• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 172/59
› цвет волос: брюнет. На данный момент осветлен до светло-русого, так как проиграл в споре.
› цвет глаз: серый
› особые приметы: не имеются

Во внешности Итана Мэйвиса нет ничего, что привлекало бы внимание. Обычный  для омеги рост, обычное для омеги телосложение. Стройное, сухощавое, телосложение человека, с физическими нагрузками встречающегося лишь по мере надобности. Немного сутулится, однако движения свободные и уверенные. Ходит быстро, жестикулирует скудно.

Скудна и мимика. Эмоции — не его конек. Вечно не то унылое, не то уставшее, не то безразличное выражение лица. В то же время «покерфейс» — тоже не о нем, ему не надо что-то скрывать за маской, ему особо скрывать-то и нечего.

Несколько близорук, для работы надевает очки.

Голос спокойный, ровный. Манера речи по выразительности мало чем отличается от выражения лица.

Одевается обычно. Иногда надевает костюм, если того требуют обстоятельства, но предпочтение отдает джинсам, футболкам, свитерам, рубашкам. В таком кэжуале куда как удобней добираться до работы на велосипеде.

• ХАРАКТЕР •

Сказать, что у Мэйвиса характер тяжелый, нельзя. Он не нагружает собою людей, не доводит их до белого каления, не капризничает, не драматизирует. Однако этот человек далеко не подарочек. Вследствие своей удивительно низкой эмоциональности значимость эмоций в среднем по палате он низводит до уровня моря. Сделал кому-то больно, насыпал соль на рану — это не имеет значения, если человек не прав с точки зрения логики и здравого смысла. Конечно, не стоит утрировать и возводить его бездушность в абсолют, но в быту и в общении эта черта характера причиняет проблем и окружающим, и ему. Вдобавок к бездушности вырос циником, что усугубилось профессией, и оброс сарказмом. Слова его злы, слова его ранят, бьют точно в цель, заставляя порой его просто ненавидеть. Другое дело, что его сарказм и цинизм порой бывают именно тем пинком, способным придать инерцию безвольному духу иных пациентов. Чувство юмора имеет соответствующее.

Интеллектуальные способности и обучаемость были заметны в нем еще с раннего детства, а родители сделали все, чтобы предрасположенность эту развить. Вследствие этого считает многих вокруг себя идиотами. Умом понимает, что он предвзят, но поделать со своим отношением может не так уж и много.

Чисто теоретически ценит в людях честность, верность. Ум. Не любит слепых поборников принципиальности, ибо, по его скромному, принципиальность граничит со слабоумием и отвагой, а таких героев у него под скальпелем оказывается по дюжине на дню.

Очень не любит тех, кто попусту рискует жизнью. Кто неуважительно к ней относится. Он, можно сказать, в общем-то, тоже: Мэйвис выдает в эфир объемы цинизма, несовместимые с этой самой жизнью. Однако это он, хирург, ему можно. Он эту жизнь спасает. Вот это противоречие между внешним пренебрежением и внутренним глубоким уважением к жизни и смерти многих, видящих лишь снаружи, отталкивает, а тех, кто с Мэйвисом поработал, ставит в тупик.

Может показаться, он терпелив. Да нет, на самом деле, безразличен. Ему как-то нет дела до людей вокруг, до их театра страстей. Вот узнать что-нибудь новенькое из фактов — но это можно сделать в сети или из книг. Была бы его воля, он бы вообще с людьми не общался. Этакий он мизантроп, комфортно себя чувствующий лишь в компании молчаливо лежащих под скальпелем пациентов.

Не создан для отношений. Он вроде бы и не против — чисто теоретически, — и даже дважды не сопротивлялся, когда инициатива исходила извне. Но шутка юмора в том, что ему это совершенно не надо — вся эта забота, делиться переживаниями, слушать о переживаниях, поддерживать и быть поддержанным. И конечно, спустя какое-то время отношения разваливались.

Способен быть интересным собеседником, если затянет. Затягивает обычно с коллегой-патологоанатомом Еремией Тальботом или зав. отделения хирургии Николасом МакКоннохи.

Страдает от акрофобии (боязни высоты), вплоть до панических атак (причины см. в био).

Любит кататься на велосипеде, собственно, это единственный транспорт, которым он добирается до работы, пока позволяет погода, вкусную и нездоровую пищу, котов и сигареты. Любит комфорт, однако не ставит его во главу угла: есть — хорошо, нет — и так жить можно. Не страдает вещизмом — если придется переезжать на другую квартиру, с собой возьмет только сумку с документами, велосипед, кота и ноутбук.

• БИОГРАФИЯ •

По большому счету, семья Мэйвисов ничем не отличается от прочих семей. Отец Энтони Мэйвис, альфа, мать Глэдис, омега. Итан третий и самый младший ребенок в семье, что его не особо радовало в детстве, потому что расти с сестрами-альфами на четыре года старше, еще и близнецами, не так уж и просто.

Мэйвисы — семья потомственных медиков. Кто первым из них посвятил свою жизнь спасению человеческих жизней, ныне живущие поколения не знают. Однако дед Итана, Ричард Мэйвис, является профессором в Лондонской медицинской академии и читает там курс нейрофизиологии, до этого прилично отработав врачом. Бабушка, Марта Мэйвис, работает там же, преподавая практическую анатомию. Энтони и Глэдис познакомились, будучи студентами той самой академии, в настоящее время работают врачами в собственном частном медицинском центре репродуктологии и материнства. Сильвия и Мэдисон также пошли по стопам родителей. Можно подумать, у Итана была альтернатива.

Она ему, в общем-то, и не была нужна. Ему с детства нравилось рассматривать иллюстрации в медицинских атласах, коими был полон дом и родительский, и бабушки с дедушкой, чуть погодя, научившись читать, запоминал к ним комментарии. В общем-то, атласы не особо отличались от детских книг: тоже чудесно иллюстрированы, с бешеной детализацией, в них можно было копаться часами. Взрослые охотно поясняли ребенку не понятные ему вещи — лично для них это было куда интереснее, чем читать ему сказки. В общем, Итан с младых ногтей не испытывал никаких иллюзий по поводу внутреннего мира человека. Что характерно, сестры приобщились к Медицине намного позже, в подростковом возрасте, когда стал насущным вопрос о дальнейшем образовании.

С самого раннего возраста Итан отличался флегматичным и вдумчивым характером, что здорово выручало, когда ему частенько доводилось оказаться брошенным старшими сестрами, которым вдвоем было и интересней, и веселее, и просто лучше. В такие моменты он доставал с полки книгу или включал какой-нибудь познавательный канал. Родители, поначалу тревожившиеся из-за такой заметной интровертности сына, со временем успокоились и перестали его тормошить по поводу и без. Когда ему было нужно, он успешно общался с миром, как любой другой ребенок, разве что порой выдавал поражающие своим цинизмом мысли, которые в те малые годы еще можно было списать на непонимание жизни. Что-то вроде случая на похоронах безвременно почившего родственника, подавившегося рыбьей костью: «Был человеком — подавился хеком», — меланхолично выдал он, стоя перед гробом.

Младшая школа никакими из ряда вон событиями ознаменована не была: обычная учеба мальчика-омеги, чуть более на своей волне, чем все остальные. Однако социализация происходила в рамках и без отклонений, никто его не дразнил, не задрал сверх меры — а случайные конфликты есть в любом детском коллективе.

Казалось бы, и средняя школа пройдет так же спокойно и без эксцессов, но. Когда Итану было тринадцать, под конец учебного года для всего класса была организована поездка в парк развлечений, одним из аттракционов в программе были «американские горки», куда билеты, как и на прочие, были куплены на весь класс. Никто и подумать не мог — в первую очередь сам Итан, — что страх, испытываемый им при карабканье на дерево или турник, был ничем иным, как зародышем акрофобии.  Для всех, и для него самого, это был страх омеги, существа мало на что годного в жизни, может, только книги читать.

Итан так не орал, срываясь на визг, больше никогда в жизни. Пока змейка вагончиков взмывала вверх и срывалась вниз, у него случились ступор, истерика и глубокий шок. Сначала это было смешно, но потом одноклассники сообразили, что что-то пошло не так. Из парка его увозили на скорой, а следом еще месяц он пролежал в стационаре психиатрического отделения, где его планомерно — медикаментозно и терапетически — выводили из состояния шока, снимали последствия пережитого приступа. В школу он вернулся как раз к тестам, сдал те без особых проблем, в свободное время в клинике к ним готовясь. От пережитого, на первый взгляд, не осталось особого следа, хотя окружающие заметили, что флегматизма в Итане прибавилось. 

После этого в жизни Мэйвиса не происходило ничего из ряда вон. Течка пришла вовремя, в без малого шестнадцать. Ее он провел с сопроводителем, как и большинство последующих. Особого восторга это состояние у него не вызвало и не вызывает до сих пор, потому Итан с девятнадцати лет начал играться с подавителями. В его случае, в случае медика, это не бездумное «не хочу течку» или «не хочу быть омегой» — это вполне разумный и дозированный процесс, включающий в себя три года на подавителях, затем грамотная и планомерная их отмена, год-полтора передышки для организма с постоянным мониторингом гормонального фона — и снова трехлетний цикл подавителей. Это сложно, это муторно и скрупулезно, но это в его характере, его устраивает.

Получив Сертификат-Б, поступает в медколледж на специальность травматология, после колледжа идет в Лондонскую медицинскую академию уже на хирурга. Это его выбор, это его призвание. Мэйвис — хирург от бога: золотые руки, стальные нервы и поганый язык.

Родители видят его сотрудником их центра, однако после окончания учебы Итан внезапно соглашается на распределение, предложенное деканатом, и идет работать хирургом в бюджетную клинику, далекую от квартального финансирования. Семья в шоке: как, почему, зачем?! Простое пояснение: «в платных клиниках хороших хирургов пруд пруди, а поди найди такого в богом забытых больницах» понято и принято не было, но сделать родители тут не могли ничего.

Почти разу же он съехал в небольшую квартиру в сорока минутах езды на велосипеде, спустя год подобрал кота, пережил двое отношений, не оставивших в нем и следа. Продолжает жить там же и так же, довольный спокойным течением жизни. 

ОБ ИГРОКЕ