Джеймс, встряхивая тарелки от воды и ставя их на решетку в шкафу, прислушивался к разговору за спиной. Обержина на этой кухне он видел мало — но и по тому, что видел и слышал, мнение сложил вполне конкретное, отчего парень неслышно хмыкнул себе под нос: да уж, куда такому индюку до мытья посуды. На взгляд самого Кэнделла, аккуратно протиравшего губкой каждую сторону тарелки и на ощупь отслеживавшего, не осталось ли присохших пятен, ничего унижающего достоинство или попирающего самцовую гордость в мытье посуды не было. Грош цена той гордости и самцовости, если её уже одним только этим можно повредить и поставить под сомнение. Даже неприятно как-то думать о подобных напыщенных придурках, стяжающих звание альфы — а на деле только и способных, что отрываться на омегах, при виде мало-мальски способных конкурентов трусливо поджимая хвост. Недовольство в мыслях снова начало раздуваться жгучим пузырём — но тут в спину прилетел комментарий Минервы, с треском его лопнув. Джеймс аж поперхнулся, оборачиваясь через плечо:

— Ну спасибо, — наполовину возмутился, наполовину рассмеялся он, укоризненно надувшись на гадалку. — Есть я уже пробовал — не помогает, — нарочито сокрушенно вздохнул Кэнделл и покачал он головой. — Завтра попробую ещё раз, — пошутил он, разбираясь с последней тарелкой и закрывая дверцу шкафчика.

Место за столом он занял ближнее к выходу — то, на котором вроде как обычно никто из членов семейства не сидел. Где сидел Флавий, он не видел, но наугад предположил, что тот занял бы скорее "царское" место во главе стола — альфа всё-таки. А Джеймсу было уютно и здесь — более того, даже удобней видеть всех и всю комнату. Садясь, он кинул взгляд на две заготовленные Евой рюмки — и, извиняясь, покачал головой:

— Нет, спасибо, я только чай, — он поднял кружку за ручку, условно ею отсалютовав и немного улыбнувшись. — С антибиотиками алкоголь нельзя.

На комментарий Минервы о способностях и достижениях Эмиля во вкусном и здоровом питании Джеймс ответил молчаливой вежливой улыбкой — незачем было уточнять, что он, определённо, не собирается оставаться здесь нахлебником. У него есть свои деньги, своя пусть съемная, но квартира, своя способность себя обеспечить — здесь он гость постольку, поскольку Эмиль желает помогать ему выздоравливать и считает себя обязанным заботиться о благополучии парня. Он снова тихо вздохнул, отметая сомнения в том, что всё сделал правильно, бросая тень раздора на совсем не здоровые отношения Эмиля с наглым пуделем, считающим себя альфой.

Перспектива доверять, кхм, зад Минерве, конечно, вызвала в чувствах Джеймса определённое замешательство — но вызвано оно было вовсе не отсутствием или наличием квалификации. Но Минерва всё-таки не Эмиль, перед которым хочется распускать хвост да попышнее, а не обнажать пятую точку — и Джеймс, кивнув на заверения Адлера, справился с собой и поднялся на ноги.

— Минерва права, вам сегодня лучше отдыхать, — мягко сказал он, прежде чем последовать за Евой в комнату. — Спасибо.

С этими словами Джеймс скрылся в полумраке коридора, готовый поручить себя заботе загадочной медсестры-эзотерички.

Передав Еве всё необходимое для медицинских манипуляций, Джеймс, напряжённо глядя в пол, приспустил штаны и улёгся. Перед неблизко знакомой и по-деловому относящейся к нему женщиной было совсем не так стыдно, как перед Эмилем, но всё-таки... Альфа уткнулся носом в подушку и закрыл глаза. Долго, правда, ему так пролежать не дали — нос пришлось вытаскивать, чтобы ответить на заданный вопрос.

— Сильно? Я не знаю, как он борзеет обычно... но, мне кажется, винить Эмиля в том, что он тут со мной непотребствами занимается на родительской кровати — было слишком, — проворчал он, хмурясь ещё больше. — Да всё было слишком! — не сдержавшись, начал заводиться от воспоминаний альфа. — Ещё и до этого... всё заботило его, что соседи скажут. Нашёлся блюститель морали, — Кэнделл тихо скрипнул зубами. Ревностно-негативное отношение к альфе-конкуренту, с грохотом выгнанного с территории, читалось на его лице без всяких лишних подсказок. Джеймс заставил себя выдохнуть, заодно расслабляя мышцы. — Как только Эмиль его терпел...

Посетовав на это подушке, альфа осёкся и поднял голову, оценивающе взглянув на Минерву, выгоняющую из шприца воздух — словно прикидывал, не слишком ли он далеко зашёл в порицании пороков Флавия. Глаз от вида иглы дёрнулся, но Кэнделл задавил волну трусливой паники и сглотнул, готовясь к неизбежному. И негромко спросил, памятуя про боевое явление Минервы, готовой кидаться за Эмиля в драку даже с альфой — и победить.

— Вам он тоже не шибко нравится, да?..

Вздрогнув от медицинского шлепка, Джеймс ощутил, как стыдливость приливает изнутри к щекам, обжигая их горячим и колким, но мужественно дотерпел до конца, по команде Евы уже зашевелившись и натягивая штаны.

— Да, я заметил... — проговорил он, глядя в пол. — Ну, что не баловала. Но сейчас он кажется вполне счастливым, разве нет? У него... с сыновьями хорошая жизнь. Такое впечатление сложилось... За что его жалеть? — как будто даже с вызовом поинтересовался Кэнделл, глубоко про себя считавший жалость к людям всё-таки отчасти оскорбительной. — Он и про соседей говорил — что давно уже привык к ним... и только Флавий этот долбит, долбит, долбит. Что скажут, что подумают. Да кому какая разница, что подумают. Как будто кто-то чужим мыслям что-то должен, — бурчал альфа уже практически себе под нос, застёгивая последние пуговицы — и готовый вернуться с Евой за стол чаепитий.

— Спокойной ночи, — мягко ответил Джеймс, с улыбкой в уголках губ провожая еле держащегося на ногах Эмиля тёплым взглядом, и очевидным образом позицию Минервы относительно "спать сейчас же и немедленно" поддерживая.

Когда омега ушёл, оставив после себя лишь легкие, тающие нотки абрикосового аромата, альфа тяжеловато опустился на скрипнувший стул, занимая прежнее место за столом. Из-за болезни и постоянного сна в любое время у него сбился режим, и уставшим себя живущий по-совиному Кэнделл сейчас не чувствовал — не настолько, чтобы поддаться тянущей слабости в мышцах и подрагиванию поджилок где-то там, в глубине его общего состояния.

— Не пропадать, — улыбнулся Джеймс, придвигая к себе чашку. — Поделим поровну: мне чай, вам коньяк? — пошутил он, явно не собираясь отступать от принципа не употреблять алкоголь с антибиотиками, даже если ситуация ну очень располагает

— Коньяк с пирогом — это сильно, — тихо рассмеялся Джеймс, поднимая чашку навстречу. — За знакомство, — согласно повторил он за гадалкой. Некая житейская простота и прямолинейная грубоватость Минервы после ста и одной неловкости с Эмилем, тревоги и смущения, казались ему глотком свежего воздуха: в её обществе он наконец снова почувствовал себя взрослым человеком, а не маленьким мальчиком, за которым присматривает добрая бабушка. Как ни крути, а то, что Эмиль смотрел на него сверху вниз, как на подопечного, на младшего, на несерьёзного, отнимало прилично сил в общении: перед омегой всё хотелось вытянуться в струнку да плечи развести, чтобы не потеряться совсем там, под одеялом его заботы. Чтобы пробиться как-то, чтобы дотянуться...

В повисшей спокойной тишине делая глоток из чашки, Джеймс чуть покусал губу — и не сразу поднял взгляд на заговорившую женщину. Должно быть, они знакомы очень давно, раз Эмиль настолько ей доверяет — а она стремится его защищать и оберегать.

— Молодец, — эхом повторил он, всё еще пребывая в каких-то своих мыслях. Наконец, спустя ещё несколько секунд прогнал сомнения — и заговорил:

— Минерва, на самом деле... тогда случилось кое-что ещё, не только Флавий, — Джеймс смотрел на чашку и вращал её, перебирая кончиками пальцев по узору под ободком. На тёмной поверхности поблескивало колеблющееся отражение потолочной лампы. — Дело в том, что я... сказал Эмилю, что он мне нравится, — альфа выдохнул, и от сказанного как будто мелко-мелко задрожало где-то в опустевшей голове. Ну, вот и всё, это уже и не секрет... — Это и правда так, — тихо-тихо добавил Джеймс к своим словам, головы так и не подняв.

Джеймс сидел, опустив поджатые плечи и локти со стола, и вид у него был такой, словно он в чем-то очень и очень крупно провинился. Он вспоминал реакцию Эмиля, вспоминал, как тот сразу замкнулся и стушевался — и альфе перед ним было неловко и совестно. Что Эмиль подумал? Может, что-то то же самое, что и Флавий... Кэнделл тяжело вздохнул и откашлялся. Ничего, он обязательно убедит его, обязательно покажет, что он не такой, как Флавий. Что он пришёл не затем, чтобы требовать "еще курицы, и картошки тоже положи". Он действительно его полюбил — до такой сильной-сильной, горькой тоски, что в груди становится тяжело не только от болезни, но и от глубоко засевшего чувства. Парень взял чашку и глотнул из неё подстывающий чай.

— Годится, — согласно кивнул он, переводя дыхание и глядя на стол перед собой. — Но он так не выглядит совсем. Я еще в магазине, когда увидел его, подумал... и только потом, тут уже узнал, как оно. — Джеймс прикрыл кружкой мятую паузу в словах, усмехнулся в чай каким-то своим мыслям и поднял взгляд на Минерву:

— Знаете, не помогло. Совсем никак. Но то я — а Эмиль... для Эмиля я так и есть, малолетка, — песочные брови альфы хмуро и упрямо качнулись к переносице. — Я его понимаю. Толку ему с альфы-студента... А что делать буду. Ну, что-то да буду, — попытался повеселее сказать он. — Не останавливаться же. Когда ещё ничего не достиг, — он улыбнулся и снова приложился к чаю. Вкус того терялся где-то за мыслями, но хотя бы помогал не сушить глотку, готовую чуть что зайтись спазмом кашля. В недолгой паузе посмаковав чай, Джеймс поставил кружку на стол.

— Не знаю, может, мне и удастся его убедить. Может, что-то и получится. Как тут скажешь? Всё сложно. Но даже если не со мной — я бы хотел, чтобы он хотя бы не был с Флавием. Вы меня простите, что я честно скажу, но там же крайний мудак какой-то! — заискрило отголосками былого возмущения за тёмно-карим взглядом, честно и искренне глядящим на собеседницу. — Слышали бы вы, чего он наговорил Эмилю... язык не повернётся повторить. Думать, и то гадко... Как так получилось, что Эмиль вообще был с ним? — чуточку остудив тон, поинтересовался у Минервы Джеймс. — Из-за того, что он омега, да?.. — совсем тихо и осторожно уточнил со своей догадкой Кэнделл.

Наверное, больше всего неудобства в данный момент ему причинял вопрос, уже не раз заданный альфой самому себе и назойливо стучащийся в висок: ну вот, прогнал ты этого "надежду, опору и защиту", в деле его заменить собрался, а в постели Эмилевой что — тоже? Или пусть мучается в одиночестве, на таблетки садится? Зато гадостей слушать не будет, это да, это достижение. Тоже мне, герой и спаситель. И всё, что мог Джеймс, это вздыхать и надеяться, что как-нибудь они с этим вопросом понемногу да разберутся...

А душа Джеймса особенно далеко и не пряталась. Хоть он глаза и отводил, но вид у него был... припёртый к стенке какой-то — причем не кем-нибудь, а самим собой. Отступать и правда некуда, раз уж решился, раз уж проговорился да сказал "гоп", то придётся прыгать, куда деваться. Нет больше места для колебаний и попыток пробовать воду кончиками пальцев — только входить прямо и непреклонно, пока не накроет с головой. Если уже не накрыло. Ведь он действительно этого хочет. Сейчас, еще раз пропуская через себя всю эту ситуацию, Джеймс понимал это всё чётче и чётче, да так, что от ясности начинало резать глаза. Вот как оно бывает — по-настоящему влюбиться. Только бы Эмиль не прогнал его, не запретил приближаться — а просто быть рядом уже будет хорошо. Сердце только успокаиваться не спешит, и Джеймс, с выдохом закрывая глаза, вслушивался в его тягучие, гулкие удары. Рука, в которой он держал кружку, чуть-чуть подрагивала — слабость болезни отдавалась в мышцах, и пока с этим ничего не получалось поделать. Только смотреть в эту кружку и думать, что альфа-то он альфа, а о мужчинах-омегах так ничего и не знает. Не было у него с ними "общения" в течку, вообще с парнями никогда ничего не было — а учебник биологии для всех полов один и тот же. Но не признаваться же в этом Минерве?.. Так что они сидели и молчали — каждый о своём.

Когда Минерва заговорила снова, Джеймс поднял на неё глаза — и смотрел, слушая, серьёзно и внимательно, даже по взгляду читалось: интересует, да. Укоризненно наморщив нос на "Тощую Задницу", но возражать не став — только понадеявшись, что при Эмиле она так называть его не будет, — он глотнул чаю и усмехнулся:

— Ну и пусть пять или семь. Я как раз постарше стану, — пошутил он, ставя кружку на стол. Последовала еще одна недолгая пауза тишины. — Я тоже думаю, что... Обержин просто так не сдастся, — по-своему истолковал Джеймс слова Минервы про "болеть за". — Это сейчас он истерику устроил, но просто так от Эмиля он не отцепится. Эмиль в самом деле... очень хорошо готовит. Он добрый и внимательный... и щедрый, — щедрость ужина, с нежностью упомянутая Джеймсом, до сих пор сытой тяжестью лежала в животе, так что на пирог Джеймс только смотрел, но не трогал: некуда было. Только еще чаечку залить оставалось — что-то пить всё хочется и хочется, из-за разговоров, что ли. Кэнделл встал, чтобы включить чайник.

— Я вижу, что вы близкий Эмилю человек, Минерва. Поэтому и рассказал вам это всё... потому что хочу знать, что вы думаете. Это важно для меня. Я... не хочу причинять Эмилю проблем — больше, чем я уже причинил, — тихо вздохнул парень, кладя в чашку свежий пакетик и выбрасывая старый в мусорное ведро, дверцу прикрывая осторожно, чтоб не хлопнула. — Мне бы хотелось лучше понять его. И... признаться честно, я немного надеюсь на вашу помощь, — он взглянул через плечо и улыбнулся, после чего наполнил кружку кипятком и вернулся к собеседнице за стол.

— Вы так вступились за него, — с потеплевшей улыбкой припомнил Джеймс появление гадалки. — Мне кажется, вы никогда не допустите, чтобы с Эмилем случилось что-то плохое. Это хорошо, что у него рядом есть такой человек. Так что вы уж и мне не позволяйте, ладно? — улыбка скрылась за краем кружки, из которой альфа очень аккуратно пригубил еще не успевшего толком остыть чаю. — Айц-ц... — прогадав с аккуратностью, Джеймс торопливо сглотнул и поморщился, втягивая воздух сквозь зубы, чтобы остудить припечённый язык.

От слов про "что сложного" у Джеймса невольно вырвался нервный смешок, который он поспешил замять, поджав губы. Легко ей, бете и женщине, говорить. А так-то в альфе против альфы не было ничего легкого. Даже если Флавий ему уступает, этой уступки еще надо добиться. А это конфликт, это злость и нервы, это совсем не то, чего хотелось бы Эмилю — так, во всяком случае, истолковал Джеймс его запуганный и зажатый вид, из которого Адлер даже после ухода Флавия не спешил выбираться.

"Одного раза?" — отметил про себя Джеймс, и мысленно оглянулся на двери комнат — Кристиана и Лэйва. Ага...

— За Адлера! — поднял он свою кружку с чаем и даже смог немного сделать глоток того, ужасно горячего: надо было. Сглотнул с трудом, немного помолчал, отходя от жгучего ощущения, прокатившегося по груди до самого желудка. Тем более что слова про "некоторые проблемы" въелись сквозь уши прямо под рёбра и нехорошо там прихватили, Джеймс аж закашлялся на вдохе. Он и сам об этом думал с тяжестью на душе, о своём вмешательстве, но... Но, с другой стороны, какое право имеет такой мудак, как Флавий, трогать Эмиля?! Особенно тогда, когда он так уязвим и беззащитен...

Джеймс сильнее сжал подрагивающие пальцы на ручке кружки. Сможет ли он? Получится ли у него? Решится ли? Казалось, задумайся он о таких перспективах чуть побольше, и покраснеет весь до ушей, до макушки под пшеничной шевелюрой. Он не мог — просто не мог думать об Эмиле так, через такую призму, слишком много в нём было чувства — чистого, искреннего, духовного и неземного. Соблазн в эту бурную светлую гамму просто не вписывался. Эмиль был для него неприкосновенной музой, а не близким человеком, к которому можно прикоснуться... пока.

— Я художник-иллюстратор, — ответил гадалке Джеймс. — И учусь, и работаю. Университет культуры и искусств имени Келли, если вдруг слышали. И издательство "Полидекс Крафт". Правда, я там всего несколько месяцев... Зато квартиру получилось снять, — как-то не очень внятно пояснил он, отпивая уже чуть-чуть подстывший чай. — Я вроде неплохо рисую. Так что тем и буду. Зарабатывать, в смысле... пока получается.

Что-то под шкурой Джеймса от этих допросов начало немного ершиться, остринкой сквозя в насторожившемся взгляде. Он понимал, к чему и почему Минерва так ведёт речь, но уже был готов упрямствовать — мол, что думаете, маранием бумажек семью не прокормишь, то ли дело, экономи-ист или юрист-полицейский? А вот и очень даже прокормишь, уж он-то, Джеймс, знает — в какой цене по рынку находятся имеющие свой стиль и "живую руку" художники, а не рядовые штамповщики кукольных обложек для фентези... И стать он намеревался очень даже первым, а отнюдь не вторым.