Беспокойный взгляд Эмиля, брошенный в сторону окна, от наблюдавшего за ним с кровати Джеймса не укрылся. От взгляда этого альфе стало как-то сожалеюще и тревожно — конечно, он связал его с недавней сценой во дворе, а не с какой-нибудь иной причиной вроде пролетевшей птицы или проверки, хорошо ли прикрыта форточка. Сожалеюще от того, что омеге приходится переживать все эти неприятности, огорчаться, быть человеком третьего сорта в глазах соседей просто за то, что решил помочь ему, Джеймсу. От секундной остроты сожаления этого сжало сердце и перехватило дыхание — и парень, вкладывая в подмышку градусник, раскашлялся, сгибаясь на постели. Когда он выпрямился, Эмиль уже упорхнул — только полоска света снаружи погасла, отсечённая прикрытой дверью.
Осталась только чашка чёрного чая с постепенно редеющим над ней парком. Джеймс любил такой — простой, без ароматических добавок и сахара чай, густо заваренный в кипятке и, может, разве что толика бергамота к нему. В чае, поданном Эмилем, слышался привкус заваренных трав, но Кэнделл не мог сказать, каких именно: на нёбе ещё не угас осадок абрикосового запаха, и Кэнделлу, если честно, и не хотелось, чтобы тот угасал. Ему было приятно — просто находиться в этом запахе, дышать им, предвкушать вкус абрикосового варенья, чувствовать, как в груди разворачивается странное приятное тепло, от которого хочется смеяться и улыбаться открыто и широко. Потянувшись за чашкой, Джеймс осторожно потрогал ее бока, убедившись, что та достаточно остыла, и аккуратно взял её в руки, прямее сев на подушках и под одеялом подтянув колени ближе к груди.
Мысли всё крутились вокруг подслушанного диалога и всего того, что Флавий, это недоразумение в облике альфы — и как только Джеймс мог, купившись на фигуру и рост, тогда, из-под прикрытия крыльца другого магазина провожать идущего с ним Эмиля взглядом и расстраиваться, колеблясь на грани отступления! — что Флавий сказал Эмилю. "Одинокий омега", сказал он. "Кроме меня, никого нет". А уж про соседей! Чувствуя, что начинает закипать куда быстрее, чем согреваться чаем, Джеймс медленно выдохнул и разжал кулак, который незаметно для себя умудрился чуть ли не до побеления стиснуть. Так хотелось затолкать эти слова обратно в рот их сказавшему. Каким бы мирным атомом в глазах окружающих теперь не был Кэнделл, с которым вот уже несколько лет не случалось ничего такого, что могло бы серьёзно его разозлить, вернув ему репутацию задиры и драчуна, но именно он, как ни крути, был тем альфой-подростком, что вспыхивал как спичка и бездумно кидался пересыпать противника тумаками. И сейчас, перед лицом этой, по сути, его никак не касающейся драмы чужой жизни, он чувствовал себя точно так же — обиженно, едко, гадко. Но уже не за себя — за Эмиля. Не за то, кем его дразнят и шпыняют из-за поведения матери и бедственного положения в семье, в которой он, Джеймс, совсем не участник, а ни к чему не причастный заложник обстоятельств. Он вырвался из всего этого, он это перерос, он отвечал теперь за себя сам и только сам. Он был свободен решать и не поддаваться на обсуждения — и того же хотел Эмилю. Защитить, сберечь его душевный покой.
Но эти слова, во всяком случае, объясняли то, что "старшим" альфой в семье Адлеров был сын, а магазинный этот Флавий-охранник рвался влезть и что-то решать. Другого старшего здесь просто не было, не было альфы подле Эмиля, это место было пустым. Одинокий омега... Джеймс, забыв, что чай можно ещё и пить, просто держал чашку в руках и смотрел в неё. Он помнил, как резко и категорично осадил тявканье Флавия Эмиль тогда, в магазине. Мозаика потихоньку складывалась: этого альфу омега действительно не жалует, хоть и по каким-то причинам не гонит прочь совсем. Хотя долго ли думать, по каким — Эмиль ведь мужчина-омега... Смущение плеснуло чуть ли не до ушей, и Джеймс зажмурился. Градусник под рукой осуждающе и громко пикнул. Это женщины, вроде их соседки мисс Блумберг, могут жить сами по себе, одни. Мужчинам быть омегами намного тяжелее. Да и мисс Блумберг-то сколько! Она и в сорок казалась потрепанной полусгорбленной старухой, особенно детям. А Эмиль ведь ещё очень даже молод, если так посмотреть. Конечно, ему нужно внимание и компания...
Кровать в ногах под чем-то тяжело просела, и Джеймс с удивлением вскинул взгляд, ощутив, что на его ступни завалилось что-то большое, живое и тёплое. Рыжий кот разлёгся на одеяле, заняв столько места, сколько вообще мог, и скептически взглянул на Джеймса из-за его коленей, и принялся с важным видом вылизываться. Дверь, в которую он проскользнул — или, вернее, которую взял тараном, оставалась открыта на пол-локтя, впуская снаружи запахи и звуки. Надо бы показать градусник Эмилю — что он там намерил-то? В любом случае, таким уж бедствующим в лихорадке, как вчера, Джеймс себя не ощущал и подавно. Хотя поспать, конечно, ему всё равно не помешало бы — даже сидя с чаем и котом, он чувствовал себя каким-то страшно уставшим. Вот только...
— Эмиль, — когда сновавший по дому Адлер снова заглянул в спальню, Джеймс отдал ему градусник — и поспешил привлечь внимание, прежде чем тот снова ускользнул бы. — Эмиль, послушайте... тут такое дело. Когда вы уходили... в общем, я случайно услышал от окна, о чём вы говорили с... Флавием. — Джеймс виновато потупился, за самый край прикусывая губу. — Я хочу сказать, что мне жаль, что так получается. Что из-за меня о вас будут думать плохое. Я знаю, как это, когда осуждают, даже не глядя... Простите, что вот так свалился вам на голову. — Он поднял взгляд и улыбнулся, тепло глядя на омегу. — Но, я думаю, я мог бы поговорить с Флавием. — Да-а, поговорить. Как альфе с альфой. Там, где слова бесполезны. — Рассказать ему... — парень неловко усмехнулся и потёр ладонью заднюю сторону шеи, — на пальцах, так сказать, в чём он не прав.
Не прав, как же. Едкий червячок засвербел в сердце Джеймса от этих слов. Пускай Флавием двигала обычная ревность альфы, возмущенного конкурентом — а это, кстати, льстит, когда тебя им считают! — но он не был далёк от истины: общение Джеймса и Эмиля не было таким уж безгрешным и деловым. Глазами самого Кэнделла, конечно же, и его же желаниями, мечтами о будущем. Его тянущем стремлением стать для Эмиля альфой, на которого тот сможет смотреть, как на достойного, на которого сможет положиться. Его самым сокровенным упованием на то, что когда-нибудь омега ответит ему взаимностью, не будет говорить, что между ними ничего такого быть не может, потому что Джеймс всего-то младше да зеленее. И не хотелось, совсем-совсем не хотелось, чтобы Эмиль от этих его оправданий счёл, будто Кэнделл и сам не хочет смотреть на него, как на омегу. Это было бы в корне неверно.
— Хотя бы это я мог бы сделать, — едва запнувшись об этот укол мысли, продолжил Джеймс. — Если вы позволите. Я не хочу, чтобы проблемы от этой ситуации падали только на вас. Вы так добры ко мне... и совсем этого не заслуживаете.
"Я и не могу этого позволить. Никогда и ни за что — чтобы тебе со всем в одиночку...
Я не хочу оставлять тебя одного, Эмиль."
Отредактировано James Candell (20 июня, 2017г. 01:52:38)
