Маршбросок на свехскоростях до лестницы отнял у Энцио все силы, и по ней он уже поднимался с чувством, словно на него взвалили целую гору — никак не меньше. Слова альфы догнали его где-то на третьей ступеньке титанических усилий. Однако отвечать тому он ничего не стал — ни о том, что спустится, если только того не будет поблизости (о таких вещах, если на то пошло, вообще не говорят вслух, особенно тем, кто способен размазать тебя тонким слоем одной левой), ни о том, что заказывать еду в ресторане ему просто не за что, ведь по словам того же альфы его карт-счет заблокирован, ни о том, что эта фраза про трусы вообще тупая, но да, альфа только на такое, наверное, и способен.

***

Лестница в просторном доме Алигьери была достаточно пологой — но по той же причине и длинной. Шенн, с запрокинутой головой взглянув на медленно поднимающегося по ней Энцио, только вздохнул — и, прихватив с собой забытый омегой на диване пакет со льдом, поднялся и нагнал его, снизу лестницы тихо спросив:

— Тебе помочь?

***

Сердце заходилось, воздуха не хватало и вся кожа была покрыта пленкой липкого пота. Голова кружилась, а телу откровенно хотелось прилечь — да прям вот здесь, под балюстрадой — и отдохнуть, а еще лучше поспать. Но голос альфы, ударивший в спину, заставил, навалившись на перила всем весом, подняться на еще одну ступеньку, ощущая, как дрожат мышцы ног. Рубашка, что сползла обратно на спину, мерзко липла к телу. А сам Энцио упрямо не отвечал — ну не мог он вот так запросто ответить "да". Наверное, потому что никакая помощь от альфы ему была не нужна, даже если была. Еще одна-а-а ступенька.

Оказавшись на руках у альфы, Энцио несколько секунд пытался дергаться и сопротивляться, но он уже слишком устал, чтобы хоть сколько-нибудь досадить этим мужчине. И потому практически тут же сдался — традиционно молча и лишь обиженно сопя.

А вот оказавшись уже в комнате, в непосредственной близости от кровати и все еще в руках альфы, он сжался и превратился в камень — настолько напряглась каждая мышца. От одной мысли, что его сейчас швырнут на кровать и снова возьмут, что желают, Энцио накрыл ужас. У омеги отнялся язык, и в голове билась только одна мысль: "Пожалуйста, не надо! Не надо, умоляю!" Он готов бы умолять вслух, готов был вырываться, отбиваться, снова кусаться, лишь бы только альфа к нему не прикоснулся.

И пакет со льдом, уже сидя на кровати, он взял деревянными пальцами, послушно прижав к бедру. И за альфой он следил широко распахнутыми глазами, плохо понимая, что никто его трогать не собирается. Последнюю фразу мужчины он, кажется, вообще не услышал.

Когда альфа с подносом в руке взялся за ручку двери, Энцио предельно четко осознал две вещи: трогать его никто не будет и его тосты сейчас покинут комнату, оставив его в голодном одиночестве. Но открыть рот и попросить мужчину вернуть ему уже давно не хрустящие ломтики хлеба он так и не решился — даже не столько не решился из-за страха, который начал его отпускать, сколько не был в состоянии, потому что просить что-то у альфы... Это было за пределами всяких его моральных сил — силёнок. Дверь мягко закрылась с негромким щелчком, и Энцио натужно сглотнул. Желудок обиженно застонал.

Он лег на кровать, прижимая лед к ноге, и закусил кончик большого пальца на правой руке. Ему было о чем подумать и кроме потерянных тостов. Это было нечестно. Совсем не честно вот так себя вести, как это делал альфа. Энцио категорически не понимал, как один и тот же человек может быть настолько разным: вот так удивительно заботливым и даже... ну, нежным, что ли? и настолько жестоким. Где и как прячется каждая из этих его сторон, когда на виду другая? Пресвятые боги, Великая Геката, Могучая Трехликая, как бы, как бы он хотел, чтобы эта нежность альфы, эта внимательность, забота, с которой он замазывал ему спину и запястья...

Он вздрогнул и резко свернулся клубком.

Мысль о запястьях вытянула за собой, словно на нитке, все, пережитое вчера утром. Энцио ощутил, как у него вдоль спины вослед за холодком, поднимаются волоски, а сам холод бежит выше, выше — и замирает в ямочке у основания черепа. Омега облизал враз онемевшие губы. Нет, нет, не может быть. Он не может быть заботливым и нежным. Только не этот альфа. Только не человек с таким жестокими прозрачными глазами. Он до боли прикусил палец, ощущая, как же отчаянно хочется взвыть.

Как хочется прижаться к теплой груди, ощутить, как сильные, надежные руки обнимают за плечи, обещают защиту и покой. О Трехликая! Пожалуйста, пожалуйста, будь же так милостива, пожалуйста... Он соединил кончики пальцев в молитвенном жесте и уткнулся в ладони лицом, всем своим естеством обращаясь к богине. Он больше не мог, он устал, ему нужен был кто-то — кто-то, кто защитит. Это не альфа, который рядом, — а другого больше и нет. И все, что Энцио мог, все, что мог сделать бывший аватара Гекаты, это всем сердцем снова кинуться к ней, отчаянно веря в помощь. Ну не может, ведь не может же Богиня совсем отвернуться от него — он ведь... Он ведь не виноват! Не виноват! Трехликая, пожалуйста, помоги, помоги, хоть самую малость... Ему так нужен кто-то, кому можно верить...

Он не заметил, как заснул. Заливаясь слезами отчаяния и чистой, прозрачной своей молитвы, обращенной к Богине, которой он верно и преданно служил столько лет. Заснул, ощущая светлое облегчение от мысли, что Геката обязательно его услышит и обязательно ему поможет. Он еще не знал как, но верил, без остатка верил, что так и будет.

Когда он проснулся, на тумбочке возле кровати стоял поднос с одуряюще пахнущими блинчиками. Из сна его вырвал щелчок двери, возвращая в реальность из светлых чертогов любимой Богини. И реальность эта болезненно ворвалась в еще сонное сознание. Ему было хорошо там — у Гекаты. Спокойно, умиротворенно и очень, очень тихо. И там — самое главное, самое-пресамое — там, на луне, — он точно это знал — был его сын. Бегал во дворцовом саду, смеялся, играл. Почему-то ему было аж целых шесть лет, но во сне это казалось совсем не важным. Он просто был. Жив. Жил. Энцио рвано втянул в легкие воздух, ощущая, как к горлу снова подкатывает ком, собранный из потери, обиды, боли, ненависти и страха, и закрыл глаза, прижимая ладони к низу живота. Запах блинчиков дразнил обоняние, щекотал ноздри, и желудок, вопреки ноющему в груди чувству, скрючился и болезненно застонал. Желудку вообще на все было плевать, кроме еды, если на то пошло. Бесчувственная скотина. Он кое-как сел на постели и облизал сухие губы. Все тело болело после вчерашнего, после сегодняшнего падения болели спина и бедро, и Энцио казалось, из него вытянули последние силы. Хотелось снова свернуться калачиком в густых вечерних сумерках и тихонько скулить. Но желудок хотел есть, и он потянулся и включил торшер.

Блины были теплыми и вкусными. С мясной начинкой, но даже это их не портило ни в коей мере. И он кое-как ломал их вилкой в непослушных пальцах, жадно совал в рот и глотал. Как же он хотел есть! И блины эти казались ему самой прекрасной на свете едой, и наверное, двух штук будет слишком мало. Так думал он доедая первый. К концу второго омега понял, он ошибался, и доедал он его уже достаточно лениво, придирчиво отодвигая в сторону самые подозрительные, по его мнению, кусочки фарша, что высыпались на тарелку.

И вот теперь, когда мысли его снова потекли лениво и прочь от состояния голода, Энцио опять задумался об альфе. Об этой его подлой двойственности, о лживой этой, обманчивой доброте, которая была такой же ненадежной, как утренний октябрьский лед. Под тонкой корочкой из которого таилась темная злая бездна.

В своих догадках альфа был совершенно прав: книги Энцио брал подряд, без разбору — или не вникая, так будет точнее. Вникать ему не было ни смысла, ни возможности — знания его не позволяли ему такой роскоши. Однако раньше у него был доступ к сети, где он искал и чаще всего находил пояснения непонятных терминов или явлений. А если не находил, то спрашивал на форумах — этому он тоже со временем научился. И таким вот сомнительным способом он набирался знаний. Совершенно разрозненных, что копились в его голове, как хлам на чердаке — знаний, которым на данный момент его жизни не было совсем никакого применения, знаний, которые на много лет опережали программу, что подавали ему приходящие учителя. Но сейчас, без доступа в сеть, чтение подобной литературы для омеги стало проблемой — он по-прежнему не понимал половины, а то и двух третей, а посмотреть было негде. И потому справочник по баллистической физике был для подростка тяжелой бесполезной книгой, которую надо отнести на место и взять какую-нибудь другую — вероятно, настолько же "доступную". Энцио нахмурился, поджимая губы.

"Баллистическая физика" была уже шестой такой неподъемной книгой за минувшие три дня. Как только его организм пришел в себя после того, что с делал с ним альфа, Энцио, изнывая от безделия и скуки, улучил момент, когда тот готовил что-то на кухне, и прошмыгнул в библиотеку. Художественной литературы здесь не было — это подросток уяснил уже давно, так что оную брал из Электронной Национальной библиотеки, пока у него был доступ, — но он приспособился и к энциклопедиям. Пусть сложные, пусть непонятные, заставляющие прикладывать в разы больше усилий для их понимания, но эти бумажные тома, пахнущие так, как не пахнет более ничего на свете, завораживали его. Это был не светящийся монитор ноутбука с безжизненными буквами — это были шуршащие страницы под пальцами, это были едва заметно выступающие бугорками на бумаге буквы, это были иллюстрации, порой сложенные в четыре раза, чтобы уместиться в формат книги, это был удивительный вес в руках, это был чуть смоченный слюной, чтобы перевернуть следующую страницу, кончик пальца. Это был совершенно другой мир. А если книга была старой, с растрепавшимся корешком, подмятыми уголками, пометками на полях пожелтевших страниц... Нет, он не смог бы объяснить свою страсть к этим огромным и маленьким, толстым и тонким томам — просто касаться обтянутых кожей обложек, ощущать тисненые буквы названий и авторов... И это мужчина еще не видел, как порой любовно омега прижимался щекой к страницам или обложкам томов.  В общем, энциклопедии из библиотеки альфы Энцио читал куда чаще, чем художественную литературу из Электронного национального достояния всей планеты.

Но сейчас он хотел тихонько убиться или сдохнуть где-нибудь за плинтусом, потому что очередная статья оказалась для него неподъемной. Он упал головой на столешницу и пролежал так несколько десятков секунд, просто касаясь головой вправо и влево, то ли надеясь взболтать мозги и заставить их понимать, то ли уже просто от отчаяния. Короче, надо было снова идти вниз, чтобы взять себе другую книгу. И вероятно, с таким же результатом, мрачно подумал подросток.

Но альфа сидел в библиотеке, удобно развалившись в кресле, которое, к слову, Энцио тоже оценил по достоинству и любил почитать в нем что-нибудь, когда хозяин дома пропадал из виду на несколько дней. И потому сейчас омега, сжимая бледные пальцы на кожаном корешке, вжимался спиной в стену возле приоткрытой библиотечной двери. Ему хватило столкнуться с альфой утром — вид того заставил Энцио похолодеть: разгоряченный, раздетый до пояса, всего лишь в спортивных штанах — омега предпочел тут же убраться от него куда подальше и рванул вверх по ступенькам, словно его обдали кипятком. Причины, заставившие мужчину разгуливать по дому в таком непривычном виде с каплями пота на лбу, висках и на торсе, Энцио интересовали мало. И вот сейчас ему надо было либо встретиться с альфой еще раз, либо вернуться к себе и бесцельно валяться на кровати, не зная, чем себя занять.

Омега зажмурился, выдохнул и скользнул внутрь библиотеки.

Скользнул бесшумной мышью, стараясь прошмыгнуть быстрее, еще быстрее — пока альфа скрыт широким разворотом газеты. Но — хруст свежих бумажных страниц, и Энцио подскочил на месте, словно бы возле него взорвалась петарда. Из испуганного мышонка он превратился в сопящего хомяка. Нет, правда, подойди к нему сейчас альфа, он бы снова вцепился в того зубами. Но альфа, спасибо тебе, о Трехликая, не приближался к нему, не прикасался к нему и вообще словно бы потерял к омеге интерес. И омега замер у стеллажа, будто его застали на месте преступления.

Он сжал губы в нитку, затем покусал их, избегая смотреть на альфу.

— Нет, — негромко и словно не мужчине ответил он. — Я не понимаю. — Пальцы еще сильнее вцепились в книгу.

Вы можете просто вернуть мне интернет — Энцио подавился воздухом, что уже рвался из легких, чтобы озвучить эту мысль. Но Трехликая, кто говорит такое альфе. Этому альфе! У подростка от мысли, какое наказание он может вновь получить, не понравься снова мужчине что-то в его поведении, ослабели ноги — одной этой потенциальной угрозы было достаточно, чтобы отбить у омеги всякое желание настолько дерзить. Он конечно не знал, что именно разведал мужчина о его интернет-друзьях, но факт, что доступа в сеть больше не было ни на компьютере, ни на коммнуникаторе, наводил сообразительного подростка на кое-какие мысли.

— Свозите, — глядя в сторону, выдавил он из себя спустя секунд десять метаний между страхом и совершенно дикими соблазном заполучить МНОГО книг. Любопытство убило кошку — все это знают. Любопытство это ведь тоже своего рода реакция соблазн. Он сильнее обнял и прижал к груди "Справочник по баллистической физике" — как спасательный круг.

А? Энцио недоуменно моргнул, а уже через мгновение кинулся к стеллажу, чтобы засунуть "Справочник по баллистической физике" между "Прикладной физикой" и "Принципами современного огнестрельного оружия". Омега пулей вылетел из библиотеки и взмыл по лестнице. В его комнате хлопнула дверь — упускать такой момент он не собирался.

Через три минуты он уже спускался вниз, недоверчиво высматривая альфу и боясь, что все это ему показалось и ни за каким книгами никто никуда не едет. Подросток натянул на себя джинсовые бриджи, которые на нем бессовестно болтались и чуть ли не спадали, сползши на бедренные косточки. Над ними был бы виден шрам, если бы Энцио не надел футболку подлиннее — и собирался он три минуты как раз из-за того, что искал такую вот — ведь альфа все время старался купить ему что покороче. На босых ногах были кеды.

Идя за альфой до машины, мальчишка держался на несколько шагов позади. И откровенно говоря, предпочел бы оказаться на заднем сидении, но выбора ему не оставили. Так что все, что он мог, это вжиматься в дверь магнитокара, стремясь отдалиться от альфы, насколько это вообще было возможно.

Однако все эти страхи, вся его поутихшая немного ненависть, желание быть от альфы на другом конце света — все это куда-то делось, стоило только омеге переступить порог магазина. О Трехликая! Да здесь было в разы и разы больше книг, чем дома у альфы! Его библиотека, что казалась Энцио кладезем, в сравнении с этим магазином была... была... Он задохнулся бы, если бы не боль в грудной клетке. Он схватил ртом воздух, в руки — корзинку и поспешил вглубь зала.

О Геката! Трехликая! Держите его семеро! Впрочем, все равно бы не удержали. Первый поход Энцио вкнижный магазин был похож на набег Золотой Орды, о которой он когда-то читал в сети, попав на статью в энциклопедии по очередной перекрестной ссылке. Книги поначалу он выбирал исключительно по обложке — нет, не яркие и кричащие, а такие, какие были на полках у альфы — в кожаных переплетах и с тиснеными буквами — и которые, Энцио еще этого не знал, были коллекционными изданиями и стоили соответственно. Так ему попались Шекспир и Овидий, Люис Кэррол и де Сент-Экзюпери, Ремарк и Хэмингуэй. Старая добрая классика Земли, любовно положенная на дно корзины, а следом заваленная еще десятком томов писателей Деметры, а потом еще десятком, и еще... Омега не стеснялся — раз уж ему сказали "Выбирай", он выбирал. Выбирал за ободранные запястья, за эмоциональные срывы, за боль во всем теле, за злое шипение на ухо и извивания на постели...

До кассы корзинку он скорее доволок, чем донес.

Энцио не то что сочился радостью и счастьем — он сидел на коленях перед стопками книг (о Трехликая, как же мало их было тут — и как много осталось там, в магазине!) и откровенно разрывался, не зная, за что хвататься. Его пальцы то касались корешка одной книги, то тут же срывались к другому. Он еще в машине хотел уже что-нибудь читать, но все пакеты сгрузили в багажник. Боги! Боги! Боги! Он чуть ли в ладоши не хлопал — а не хлопал только потому, что рядом был альфа. И это очень заставляло сдерживаться и желать, чтобы мужчина поскорее ушел, оставив его наедине с книгами. И тогда их можно будет обнимать и прижимать к себе! И-и-и-и! Но на мгновение за это желание он ощутил резкий и неприятный укол совести — все это было именно этим альфой и куплено.

— Н-нет. — Он кинул взгляд на альфу, а затем отвернулся. Снова глянул поверх плеча и снова отвел глаза. — Спасибо, — очень тихо и очень скромно.

За что: за предложение поесть или за все сразу? Энцио не особо-то мог сейчас определить, захлебываясь в водовороте ярких и светлых эмоций, но вот этот самый грызущий его червячок по имени совесть требовал поблагодарить.

Когда, десять минут спустя, альфа, с подносом в руках, зашел в комнату Энцио, он нашел того все так же сидящим на полу, только книги уже не стояли стопками, а были разложены на полу и занимали собою в таком виде, как оказалось, больше половины комнаты. Сам же омега изучал каждую из них, теперь уже беря в руки, читая аннотации на обороте титульного листа, переворачивая страницы — неизменно бережно — и нет, не выбирая, что читать, а просто рассматривая свои сокровища. За вот таким предельно любовным переворачиванием страниц альфа и застал своего подопечного, когда тот, уткнувшись лицом в разворот книги, вдыхал запах свежей полиграфии.

Открывшуюся дверь Энцио осознал практически через мгновение, тут же вытянулся струной и не шевельнулся, пока за мужчиной не закрылась дверь. Все его переживания, вся дрожь его души были только для него одного, и альфе видеть их было недозволено.

Сидя на полу и изучая книги — так омега провел еще около часа, игнорируя стоящий на тумбочке понос с едой, а затем наконец выбрал себе для чтения книгу, название которой наиболее остальных привлекло его внимание — по крайней мере, он знал, что такое "маленький" и "принц", в отличие от "западных фронтов", "Триумфальных арок", "Килиманджаро" и прочих земных понятий.

Он забрался с ногами на кровать, как и всегда, и раскрыл книгу.

Ну что можно было сказать... Энцио сделал в магазине категорически неверный выбор. И в магазине, сгребая с полок дорогую классику, и сейчас, выбрав для прочтения "Маленького принца". Выросши в изоляции от большого мира и от всего его бескрайнего в своем переменчивом отношении социума, омега напрочь не имел никакой резистентности к его воздействию. И сейчас — книга-размышления, книга-ностальгия, книга-прощание зацепили подростка куда как сильнее, чем любого другого его сверстника. И дочитав книгу, он, заливаясь слезами, уткнулся лбом в разворот на последних страницах и беззвучно рыдал. Таким и застал его пришедший с ужином альфа.

— Ничего, — шмыгнул он носом, отворачиваясь от альфы и спешно стирая слезы.

Энцио споро отполз подальше, еще только когда мужчина опускал поднос на тумбочку, заранее разрывая дистанцию до максимума. Несмотря на доброе дело, которое сейчас стопками стояло под стеной его комнаты, относиться иначе Энцио к альфе не стал. Он как боялся его, так и продолжал это делать сейчас. Может, страх и ушел в глубину грудной клетки, но стоило мужчине сделать в его сторону хоть одно резкое движение, как чувство взорвалось бы в омеге со всей своей дикой силой. Он как прятал от того свои переживания, как не доверял, так не доверял и в каждый момент настоящего времени. И потому он вытирал, вытирал слезы и собирал свои растревоженные чувства, чтобы за несколько секунд из растерянного и убитого драмой ребенка превратиться в того замкнутого и настороженного Энцио, каким он был рядом с мужчиной.

Как только за альфой закрылась дверь, из-за нее раздались сдавленные рыдания. Это Энцио, сдерживаясь на пределе своих возможностей, ткнулся лицом в подушку и наконец дал волю эмоциям. Через какое-то время он успокоился, но стоило ему снова взглянуть на книжку и вспомнить о бедном Маленьком принце, как рыдания начинались с новой силой. Просто беда какая-то. Но минут сорок спустя у него уже не осталось сил страдать, и, опустошенный, в каком-то полумедитативном состоянии, омега принялся за еду. Как и всегда — осилил он только половину. Альфа никогда не скупился на порции, видимо, полагая, что в желудке у Энцио находится пятое измерение. Но его там не было, и съесть больше, чем позволял объем наперстка желудка, омега не мог. Тем более в состоянии душевной травмы, какую он только что заработал.

Зато на утро, придя на кухню и окинув ту внимательным взглядом, мужчина мог заметить там следы ночного присутствия подростка. Во-первых, тот снес вниз всю посуду, что собралась у него в комнате за две кормежки, и аккуратно сложил в мойку. Во-вторых, из холодильника исчез весь творог, помидор и болгарский перец, а упаковка свежего ржаного хлеба была вскрыта. Пачки томатного сока тоже, кстати, не было на ее месте на полке.

А сам омега, сонный и явно не спавший всю ночь, уткнувшись носом в книгу, подтянув колени к подбородку, сидел на стуле возле электрочайника в ожидании, когда тот закипит.

Если внимательно присмотреться, то становилось очевидно, что книга в руках у Энцио была другой. Та, над которой он рыдал вечером, была темно-синей, а у этой обложка была темно-коричневой с рельефными бинтами и золотыми тиснениями на корешке. Омега сосредоточенно кусал большой палец и морщил тонкие бровки, бегая глазами по строкам.

Услышав голос, он вздрогнул и вскинул голову, первые несколько мгновений заторможенно глядя на мужчину — перебираясь из выдуманного мира в мир реальный. В этот кратчайший промежуток времени лицо его было удивительно светлым и открытым. А когда реальность загребла его в свои объятия, тут же напряглось: губы превратились в тонкую нитку, брови сдвинулись к переносице, скулы стали острее.

— Да, — коротко ответил он и соскользнул со стула, обходя стол с другой стороны и намереваясь сейчас же исчезнуть из кухни.

— Я все понял, — поспешно ответил омега, все так же глядя в стол и не решаясь поднять глаза на мужчину. От услышанного у него зашлось сердце — он почему-то ни на секунду не сомневался, что альфа способен лишить его книг — тот вообще обладал удивительной способностью мимоходом, одним движением руки ограничивать его со всех сторон. А лишаться того единственного, но дорогого его сердцу источника... информации? развлечения? для Энцио было слишком. Он поджал губы, до белизны впиваясь пальцами в книгу. Он все сделает. А секунду спустя, что понадобилась альфе, чтобы сделать еще один глоток и посмаковать кофе, все-таки поднял на мужчину удивленный взгляд. Он моргнул, словно не веря услышанному, а следом снова напрягся. — С чего вы такой вдруг добрый? — тихо и явно не веря.

***

— Вдруг? — Шеннон вскинул брови в почти что искреннем удивлении. Одной рукой он по-прежнему держал на весу изящную фарфоровую тарелочку, а пальцем другой цеплял тонкую ручку кружки, элегантно придерживая, пусть и не спеша пить. На кистях мужчины всё ещё проглядывали потемневшие следы от заживших укусов. — Энцио, я добр к тебе с того самого момента, как взял под свою опёку. Не без погрешностей, конечно, — Шенн спокойно глотнул кофе, — но ведь и я не святой. — Он пожал плечами, продолжая. — Да, ты пренебрёг моей заботой и сбежал — но за это ты уже понёс наказание. Всё, другого не будет. — Шеннон успокаивающе улыбнулся, но добавил совсем иным тоном — по-прежнему мягким, но убедительно льдистым. — Если, разумеется, ты не совершишь ещё каких-нибудь глупостей, — холодные светлые глаза альфы предупредительно сверкнули строгостью. — Но я верю, что ты умный мальчик — ты отлично показал это, улизнув у меня из-под носа, — и больше так не оступишься. Что я могу на тебя положиться, — альфа ласково усмехнулся и отвел руку, ставя полупустую кружку вместе с блюдцем на стол за собой. — Так что же тебе больше по душе? Море или сосновый бор?..

***

Слушая альфу, Энцио прикрыл глаза. Ну... потому что снова стало как-то слишком больно. Больнее, чем он мог снести и не показать виду. А когда открыл их, то больше уже ни разу не взглянул на мужчину, в очередной раз продемонстрировавшего власть над ним. В очередной раз показавшего, что омега для него был и останется чем-то вроде домашнего животного, которого дрессируют и наказывают за провинность, что выходит за рамки допустимого, не считая нужным видеть в нем мысли, чувства и желания. Приковать цепью, отобрать книги, наказать еще раз — и неважно, что и как мотивирует на эти поступки самого... зверька. Энцио поджал губы, ощущая, как его душит безысходное отчаяние.

Вот и здесь: море или сосновый бор — без права отказаться. Наверное, ему было бы приятно, если все было чуточку иначе... Без этого обманчиво доброго тона, без этих насмехающихся слов заботы. Но дешевле — согласиться.

— Море, — безлико ответил он. Из него словно выпустили воздух. — Я могу идти?

Эницо промолчал. Он уже давно перестал считать или как-то фиксировать разы, когда альфа делал ему больно. Просто так, без причины. А когда он больше не смог и попытался бороться за себя, сделал еще больнее. Слишком сильный, чтобы Энцио мог ему противостоять.

Он послушно пошел за мужчиной в гостиную, там опустился на краешек дивана, так и продолжая прижимать к себе книгу, и молча дождался, когда альфа возьмет ноутбук, сядет рядом (Энцио на несколько мгновений прикрыл глаза и только сильнее вцепился в том), и молча взглянул на фотографии на экране.

***

Шеннон сел рядом — впрочем, не так близко, как мог бы, вполне на деловом расстоянии — и, вбив в поиск запрос, открыл перед Энцио фотогалереи нескольких баз отдыха: лоснящиеся, сочные, грамотно обработанные картинки с чудесным лазурным морем, золотистым песком, лежаками, домиками бунгало и даже пальмами, высаженными при дорогих отелях. Неспешно пролистал несколько фотографий, давая омеге время на то, чтобы рассмотреть их, и негромко комментируя предлагаемые условия, после чего предложил:

— Может, сам посмотришь? А мне скажешь, какое место на вид больше понравилось.

***

При виде такого моря у Энцио дрогнуло в груди. Он не раз вспоминал свой прошлый и единственный  к нему визит, неизменно испытывая тихий восторг перед необъятной мощью океана. Если бы его спросили, хочет ли он снова побывать на побережье, он бы не задумываясь ответил "да". Но здесь и сейчас ситуация была иного плана. Нет, он, конечно же, хотел — в общем и целом, — но боялся.

В том числе и ослушаться. Рука, что потянулась к трэкпаду ноутбука, заметно подрагивала. Наверное, даже не столько от страха, сколько еще и от невозможности ситуацию изменить. Если только не хочет снова быть наказанным — альфа дал это понять более, чем полностью.

Он просмотрел все галереи — молча, никак не комментируя, внимательно изучая фотографии, как того от него и хотели. Из всего, что он увидел, ему больше всего понравились два места. Но озвучивать свою мысль он не собирался. Банально по причине страха, что может не угадать с пожеланиями альфы, выбор его окажется неудачным, а он в итоге — крайним. Разочаровывать мужчину после сказанных тем на кухне слов ему категорически не хотелось.

— Все красивые, — тихо ответил он, убирая руку от трэкпада.

Его облегчение было слишком видимым, чтобы то можно было как-то не заметить. Оно было, наверное, почти осязаемым и ощущаемым. Хотя омега ни вздохнул, ни шевельнулся, когда мужчина забрал у него ноутбук и взял принятие решения на себя, аура напряжения, что сковывало подростка, заметно ослабла.

Получив команду или разрешение идти, он мгновенно вскочил с дивана и поспешил убраться из гостиной подальше от альфы. Если в его жизни и бывали моменты, когда по отношению к мужчине в нем просыпалось что-то вроде симпатии или благодарности — например, как вчера, — то сейчас был явно не тот случай. И винить в этом Энцио мог только себя — надо было внимательнее следить за временем, которому он за книгой потерял счет.

Оказавшись у себя, он положил книгу на кровать, а сам открыл краны, чтобы наполнить ванну водой и пеной. Здесь, за двумя дверьми и в горячей воде он — пусть и ложно — чувствовал себя спокойней.

Издевки про "веревочку на пояс" Энцио не уловил — об этой особенности некоторых племен покойной Земли он еще не успел нигде прочесть, — но подтекст и отношение альфы понял интуитивно и сжал губы в нитку от очередного укола обиды. Мужчине он, само собой, ничего не ответил, только на мгновение блеснул взглядом да снова потух, превращаясь в послушную улитку, чуть выглянувшую из ракушки.

— Как надо сделать? — безучастно спросил он. Не потому что ему интересно, а потому что надо знать, как сделать, и сделать правильно, чтобы альфе не было к чему цепляться.

О том, что он слабо представлял суть "собираться на отдых", он не сказал. Смысл, если его все равно ни во что не ставят? Альфе доставляет удовольствие издеваться, а вовсе не видеть в Энцио кого-то, хоть отчасти похожего на него самого: мыслящего, разумного, имеющего желания и волю — но по стечению обстоятельств лишенного обычного для прочих опыта. Альфе нравится иметь безропотную зверушку на поводке... Он закусил губу. А следом, получив указания, вынул из чемодана книги и принялся собирать в него одежду.