Чего бы там Шеннон ни хотел и ни собирался сделать, работа и долг мирно сосуществовать с его желаниями отказывались. И буквально через два дня очередной звонок в середине дня безаппеляционно сдёрнул его с места и вынудил рвануть, куда сказали — забрать информацию, взять след... По сути, его работа в долгой цепочке событий была самой простой — простой для человека, который привык и до автоматизма хорошо знал своё дело. Ему назначали цель, выдавали информацию — и его делом было только подобраться поближе и в нужное время нажать на спусковой крючок. Или вонзить под челюсть узкую холодную железку. Благо хоть отравления вышли из моды пару веков назад, а не то бы пришлось и это... Но Алигьери не возражал. Не понравилось ему только то, что пришлось закинуться ударной дозой подавителя, чтобы отсечь лишние мысли, в первый день гона всё неотвратимей сворачивающие в понятно какую сторону. И Шеннон недовольно заметил, что до знакомства с Энцио справляться с собой было проще. После встречи с омегой его и в самом деле как с катушек сорвало. И тем, чего и в обычное-то время хотелось-то порой по нескольку раз за ночь, в преддверии гона томило и вовсе беспощадно.

Но полноценно столкнуться с обострёнными инстинктами альфы омеге не довелось. Алигьери уехал сразу после звонка — как всегда, без суда и следствия, без объяснений и предупреждений, и почти двое суток не давал о себе знать. Ближе к поздней ночи вторых звонок на телефон мальчишки, как обычно, остался без ответа. А час спустя Шеннон уже был дома: под окнами взрыкнул и заглох остановленный мотор, бесшумно открылась дверь и загорелся свет — сначала в прихожей, а по цепочке и на всём нижнем этаже; умная система дома реагировала на движение. Запах сирени окутал, обступил со всех сторон, забился в ноздри, в рот и даже в уши, вынудив тяжело и сильно потрясти головой. Блокировка восприятия постепенно спадала, но даже с ней, ещё действующей, альфе на пике гона — альфе, который не имел ни малейшего желания себя сдерживать, — было совсем не до того, чтобы методично и неспешно подходить к такому актуальному вопросу. В длинном чёрном футляре, брошенном на пол, глухо бряцнул металл, перчатки, стянув с рук на ходу, он швырнул в какой-то другой угол — резко, жестко, мстительно, позволяя прорваться скопившемуся напряжению. И, поднявшись наверх, распахнул дверь в комнату омеги.

Свет не горел, но поздней ночью это было обычным делом. Впрочем, и экран монитора тоже был потушен — комната была тиха и... Шеннон не сразу сообразил, к чему это сухое ощущение: пуста? Внимательный взгляд скользнул по прозрачному балдахину, по окнам, за которыми желтела далёкими фонарями темнота. Никого. Два неспешных шага внутрь, по длинному лучу света из коридора, пересекая его своей тенью. И в ванной — тоже. Шеннон зажег свет и нахмурился. В библиотеке, что ли? Куда ещё он мог податься в этом доме?..

Но и в библиотеке было так же тихо и пусто. Запах — был, везде и всюду, запах очаровывал, запах умиротворял и сводил с ума одновременно. А его владельца — не было.

Давя закипающее бешенство, Шеннон вихрем промчался по особняку, распахивая двери и заглядывая даже туда, где омеге в жизни не пришло бы в голову от него прятаться. Умом понимая, но не желая так сходу признавать очевидное — невозможное!...
Энцио исчез.

Никаких признаков вторжения он не чувствовал. Не было не только чужих запахов — это ещё ладно, он и сам пользовался маскировками, когда требовалось войти на чужую территорию. Но и чутьё киллера вместе с тем молчало, его не тронула даже оказавшаяся незапертой дверь: Энцио и прежде не раз забывал запереть её за уходящими учителями — леший его разберёт, случайно или нарочно. Она была незаперта естественно. Борясь с дикой, удушающей злостью, Шенн кое-как взял себя в руки и собрался с мыслями — оставаясь, впрочем, в том состоянии, когда на прикосновение к плечу можно получить удар под дых, апперкот и бросок через плечо. Благо, швырять ему сейчас было некого — и никому, кроме стен, не было дано ощутить ту горячую волну негодования, что зашкаливающим напряжением сочилась в воздухе на метр окрест. Должно быть, как раз эта дикость, это несопоставимое с обычным возмущение и гасило в нём страх, который показывался на горизонте, когда альфа размышлял в абстракции о таком развитии событий. А может, дело было в том, что пока у него ещё оставался простор для действия, возможность и сила повлиять — и страх покажется только тогда, когда не останется ничего, что он смог бы сделать?..

Первым делом Шенн проверил записи камер видеонаблюдения за время своего отсутствия. В тишине — он просматривал записи без звука, на ускоренной перемотке, — отчетливо стало слышно, как хрустнул в сжавшихся пальцах тонкий пластик компьютерной мыши. Рыкнув, Алигьери выдрал несчастное устройство из гнезда вместе со шнуром и отшвырнул в угол, рывком встав из кресла и несколькими гасящими бешенство шагами пройдясь туда-сюда по комнате. Вот же ж гадёныш... На записях было отчетливо видно, как Энцио складывает вещи и выбирается из дома. Посмел-таки!..

Но куда он мог отправиться? Шенн проверил содержимое его телефона — зло оскалившись фотографиям, обнаружившимся в одной из папок. И кинул в компанию к ноутбуку — этими вещами займётся знакомый техник, которому хватает умения вытянуть данные даже из сломанного напополам жесткого диска, не то что обратить вспять обыкновенную чистку истории. С тем же, как искать паршивца в многомиллионном городе... Что ж. На этот счёт у него есть как минимум три... нет, четыре варианта. Алигьери усмехнулся и открыл контактный лист телефона, мазнув по экрану большим пальцем, чтобы промотать до нужной буквы.

Как ни странно, далеко не все его методы были нелегальны. Параллельно с доступом к записям с камер дорожного слежения — по всё расширяющемуся радиусу, лично отслеживая сначала появление Энцио на остановке и то, на какой маршрут он сел, потом — поочерёдно все остановки в поисках той, на которой он вышел, — к делу был подключен медленный, но законный поиск полицией, начатый по заявлению попечителя. В районе, где Энцио попадался камерам последний раз поиск развернули с особой тщательностью. Лицо мужчины, в компании которого омегу поймала в объектив слабая камера внешнего слежения в каком-то магазинчике, на записи, увы, не читалось, что порядком осложнило поиск. На проверку данных ушло время — альфа закидывался подавителями, оставив от инстинктов одну только гложущую ярость, пуще обычного разыгравшуюся на сбитом гормональном фоне, не отвлекался и почти не спал эти несколько дней. Не говоря уже о том, что отгулов с работы ему никто не предоставлял, а сам Алигьери и не подумал вдаваться в какие-либо пояснения при тех ушах, надёжность которых была надёжностью джокера в колоде. В одном работа с полицией хороша: закон охраняет секретность данных, и пока кому-либо не понадобится поднять их прицельно, всё останется его персональным делом и никому не будет интересно. А уж если понадобится... что ж, Шеннон, сам не раз прибегавший к подобному, знал все возможности и пределы доступной ему секретности, понимая, что в конечном итоге узнать можно всё и про всех. И без лишней пустой тревоги пользовался чужими руками: пока он вынужден был переключаться на проблемы группировки и думать о чём угодно, но только не о том, что его омега шляется непойми где и непойми с кем — свято блюдущие свой долг лейтенанты полиции развешивали листовки, обходили с дозором дом за домом, показывая фото и ориентировки на розыск.

Отследить по базам данных тех, с кем Энцио общался по сети — вот же! у Шенна аж слов перестало хватать, пока он просматривал логи его общения, и к тлеющей злости примешивалось невольное приятное удивление: до чего дорос мальчишка!, — труда не составило. Впрочем, эти карты Шеннон решил приберечь на потом — лишь к тому, в чьём доме сбежавший переждал ночь, наведалась всё та же полиция с дисциплинарным внушением и допросом. В выжимании соков из прочих не было нужды: к концу седьмого дня раздался долгожданный звонок. Пропажа нашлась. Накидывая на плечи пиджак, Алигьери предельно нехорошо ухмылялся. Кому-то пришла пора платить по счетам.

Нашлась она дома у фотографа по имени Марвин Беннет. Не потребовалось особых усилий, чтобы подвести его профессию под отягчающее обстоятельство: омега-то несовершеннолетний и находится в квартире без ведома попечителя, лакомое поле для подозрений! Обыск, общее медицинское освидетельствование и фиксация следов применения силы, опрос "пострадавшего"... Шеннон прибыл к тому моменту, как всё это только стало разворачиваться стараниями бдительной и законно жестокой полиции. И, конечно же, взволнованному и сердечно поблагодарившему стражей порядка попечителю позволили незамедлительно забрать омегу — все необходимые пробы у него уже взяли, — домой, чтобы уберечь юное ранимое создание от дальнейшего психологического прессинга: он ведь явно не в себе, раз всё отрицает и упирается. Ха-ха. Два раза.

Оставив разборки с Марвином полиции — о том, чтобы полицейские нашли всё, что нужно для обвинительного приговора и полной ответственности перед судом "за похищение и насильственное удержание несовершеннолетнего", он позаботится отдельно: и в протоколах появятся нужные строчки, и никогда не существовавшие компрометирующие фотографии "найдутся" на домашнем компьютере Беннета, — Шеннон, крепко держа Энцио за плечо повыше локтя и не давая выдернуть руку, довел его до машины и пристегнул на переднем сидении. За тонкой холодной рамкой сдержанности альфы легко было почувствовать надвигающуюся бурю, громовыми раскатами копившегося дни напролёт бешенства встряхивающую его изнутри. Но Алигьери молчал. И молчал всю дорогу до дома, позволяя давящей тишине заполнить салон магнитокара.

Он так же молча втащил его домой — до синяков сжимая пальцы на худом плече, втолкнул в дверь вперёд себя. Остановился в коридоре, под неярким вечерним светом ламп, тяжело и мрачно глядя на стоящего перед ним омегу. Губы альфы сжались в тонкую линию, можжевеловый холод его гнева начинал душить. Короткий замах — и Энцио достаётся пощёчина такой силы, что оглушенного омегу буквально отбрасывает на пол. Алигьери сжимает кулаки, и пальцы его мелко дрожат — взбешённый настолько, что всякая жалость и сочувствие к омеге глохнет на корню. Дрянь. Мелкая своевольная дрянь.

— Один шаг за порог этого дома, — наконец подал альфа хриплый и глухой от злости голос. — И я действительно тебя пристрелю.

Шеннон сделал два шага к упавшему и присел рядом на одно колено, вцепившись пальцами в волосы на затылке омеги, рывком приподнимая того и заглядывая в лицо. Не нужно было убеждаться второй раз — он ещё в машине, без всякой экспертизы почувствовал... Запах чужого мужчины. Запах слишком сильный, чтобы это могло сойти за "посидел рядом".

— Ты же спал с ним, да? Какого хера тебя понесло, Энцио? Скучно стало? Мало? Так я добавлю, раз невтерпёж... В глаза мне смотри, когда я с тобой разговариваю! — шипяще-вкрадчивое внушение прервалось гортанным рычанием, громыхнувшим о стены. Рука, сжавшаяся на волосах мальчишки, безжалостно его встряхнула. Шеннон не обращал внимания, причиняет он ему боль или нет. Если причиняет — так тем лучше, гадёныш её полностью заслужил! — Развлёкся? Натрахался? Шлюха малолетняя. Хер ты у меня ещё отсюда выйдешь. Встал, быстро!..

Он вынудил его подняться и поволок наверх, в ванную комнату, перед дверью ещё раздев до половины — морщась и негромко матерясь на чужой запах от вещей стянув с упрямца майку, и впихнув за порог так, что снова чуть не опрокинул.

— Чтоб ни следа запаха этого ублюдка на тебе не осталось! Мне плевать, даже если тебе придётся сдирать его с себя в месте с кожей! А не сделаешь сам — я приду и помогу. У тебя полчаса, — под конец заговорив размеренней и тише, Алигьери демонстративно постучал пальцем по запястью и с грохотом захлопнул дверь в ванную комнату...

Альфа, как и обещал, дал ему ровно полчаса — и ни секундой больше с того момента, как хлопнул дверью. Хлопнул, пылая гневом и яростью, чуть не сорвав с косяка — но этим волшебным получасом позже открыл её уже другим человеком. Всё то же спокойствие и прохладная сдержанность, какую Энцио привык наблюдать; точные, планомерные движения, безупречная осанка, строгая узкая жилетка на сильном торсе и белоснежные рукава рубашки. Светлые глаза сощурились, изучая замершего омегу, и Шеннон сделал два шага к нему, почти коснувшись носом влажного виска и глубоко втянув запах. Благо, бета — не альфа, пометить и запечатлеть себя в омеге Беннет был не в состоянии... за холодными, мужскими ароматами гелей запах чужого человека уже больше додумывался, чем угадывался. Не сказать было, что альфу удовлетворил такой результат — но он, во всяком случае, не взбесил его ещё больше.

— Хм, — оценивающе хмыкнув, Алигьери, держа одну руку за спиной, как строгий учитель, пальцами второй подхватил Энцио под подбородок: жёстко, заставив приподняться на носочках, запрокинув голову. Омега заметно дрожал — и от страха, наверное, и от того, что дверь ванной осталась нараспашку, — но Шеннон всё ещё был слишком зол, чтобы его жалеть. В другой ситуации он бы давно уже сочувственно дрогнул и отступил — но не в этой, не сейчас. Слишком много он ещё не мог ему простить. И даже не столько то, что он был с другим, жил с другим — а то, что посмел сбежать. Это не должно было повториться. Но как — если замки его не удержат, если хватило наглости на такое?.. Презрительно дёрнув уголком рта, Алигьери добавил, прижимая омегу взглядом сверху вниз. — Надеюсь, ты усвоишь урок. Что бывает, когда пытаешься идти против меня.

Резким толчком отпустив омегу, Шеннон отступил назад и вытер мокрую ладонь о висящее на вешалке махровое полотенце, неспешно потирая в пальцах толстую, но безукоризненно мягкую ткань.

— Кстати, завтра можешь рано не вставать. Я отменил твою учёбу на ближайший месяц. Возобновлю, как убежусь, что ты в состоянии вести себя адекватно, — спокойно сообщил альфа, смерив мальчишку взглядом искоса. Весь ещё влажный, в одном полотенце, открывающем длинные тонкие ноги, умопомрачительно пахнущий сиренью, с небрежно встрёпанными мокрыми волосами над большеглазым кукольным лицом... ранимой хрупкостью своей он задевал за живое — но не тогда, когда это живое оказалось до отвращения исколотым иглами предательской измены. Даже трахать его сейчас не будет в удовольствие — когда этому... этой лишённой всякого стыда храмовой шлюхе нет никакой разницы, альфа его имеет или случайный бета с улицы. Ну да ничего. На этот случай Алигьери тоже принял ряд мер за эти весьма продуктивные полчаса.

— Иди в комнату, — Шеннон качнул головой на дверной проём. — Твой карт-счёт заблокирован, а холодильник пуст, так что захочешь что-нибудь заказать из еды — скажешь мне. Раз уже научился разевать свой ротик для воплей, то и для нескольких слов сможешь повторить фокус, не так ли? — вкрадчиво и очень колко поинтересовался альфа, и за тоном его слов его отчетливо читалось обещание больших проблем для тех омег, которые посмеют не послушаться...

Когда за деревянно двигающимся омегой с мягким щелчком закрылась дверь, провожавший его взглядом от двери ванной Шенн позволил себе наконец тяжело вздохнуть и запрокинуть голову, прижимаясь затылком к стене. В воздухе висел запах сирени, густой влаги и гелей для душа. Тихо забулькало в ванной последней утекшей в слив мыльной водой.

И если не так всё было страшно, когда поиски были в разгаре, когда омега был дичью, которую требовалось догнать и вернуть — то вот теперь Шеннон действительно места себе не находил. Он опасался того, что будет, рискни он выйти из дома хоть бы даже в тот гипермаркет за продуктами. Но продукты ещё ладно, их можно заказать на дом... а если ему сейчас, вот прямо сейчас, снова позвонят и скажут: вперёд, есть дело? И снова два, три, пять дней погони, выслеживания, которая — нельзя было не признать спустя больше полугода, — уже не приносила былого азарта и интереса. Он всё чаще думал о том, как бы поскорее просто справиться с заданием и вернуться домой. К Энцио. А если вернётся — и снова никого не обнаружит? Если Энцио сбежал один раз — то так же легко сбежит и второй. Сколько его ни пугай, сколько ни прижимай лапой к полу... Шеннон не питал настоящей уверенности в том, что это поможет. Противная, подсасывающая за рёбрами подозрительность, опасение свербело внутри, не давало нормально дышать. Не так уж часто он сталкивался в этой жизни с тем, с чем так сложно, почти на пределе сил удаётся справляться. И хотелось одного: срочно закрыть все двери, задвинуть все шторы, законопатить все щели, чтобы только омега не смог выскользнуть из тисков.

Что за идиотизм!

Сжавшийся кулак коротко, с силой ударил по твёрдой поверхности стены. Алигьери сжал зубы, гортанно рыкнув в досаде. Он не придавал особого значения той ненависти, тому отторжению, которым встречал его Энцио — не придавал и предпочитал не замечать. Ему было всё равно, ему в самом деле было всё равно, что именно омега к нему чувствует — хочет ненавидеть, пусть ненавидит, будет не первым и не последним. Алигьери давным-давно перестал рассчитывать на положительное отношение и начал действовать, добиваясь своего, другими методами — куда раньше, чем в его жизни появился Энцио Грациани. Но он надеялся, что омега поймёт. Что когда-нибудь в его упрямую, дурную, слепую голову войдёт по нужным стыкам банальная логика событий, отсекающая сумятицу бесполезных переживаний. Так что же, нужно просто ещё подождать? Ещё немного. Он ещё недоросль, он только начал учиться, только начал размышлять и был вытряхнут из розового блаженного кумара своих религиозных помешательств. Благо хоть Гекате бросил молиться при каждом удобном случае. Но Алигьери не рассчитывал, что дождаться нужного времени будет так тяжело...

Он найдёт его, куда бы мальчишка ни спрятался, у кого бы ни нашел укрытие. Достанет, вернёт на место. Не позволит, не отпустит — пока остаётся тем, кто он есть. Не для того он все эти годы карабкался выше, выше, ещё выше, чтобы чего-то такого не мочь! Но сама мысль допустить подобное... В бессильной ярости хотелось кого-нибудь придушить — желательно, голыми руками. Бессильной тем, что с самим омегой он ничего такого сделать не может. С этим строптивым, бесящим зверёнышем, который смеет ещё щерить на него свои иголочки-зубы! Шеннон видел взгляд, которым омега одарил его в ванной... одичавший, ненавидящий, злой. Видит небо... он и хотел того, чтобы Энцио очнулся, чтобы вышел из своего анабиоза, из своей кукольной пассивности — но в то же время он привык к тому, что с ним просто. Что он никуда не денется, что ничего не скажет в ответ, что... много каких "что" осталось теперь в прошлом. Пробудить его — и получить вот это? Альфа досадливо цыкнул языком. И ведь чем дальше, тем длиннее будут зубки-то... Но прекращать Алигьери не собирался. Ладно, пусть так. Пусть так. Но зубы он ему пообтешет и научит правильно себя вести. Глупый мальчишка. Хочет дрессировку? Получит дрессировку. Неуч. Пустоголовый идиот, который зачем-то сдался ему так, что лучше с ним, чем без него — даже так, даже когда искры летят во все стороны. Потому что иначе — иначе зачем? Зачем ему сила, которая не имеет цели и смысла?..

Но для начала следовало хотя бы дожить — досуществовать, — до завтрашнего дня. Алигьери понимал, что заснуть сегодня ему уже не удастся. Так и просидит до утра на кухне, распивая кофе пополам с ударными энергетиками — потому что на четвертые сутки без сна становится уже действительно тяжело, — слушая темноту и совершенно не в состоянии расслабиться, не в состоянии довериться чему-либо, кроме собственных глаз, ушей и рук. Не в состоянии положиться на закрытые двери и окна, не в состоянии не опасаться, что омега опять может предпринять попытку удрать, стоит только альфе отвернуться. Но ничего... завтра, завтра — завтра он примет все необходимые меры и наконец-то сможет выспаться. А мелкая эта паскуда, готовая лечь под первого встречного, узнает, что бывает, если позволять своей ненасытной до секса заднице работать вперед головы и рассудка.

Как и следовало ожидать, из комнаты своей омега носа так и не высунул. Шеннон трижды поднимался на второй этаж, через балкон в своей спальне выходил на крышу, на уже вполне ощутимый ночной холод — убеждаясь, что окна по-прежнему надёжно заклинены, а сквозь них в темноте просматривается тонкая фигурка на постели под балдахином. Не только дурной, но ещё и упрямый. Когда за окном забрезжило утро, Алигьери встал из-за стола и подошёл к холодильнику. Продукты, вечером заказанные в доставке, вечером же и привезли — вместе с упаковкой банок энергетика, от которого Шенна уже начинало мутить.

В восемь с небольшим на лестнице раздались шаги, и после короткого формального стука по косяку дверь в комнату омеги открылась — впуская Шеннона с подносом в руках. Свежий горячий чай, хрустящие тосты, творог с фруктами в отдельной красивой пиале. Всё это альфа поставил на тумбочку рядом с кроватью и бросил на мальчишку сдержанно уставший взгляд:

— Поешь, — прокомментировал он, отступив на шаг. — Ты ведь так и не поужинал.

Альфа и не рассчитывал. Смерив Энцио взглядом, он повернулся и вышел из комнаты, спокойно прикрыв за собой дверь. То, что мальчишка нервничал и не спал, было заметно по нему ничуть не меньше, чем тяжелая печать сапога недосыпа на лице Алигьери, но в затылок раздражённо и едко билась мысль, что вот вчера, вот ещё вчера это хрупкое создание с удовольствием стелилось под какого-то бету и пыталось выгородить того перед полицией, и мстительное желание проучить его душило в зародыше сочувствие и стремление защищать. И всё же это не имело ничего общего с заботой, ставшей естественной частью распорядка дня альфы. Он, безусловно, мог даже и не почесаться, оставив омегу голодать в его, омеги, личное упрямое удовольствие — но к чему бы это привело? Да ни к чему. Такой безответственности Шеннон не мог себе позволить и не ужился бы с ней.

Он вернулся часам в одиннадцати, после того, как внизу ненадолго закрылась входная дверь. Если курьеров из гипермаркета и секс-шопа можно было без вопросов пустить на порог, как порядочному гражданину, то таких товарищей от пропахшего омегой дома лучше держать за милю — чисто на всякий случай: деловая полезность таких связей была прямо пропорциональна неумению держать язык за зубами да вредолюбству из чистейшего спортивного интереса. Но своё альфа получил и в комнату омеги вернулся как ни в чём не бывало, со свертком под рукой и чемоданчиком с инструментами в другой. Ничего не объясняя и словно вообще не замечая Энцио, Шеннон опустился на колено у его кровати и достал перфоратор.

Вжжж! — сверло безжалостно вгрызлось в паркет и бетон под ним; недолгие манипуляции — и первый шуруп надёжно завинчен в угол металлической основы с кольцом, от которого тянется в лежащий рядом свёрток тонкая, серебристая и воздушно-лёгкая на вид цепочка. Что там, внутри, под темной технической бумагой, рассмотреть, однако, не представлялось возможным...

— Чт... Эн-... Эй! — дёрнулся альфа вслед за скакнувшим у него буквально над головой омегой, дикой ланью и перестуком босых пяток по паркету метнувшимся к дверям. Зло цыкнул сквозь зубы, бросил работающий перфоратор — благо, тот заглох сразу же, как палец мужчины снялся с пускового крючка, — и с низкого старта рванул следом, попытавшись поймать беглеца в дверях. Но та, как назло, оставалось неплотно закрытой и легко распахнулась перед омегой — так что пальцы Алигьери схватили только воздух над его плечом. Энцио, не оглядываясь, метеором ломанулся вниз по лестнице — и Шеннон, не отставая, кинулся за ним.

— А ну стой! — лёгкий, худенький омега ловко улизнул на повороте — один раз, другой; пользуясь тем, что в холле дома, визуально разбитом на учебную зону и зал, хватает колонн, меж которых можно вдоволь поскакать, оттягивая неизбежное. Альфа рыкнул, едва успев отпрыгнуть от с грохотом опрокинутого под ноги стула. К входной двери мальчишка прорываться не пытался — открывалась она не так просто, и омега понимал, видимо, что стоит ему хоть немного задержаться на месте, и альфа тут же его поймает. Впрочем, что он и так его поймает — было лишь вопросом времени. И толщины нервов.

Шеннон сменил тактику — и вместо бешеных догонялок принялся медленно наступать, ложными рывками вынуждая мальчишку дёргаться то в одну, то в другую сторону от дивана. Напряжение всё нарастало, колеблясь на кончике ножа — пока не надломилось попыткой прорваться мимо альфы дальше к выходу. Это было ошибкой — нежданный рывок, и пальцы Алигьери больно и сильно хватают за локоть, дёргая назад. Мгновение — и захват крепких рук скручивает худое тело, лишает возможности вырваться... и мгновение же спустя Шеннон понял, что зря он его пожалел сейчас.

— Бл#ть! — крепкие зубы омеги, с безжалостностью дикого хорька впившегося в кисть мужчины, прошили ему кожу до крови, а пятка со всей энергией ударила в кость голени. — Ах ты-... т-тварь! — плюнул тот в сердцах и досаде.

Омега не собирался сдаваться просто так — и откуда только силы взялись! — и Шеннону пришлось вытерпеть ещё несколько безумных укусов и пинков, прежде чем он наконец сумел — решился, — выкрутить тонкую руку за спину да сжать кусачего зверёныша за шею сзади той ладонью, по которой от глубоких следов укусов на запястье стекло несколько струек крови. Шипяще выдохнув сквозь зубы и усмиряя омегу той болью, которую почти — а с каждым напоминающим, встряхивающим рывком сильных рук совсем уже не почти, — причинял такой захват, альфа одновременно и не желал, опасался действительно повредить ему, и до застилающего разум бешенства хотел придушить. Гнев, которому не было выхода, который мог снести, разломать, уничтожить — и поэтому был посажен под замок, кипел и бурлил изнутри, вспененный до предела этой дикарской выходкой. Ох, как же он его сейчас...!

Матерясь и понукая пленника, Шеннон затащил его обратно наверх и швырнул на кровать лицом вниз, сопроводив звонким и крепким подзатыльником. Подхватил с пола свёрток, стряхивая бумагу со сложенных витками звеньев лёгкой цепи — плевать, что та держится пока всего на одном шурупе, даже его не так-то просто сорвать с места, — и спиной вперёд оседлал ноги мальчишки, сжав те коленями и зазвенев металлом. Что-то клацнуло — и на узкой лодыжке замкнулся широкий титановый браслет на мягкой бархатной подкладке. Алигьери дёрнулся и рвано хватанул воздуха, снова матюгнувшись, когда оставленный без присмотра острый локоть извернувшегося мальчишки припечатал его в бок, и с рычанием развернулся, вжимая омегу обратно в постель:

— Решил доказать, что заслуживаешь сидеть на цепи, а, Энцио? — хрипло поинтересовался Шеннон, подбирая несколько оборотов цепи — сплошное литье, никаких спаек, устойчивый к надпилам сплав, — и скручивая ею заведенные за спину запястья Энцио. Цепь была достаточно длинной, чтобы мальчишка мог свободно передвигаться по комнате и даже принять ванну, но за порог выйти ему бы удалось не дальше нескольких шагов. Но сейчас ему, похоже, не позволят даже встать с кровати. Один виток Алигьери набросил на шею омеги, под подбородок, дёрнув и вынудив того запрокинуть голову. — Нравится, когда с тобой обращаются пожестче, так я понимаю? По-человечески не хочешь, будешь сбегать и сопротивляться? Хер ты у меня куда сбежишь, — пообещал альфа, зло цедя слова.

Мужчина всё ещё шумно дышал — не от усталости, но от ярости, расколовшей на части его обычно сдержанный, спокойный и собранный вид. Светлые пряди волос растрепались за время погони, частью выбившись из аккуратного хвоста через плечо, плечи напряженно вздымались в такт дыханию. Нда, выходит, не зря он опасался рецидива... Не скрывая досады, Алигьери гортанно рыкнул, хоть так, в звуке, но вымещая часть снедающего чувства — и жесткими пальцами стянул с мальчишки штаны, вместе с трусами опустив их ему сразу до колен. Узкая, холёная задница с нежной бледной кожей — интересно, тот бета сильно радовался, что ему досталось такое? Ну ничего, в колонии ещё нарадуется — уж Алигьери-то об этом позаботится...

Отвлекшись, Шеннон потянулся к прикроватной тумбочке, где хранилась смазка и пара упаковок с презервативами. Как бы не хотелось всадить ему в назидание прямо сейчас до упора, чтоб взвыл, прочувствовав всю подчиненность своего положения — он не должен был спешить. Впереди у Энцио очень увлекательный день — и не стоит портить готовность омеги к нему с первого акта...

— Акх! — от укуса Шенн выпустил приоткрытую дверцу шкафчика, и та чуть было не прищемила ему пальцы — благо, успел отдёрнуть. Дрожь прошла по хребту альфы, с трудом сдержавшегося, чтобы не влепить мальчишке ещё одну затрещину, сровнявшую бы его с матрацем на кровати — мужчина только на ощупь схватил Энцио за волосы и рывком отшвырнул от себя вместе со звякнувшей цепью. Укушенное место на бедре пульсировало и ныло, только подстёгивая злобу и вынуждая его действовать жестче — бросая упаковки на кровать, опрокидывая едва поднявшегося омегу, вминая в одеяло тяжелой рукой и без намека на аккуратность выдавливая мальчишке на задницу чуть ли не двойную дозу холодного геля. Мышцы в руках альфы мелко дрожали от одолевающего желания ударить паршивца, но вместо этого он тщательно растирает на пальцах смазку и принимается грубо, но весьма исполнительно его растягивать — сначала одним, потом двумя, покручивая и немного разводя их движении, пока он полностью не готов принять его. Он так и не дал ему ни подняться, ни дёрнуться толком, едва позволяя дышать — ни до, ни в процессе, резкими, жесткими толчками бёдер вколачивая в кровать, до упора. И держал, держал — нарочно приостанавливаясь, выдыхая, чтобы продолжить с новой силой, шипяще цедя слова охрипшей от злости и рвущегося к разрядке напряжения глоткой:

— Ну что, нравится тебе, а? А с бетой каково было трахаться? Припоминаешь? Как там бишь его... Марвин, да? Нравилось тебе с ним? — Шеннон то сжимал, слегка встряхивая в болезненном захвате, то снова расправлял пальцы в волосах омеги, жесткими пальцами не то растирая, не то мягко царапая кожу головы. — Хотя что у шлюхи спрашивать. Тебе же плевать, кто и как — главное, чтоб задница твоя была довольна. Тск. Уж об этом я тебе... позабочусь... не беспокойся...

Он договорил сквозь зубы, уже не став томить себя и дальше — кончил, глухо застонав от того, как сильно это получилось из-за всех отсрочек и бешеной ярости того гнева, который иначе было не выпустить, не слить. Тряхнул головой, не позволяя себе особенно расслабиться, и подался назад, одновременно подбирая ещё один виток цепи. Накинул на шею омеге и поддёрнул того, перевёрнутого на спину, выше по постели, не слишком надёжно, скорее для вида, но фиксируя за столбик кровати — чтоб и дёрнуться без него не посмел, не подумал даже. И только тогда — поднялся, на ходу расстёгивая — да что там, почти разрывая от неугасшей ещё, неутолённой до конца резкости, слышно было, как пара отлетевших пуговиц застучала по полу, — и сбрасывая рубашку с плеч: мешает, сдавливает. Альфы не было буквально минуту — только спуститься да подняться, прихватив с собой доставленный вчера набор интересных вещиц в футляре. Шеннон не жаловал всякие вспомогательные штуки, предпочитая справляться собственными силами — но собственные силы хороши не для этого случая. Испытывать выносливость омеги и проверять его собой — слишком расточительно и взаимно.

Отложив набор в изножье кровати, Алигьери почти что бережно снял петлю с шеи мальчишки — она успела оставить покрасневший след под тонким подбородком, — и ослабил связку на его руках, позволив ему свободно вытянуться на кровати, но по-прежнему контролируя каждый жест, напряжённо готовый пресечь сопротивление. В комнате душно пахло смесью запахов, навевающей свои настроения: с каким бы удовольствием он целовал сейчас эти следы на бледной коже, ласкал его, как то было раньше, заставляя не давиться слезами от боли, но стонать от наслаждения, против воли пробирающего до костей... ничего, он у него ещё застонет сегодня. Мало было в твоей жизни секса, да, Энцио? Раз понесло искать добавки на стороне. Не страшно, все поправимо...

Гладкая силиконовая капсула размером с крупную сливовую косточку легко скользнула внутрь ещё не отошедшего от случившегося тела мальчишки. Шеннон толкнул ее пальцем поглубже, усмехаясь и поправляя тонкий проводок, длинным хвостом ведший к пульту управления в его руках. Придерживая руки Энцио за его спиной и вернув омегу к положению лицом-в-кровать, мужчина нажал на "пуск" и плавно выкрутил ребристое колесико мощности на максимум...

Слабость омеги его успокаивала. Вместе с тем, как Энцио, теряя способность сопротивляться, судорожно всхлипывая сквозь текущие по кукольному личику слёзы, распластался на кровати, плечи Алигьери перестало сводить напряжением до звона меж лопаток. Он медленно перевёл дыхание, ладонью откидывая со лба разлохматившиеся, падающие на лицо льняные пряди. Чувство, что тебя в каждый произвольный момент времени могут куснуть или лягнуть, своей подозрительной едкостью портило всякое удовольствие ожиданием очередной подлости, но сейчас — и это легко было ощутить в омеге по изменившейся, болезненно опавшей манере держаться, по вздрагивающим плечам, — сейчас можно было расслабиться. Но кто сказал, что, расслабившись, стоит остановиться?..

Боком сидя на кровати, он наблюдал за становящимися всё более откровенными метаниями мальчишки, словно не знающего, куда деться от пробирающего его изнутри дразнящего вибро, — и с усмешкой вертел в пальцах пульт. У этой штуки было несколько режимов — он на пробу перевёл во второй, нарастающей пульсации; добился только того, что омега выгнулся, отставляя задницу, и протяжно-сладко застонал. Шеннон ощерился уголком рта. Наблюдать за ним в таком состоянии было чертовски приятно — и когда мальчишка вот так зовуще подставляется, извивается, ища ещё более яркого, ещё более острого удовольствия, хочется присоединиться и дать ему его уже наконец. Насадить, заполнить до конца, до отказа, до того, что он охрипнет от стонов, вытягивая свою тонкую, хрупкую шейку... Тск. Алигьери прикусил губу и выдохнул в сторону, не позволяя себе заводиться сверх меры. И просто придвинулся, переключая следующий режим — коротких, резких вспышек вибрации, — и неспешно поглаживая по спине и плечам выгибающегося в наслаждении омегу. Разнеженное, потерянное в экстазе выражение лица Энцио, потемневшие от расширенных зрачков глаза, его приоткрытый в стоне рот... Шеннон поймал себя на том, что склонился над мальчишкой, потянувшись поцеловать, приласкать языком заманчивые губы — и сам же себя одёрнул, с холодящим уколом памяти под рёбра снова ощутив укусы, зудящие на руках содранной кожей. Сжал зубы, дёрнувшись в сторону — и толкнул пальцем колесико вибратора; но тот лишь скользнул по ребристой поверхности — мощность и без того была выставлена на максимум, больше уже некуда, как бы ни хотелось вставить ему сейчас ещё глубже, ещё сильнее. Впрочем, многого омеге и не потребовалось: стоило Алигьери вернуть режим к сплошной вибрации, как Энцио достиг своего предела. Но сбавлять обороты устройства мужчина не стал.

— Ты же не думаешь, что на этом всё закончится? — очень мягко поинтересовался он, склонившись почти к самому ушку омеги, и с усмешкой лизнул одуряюще пахнущую сиренью кожу, прихватывая зубами тонкий хрящик. Вибратор продолжал терзать нутро Энцио, и Алигьери почти что не терпелось увидеть, что же с ним будет дальше. Нравится тебе, да? Хочешь ещё? Получишь. Сейчас ты у меня всё получишь, малыш — так, что захлебнёшься и взмолишься.

Альфа вытянулся на постели боком, настойчиво и нежно приобнимая омегу и притягивая того спиной к себе, упиваясь сладким запахом его взмокших от переживаний волос. Петли цепи на предплечьях Энцио совсем растянулись от того, как он крутился и дёргался, и серебристо-прозрачно позвякивали при каждом движении. Но совсем высвободиться Шеннон ему пока не позволял — обнимая, гладя и целуя худощавое тело, покручивая в пальцах соски и прижимая к себе задом, подводя к оргазму снова и снова, не позволяя ни о чём другом думать, ни чувствовать что-либо ещё, кроме разбуженного вибрацией желания, вынуждая подчиняться этому чувству целиком и полностью, прогибаться и стонать под этой властью. Он и сам уже тяжело дышал, возбудившись до предела от этой близости, от запаха, от стонов омеги, от трения его задницы о колом стоящий член — и под конец отстранил мальчишку от себя, в несколько сильных рывков ладони помогая себе кончить, туго брызнув семенем тому на спину...

— Э-э нет, — хрипло и насмешливо ответили ему из-за спины голосом альфы, глухим, словно пробившимся из-под тяжёлых, пыльных тюков с мукой; Алигьери двинул горлом, прокашлявшись, и усилием воли придвинулся ближе, грубо пресекая попытку омеги избавиться от вибратора. — Так не пойдёт. — Перехватил его руки, выдрал из них проводок и завел те наверх, прижимая растопыренной ладонью оба хрупких запястья над головой Энцио и пальцем проверяя, заталкивая виброяйцо обратно в глубину. Усмехнулся, сообщив низким голосом на самое ухо омеги, почти касаясь того губами. — Команды "стоп" ещё не было.

Шеннон нашарил пульт и переключил устройство в другой режим, не сплошной, но пульсирующей с нарастающей силой вибрации — менее агрессивной, но от того не ощущавшейся слабее. Ладонь его прижалась к изгибу спины мальчишки, неспешно скользнула вверх, оглаживая, прогибая хрупкую фигурку под сильным касанием. Остатки испытанного удовлетворения ещё слишком явно ныли в мышцах, и этот слабый подчинённый вид только подстёгивал ощущение, от которого мужчина довольно ухмылялся. Даа, да... испытывай, испытывай — наслаждайся, радость моя. Каково тебе сейчас, а? Чего стоит твой гонор, твоё сопротивление — если потом ты будешь вот так стонать и отдаваться, подставляя задницу?..

— Что? Всё? — с издёвкой поинтересовался альфа. — Больше так не можешь? Хочешь чего-нибудь покрупнее этой дразнилки?..

Он оглянулся через плечо на оставленный открытым футляр, досадливо прищёлкнул языком. И, приподнявшись на колени, принялся перекручивать цепь, петлями накидывая ту на запястья омеги, спутывая их и туго стягивая — перебираясь выше по кровати, чтобы накинуть и надёжно закрепить другую петлю на столбике в изголовье. Перевернул Энцио на спину, чтобы видеть выражение лица меж его затянутых наверх, за голову, рук, и иметь возможность обласкать взглядом острые, изящные колени тонких ног мальчишки; из задницы его по-прежнему тянулся белый проводок работающего устройства, пульт от которого валялся на покрывале. Время было полуденное, ясное, и дневной свет заливал кровать под полупрозрачным, лишь слегка рассеивающим лучи балдахином. Алигьери уже порядком вело тяжёлую, гудящую голову — бодрая злость и желание накладывались на недосып, но адреналина в крови по-прежнему было слишком много, чтобы он мог успокоиться — даже дыхание учащенно вырывалось сквозь сцепленные в хищной усмешке зубы.

— Впрочем, я могу и не вынимать эту штуку... М? Что скажешь? — Шеннон сел на колени — без рубашки, в небрежно расстёгнутых штанах, — и пододвинул к себе футляр-коробку, принявшись деловито в нём копаться, вынимая то один, то другой предмет, вертя в руках, рассматривая на свету — и скашивая на омегу самодовольный льдистый взгляд, бывший сейчас каким угодно, но только не холодным.

Все предметы, что Алигьери доставал из их гнезд в коробке, вид имели настолько цивильно-нейтральный и настолько плавные серебристо-белые контуры форм, что назначение их бросалось в глаза далеко не с первого раза — хотя, пожалуй, не опознать в кляпе кляп бы мало у кого получилось. Пощупав металлическую, в палец толщиной палочку трензеля, закрепленную на стильных белых ремешках, Шенн усмехнулся и пока отложил его в компанию к трем обычным вибраторам-имитаторам разных размеров: жаль, но разъем нужного типа в теле мальчишки только один, не то что у омег-девочек. Наручники с кожаными ремнями... нет, цепочка коротковата — не выйдет нормально зафиксировать. Анальная вибро-пробка с дистанционным управлением? Хм, это пригодится позже, на другой раз. А вот кольцо...

Он поднял взгляд на зажмурившегося, на пределе возможностей отвернувшегося омегу. Все раскрасневшееся личико намокло от слёз, тонкий нос припух и мешает дышать, и задранной под самые подмышки, выше сосков майке ну никак не скрыть острого возбуждения, от которого небольшой, от силы сантиметров десять в возбуждённом состоянии член мальчишки стоит так крепко, что чуть ли не дрожит от напряжения, наливаясь кровью, здорово прилившей сейчас и там, внутри, куда уходит шнур вибратора. На третий раз подряд ему уже сложно собраться, и зудящее устройство больше мучит этой накатывающей сладостью ощущений, досадливо и бестолково дразнит... Но право слово, кончить всего два раза? Это даже не напряжение. Вот сейчас будет напряжение...

Придвинувшись к Энцио, Шенн зло цыкнул сквозь зубы на тут же брыкнувшегося омегу и рыкнул — "Не дрыгайся!" — чуть же не выронил игрушку, ловя и прижимая ноги мальчишки, с силой разводя ему бёдра, раскрывая перед собой — и надевая эластичное, плотно сжавшееся под головкой кольцо на член омеги. Оно было ему, конечно, великовато, но держалось — а вибрацию он почувствует и так. Нажав на незаметную серебристую кнопку в утолщении, скрывающем в себе крохотный механизм, альфа запустил кольцо в работу. Не убирая с лица довольной усмешки, он огладил ладонями внутренние стороны бёдер мальчишки, и, отпуская, отсел ближе к краю, оставив омегу наедине с ощущениями и полным простором реагировать на них так, как подскажет тело.

Альфа сделал вид, что не услышал мольбы, когда Энцио, задыхаясь, стал просить его прекратить сладкую пытку. Он слушал его слезливые всхлипывания и рыдания — тот редкий момент, когда омега плакал, не таясь, совершенно доведённый, раскрывшийся, и хитиновая раковина его замкнутости треснула, распалась на осколки, и только нежное, чуткое нутро дрожит перед взглядом, уязвимое сейчас до предела. Слушал с мстительным, патокой льющимся на сердце удовольствием, садистским наслаждением чужой болью, впитывая этот горький звук и впервые за долгое время не желая его прекращать и успокаивать. Слишком сильно дерзость омеги задела его, слишком погано стало от предательского этого побега, от сопротивления — бессмысленного, глупого сопротивления упрямца, не желающего принимать всю ту заботу, которой Алигьери старался его окружить, наглухо отторгающего новую жизнь, которую альфа был готов показать и вдохнуть в него, всеми силами цепляющегося за лживое своё прошлое. Омега заслужил это — рыдать и извиваться на кровати с вибратором в заднице, всецело заслужил. Доигрался. Будь он покладистей, согласись он открыться и принять — о, каким бы блаженством Шенн мог бы окружить его тогда! Но Грациани выбрал иное. Так что теперь толку молить, кричать, стонать и биться? Терпи, дружочек. Терпи, пока твои "пожалуйста" не утолят и не утопят в тайном наслаждении каждую из оставленных твоим упрямством царапин.

Но какой альфа может подолгу безучастно оставаться в стороне, когда омега с таким запахом и вкусом столь недвусмысленно выгибается перед ним и вымаливает прощение? Алигьери сглотнул, взглянув на подставленный его взгляду зад и широко, зовуще разведённые бёдра — вдоль правого тянулся проводок вибратора, который там, внутри, доводил мальчишку до исступления. Дыхание его участилось, возбуждение ощутимо прилило к паху — и ни отводить взгляд, ни сцеплять зубы в попытке выдохнуть спокойнее уже не помогало. Тск. Шеннон ощерил клыки и провёл по ним языком. Ну нет, так просто он над ним не сжалится, сколько ни проси — это было бы слишком легко для омеги, слишком мало за все доставленные им неприятности...

Он придвинулся ближе, огладив ладонью маленькие, упругие ягодицы, шире разводя их пальцами, натягивая кожу вокруг раскрасневшегося, влажного от смазки отверстия, из которого тянулся тонкий белый проводок. Коснулся пальцем, понемногу вводя тот внутрь и следя за реакцией задрожавшего омеги. Усмехнулся, вскидывая брови и чуть пошевеливая, поглаживая изнутри самую кромку напряженного ануса:

— Что, так больше нравится? Приятнее? — палец погрузился глубже в вибрирующее нутро, коснулся игрушки внутри и чуть пошевелил её. — А говорил "не хочу, не хочу"... Выходит, всё-таки хочешь, м? — Алигьери, приподнявшийся на колени, качнул бёдрами, прижимаясь ими к заднице Энцио и неспешно потираясь о него. — Хочешь, чтобы я взял тебя? Хочешь меня внутри?

Мальчишка что-то не очень ясно не то выдохнул, не то всхлипнул в подушку.

— Не слышу ответа, — Шенн, придерживая мальчишку за бёдра одной рукой, второй обхватил себя и неспешно поводил головкой члена вверх-вниз по его анусу, мягко надавливая, но не вводя — только намекая.

— Да, — во второй раз получилось яснее, хоть голос омеги и дрожал, сдавленный слезами.

— Громче скажи.

— Да-а, — вырвалось снизу протяжным всхлипом.

— Громче!

Всё он прекрасно расслышал и с первого раза. Просто хотел, чтобы Энцио тоже услышал себя. И с этим последним, надрывным уже "да!", словно забывшим, зачем оно вообще звучит, с удовольствием усмехнулся наискосок, одним углом рта — и потянулся распутать руки омеги, сбрасывая с них петли цепи, мягко массируя ладонями, растирая сдавленные, поцарапанные запястья. Следы укусов запеклись на руках мужчины корками крови, потрескавшимися от движений — но он лишь мимоходом морщился и не обращал на это особенного внимания. Позже смоет всё перекисью и обработает, а сейчас... Сейчас он освободил омегу и перевернул того на спину, зарёванным лицом к себе — беря за голени и вынуждая пошире развести тонкие ноги. И — аккуратно, неспешно вытащил из него вибратор, так работающим и отбросив в сторону, прочь с кровати, пластиковым стуком на пол. Подхватил Энцио под ягодицы, приподнял навстречу, себе на колени, и неспешно подался навстречу, нависая над ним и со сдавленным от чисто физического удовольствием выдохом входя — плавно, но до конца, сколько хватило. И так же неторопливо, тягучими толчками начал двигаться, с силой рывков подбивая омегу бёдрами, встряхивая и буквально ударяясь пахом о пах, давая прочувствовать всё то, на что намекал, но чего не мог дать вибратор — власть, глубокую и уверенную власть альфы...

Но кольца с члена омеги он не снял, не позволяя полностью успокоиться — и, уже кончив, вытянулся рядом с Энцио, всё ещё мучающимся без разрядки, обнимая и тихо, сквозь улыбку шепча что-то ласковое, гладя и легко прикасаясь к чутким точкам, подгоняя, помогая ему; ладонь мужчины сжалась на плоти омеги — и пальцы стянули, столкнули наконец это терзающее кольцо, принявшись ласкать и сжимать вместо него, куда как бережнее и надёжней подводя к концу этой нервной пытки удовольствия.