места на деревянных помостах уже заняла аристократия. Не только их головы полетят сегодня — в рядах позади Рыжий мог бы увидеть не одно знакомое лицо, — но из всех пленников только им была "милостиво" предоставлена аудиенция с правителем, который как раз поднимался на ноги, чтобы произнести перед всеми торжественную речь...

Райдер его не слушал — хоть и понимал на чужом языке достаточно слов. Только мрачно и с уставшим пренебрежением поглядывал, то и дело скашивая взгляд на стоящего рядом Эрика. Кандалы держали крепко, а цепь ошейника натянута в руках палачей — не дёрнуться, рыпнуться. Магу было хреново — видно по всему. От понимания этого Эш снова напрягся, сдерживая нарастающий тошнотворный гнев. Ччёрт... Чёрт. Чёрт!

Тем временем, договорив, градоправитель под шум хлопков благородного общества спустился вниз по ступенькам. Меховая мантия волнами волоклась следом, идущий за плечом советник старался на неё не наступить. Порыв осеннего ветра, трепавший флаги, тенты и одежды собравшихся, бросил в лицо досадливый жесткий запах: альфа. Тьфу. Час от часу не легче.

И альфа этот тоже почуял их обоих — брови его изогнулись в явном удивлении, а взгляд испытующе впился в Эрика, начисто игнорируя стоящего в трёх шагах Эша.

— Вот так-так, — с торжеством этого удивления, самодовольно ухмыльнувшись, заговорил он на достаточно чистом имперском, потирая пальцами подбородок. — Какие неожиданные новости! Кто бы мог подумать, что грозный Моргенштерн, стоивший мне семи полков потерь — омега. Ну и порядки в вашей Империи! И многих подстилок у вас пускают командовать армией?..

Рванувшегося Рыжего едва удержали цепи — а крепкий тычок в брюшину заставил сбиться с дыхания и согнуться, помешав заговорить. Градоправитель едва удостоил его взглядом, усмехнувшись.

— Альфа, стало быть. Какая ирония, — он улыбнулся, возвращая внимание Эрику и протягивая руку, чтобы подхватить того под тонкий подбородок жесткими исследующими пальцами, поднять к свету его изувеченное, заплывшее от побоев лицо, на котором с трудом просматривалась присущая ему аристократическая красота чистой крови. — Но ты хорош, Моргенштерн, должен признать — хорош... Хоть и прискорбно признавать, что столько наших людей лишились жизней от рук течной имперской шлюхи, — взгляд альфы недобро потемнел. — Как жаль, что Его Величество приказали казнь. Я бы с удовольствием послушал, как ты стонешь...

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]

Скрип зубов Рыжего, казалось, могла услышать вся толпа собравшихся на площади. В момент, когда древки пик вышибли из судорожно распахнувшегося рта мага обрывок дыхания, заставляя ноги подогнуться — ему показалось, что все звуки исчезли, и терзающий гнев вспыхнул сверхновой, заливая всё вокруг тяжелым кровавым светом, гулко застучавшим в висках. Уничтожить. Стереть с лица земли их всех, и особенно — этого невыносимого альфу в венце, перекусить его шею и напиться крови, туго бьющей на язык из разорванной артерии. Судорога прошла по мышцам мелкой дрожью, цепь ошейника в руках стражи снова звякнула и натянулась. Тяжело дыша приоткрытым ртом, Райдер позволил повести себя на этой цепи, следуя её рывкам — пока перед расфокусировавшимся взглядом мелькали другие, совсем другие картинки.

Перед ступенями эшафота пленникам расковали ноги, чтобы они могли сами подняться по высоким ступеням на деревянный помост, церемониально задрапированный тканью по краям. Здесь их должны были приковать к столбам — в десяти шагах от которых свистела и бесновалась толпа, огражденная кордоном стражников: сквозь такой не пробьешься и не затеряешься среди народа, скрываясь от караулящих на крыше арбалетчиков. Райдер медленно обвёл языком клыки. Он не думал, получится или нет — он знал, у него нет другого выхода, кроме как поверить, всецело окунуться в эти странные ощущения, гуляющие жаром под кожей. Сладкий запах течки только подстёгивал, и боль от набухающих гематом на лице Эрика была и его болью тоже, распаляющей хищную жажду. Зазвенели цепи ошейников, накинутые на крюки столбов, стражник дёрнул за руки, расстёгивая кандалы на руках, чтобы свести их заново уже за гладко отёсанным сосновым стволом. Наставленное впритык острие копья намекало, что дёргаться сейчас не стоит, но...

Поздно. Едва один из наручей разомкнулся, Райдер рванулся, отбивая предплечьем копьё, перехватывая, дёргая — и что есть силы впиваясь клыками в держащую это копьё руку. Кровь обожгла дёсны и язык, словно он сделал глоток из кипящего чана смолы. Стражник вскрикнул от удивления и боли, и в спину да под колени бунтовщику разом ударили сразу два древка. Они смогли бы остановить человека — королевские гвардейцы охраняли не одну сотню таких казней и знали, как справляться с теми, кто пытается сорвать церемониал. Человека — но не тварь с косую сажень в холке, под удивленные и испуганные вопли толпы вскинувшуюся на дыбы на жалобно заскрипевшем досками помосте...

Позднее скажут, что больше всего она походила на лошадь — если бы только лошади бывали таких гигантских размеров. Позже многие из тех, кто не видел этого своими глазами, будут смеяться и не верить. Позже будут рассказывать о молниях из глаз и призванных адских демонах за стеной огня, позже невероятный случай этот превратится в что-то ещё больше похожее на вымысел в глазах впечатлённых людей. Но сейчас в захлестнувшей народ панике и сумятице на помосте трудно было что-то разобрать — под гневное рокочущее ржание, стук копыт, лязг металла и новые крики. Кто-то упал с проломленной грудной клеткой, кому-то тварь просто-напросто отхватила голову, одним укусом рванув за шею, кто-то слетел с помоста, натолкнувшись на мощный бок — но растерялись, похоже, все и каждый, включая арбалетчиков и не попавших под раздачу стражников, в замешательстве не способных поверить своим глазам. Все произошло быстрее удара молнии — и, сорвав с крючка петлю цепи от ошейника Эрика, единственного живого, кто остался на вмиг опустевшем помосте, тварь заржала снова, выгнув голову на длинной крепкой шее и подпихивая мага к себе на спину, пригибая колени.

"Ну же, держись! Только держись!"

Ему отчаянно не хватало рук. Крепких рук, способных обнять и прижать надёжно, и в эти несколько секунд Эш ощущал себя совершенно беспомощным на грани подступающей паники. Первыми опомнились командиры — но понукающие крики не возымели особого действия. Кто-то посмелее попытался ткнуть в него копьём, но Райдер так рванулся в его сторону, что человек чуть не свалился вовсе, отшатнувшись назад.

— Что вы делаете, олухи! Стреляйте! Подстрелите эту тварь! — завопил кто-то, но эти слова потонули в истерическом визге и воплях толпы, в которую одним прыжком, расшугав прянувшую в стороны стражу, вломился адский конь. Он ликовал, он сминал копытами и вгрызался зубами в слабые, хлипкие людские тела, о, с каким бы удовольствием он промчался по этой толпе, разбивая ногами в фарш куски тел — если бы не одно-единственное желание, прожигающее спину там, где к ней, вцепляясь в жесткую медную гриву, сидел драгоценный всадник: выбраться, вырваться отсюда, прочь, прочь, прочь...

Их не смогли остановить. Тварь проложила себе рваную кровавую дорогу сквозь тех, кто не успел разбежаться с её пути, вихрем пронеслась по улицам, посеяв панику и приложив к ней еще десятка два жертв в особенно людных местах — и пробилась за широко открытые торговые ворота, едва только нашла к ним дорогу.

Триумфальное шествие в честь побед Короны не задалось с самого утра.

Эш не знал, куда он бежит — но просто гнал и гнал себя прочь, обгоняя ветер, взбивая пыль и песок на дороге, в сторону от любых признаков цивилизации. Бежать было легко: скаковые мышцы и суставы работали словно сами собой, естественнее, чем дыхание, с равномерной силой и неугасающим ритмом. Лишь когда и город, и тракт скрылись далеко позади, за линией горизонта, он сбавил темп и оглянулся через плечо, негромким ржанием привлекая внимание Эрика.

[AVA]http://s19.postimg.org/kw3ek15tv/ash_au_horse.png[/AVA]