К счастью Энцио — а может, и своему собственному, кто знает — экспериментов омеги с погружением Шеннон не заметил: он как раз сам в это время в очередной раз нырнул, лишь мелькнув дёрнувшимися белыми пятками над водой и уйдя на глубину. Морской пейзаж песочного шельфа с кустами разноцветных водорослей и кораллов лежал перед ним в прозрачной глубине: воду у курорта очищали специальные фильтры, которые и не обнаружишь, если не решишь потрогать какой-нибудь куст, на ощупь оказавшийся совсем не той формы. Алигьери ушел под воду метров на семь, коснулся ладонью дна, подняв густое мутное облачко золотисто-белых песчинок, и сильнее забил ногами, возвращаясь на поверхность. Вынырнул, поспешно схватив воздух ртом и отфыркиваясь, стирая с лица налипшие пряди, из золотисто-льняных ставших невнятного цвета мокрого овса, и огляделся, легкими гребками поворачиваясь в мирно качающих вверх-вниз волнах. Увидел вдалеке на берегу фигурку Энцио, всё также сидящего в прибое — и, резко вдохнув до предела, снова ушёл на глубину...

Он проплавал так минут десять, то исчезая, то снова появляясь над поверхностью воды. Возвращаясь к берегу, снова нырнул, поплыл под водой — и показался над нею уже почти у самой отмели, практически сразу находя ногами дно и поднимаясь из волн. Альфа что-то держал в руке — и это что-то он, приблизившись, протянул омеге. Странным предметом оказалась ярко-красная, шершавая ветка коралла, отломанная им от какого-то из настоящих кустов там, на глубине. Размером с полторы его ладони, бугристая и мелко ветвящаяся, с белизной известняка на сломе — там, где руки альфы выдрали ветку из куста.

— Держи, — сопроводил он свой "подарок" в руки Энцио, — раз уж ты на глубину не ходок. Такие штуки там растут.

И, в общем-то, тем и ограничился, оставив мальчишку с его песком и ракушками, вернулся на лежак — сохнуть и расслабляться дальше.

Они пробыли на пляже ещё около часа, прежде чем солнце, опускавшееся к острову — они были на восточном, жарком утром и более прохладном к ночи берегу, — стало совсем рассеянным, а тени от тентов длинными и совсем серыми. Время начинало клониться к закату, прохладный морской ветерок ощущался сильнее, сырость воздуха стала заметней — всё-таки осень, несмотря на идеальный курортный сезон второй половины сентября, оставалась осенью, что особенно было заметно со спадом солнца. До самого заката оставалось ещё часа два. Самое время было вернуться в бунгало... и вытряхнуть-таки отовсюду этот чёртов песок!

Смыв с себя морскую соль под душем, Шеннон расположился на диване в гостиной, поставив ноутбук на колени вальяжно вытянутых ног. В бунгало воцарилась тишина — даже клавиши под его пальцами утопали в клавиатуре бесшумно, и можно было легко услышать, как с гулким шелестом, массивными вздохами океана бьются о сваи набегающие волны. Не удивительно, что в этом покое омеге не потребовалось много времени, чтобы заснуть в тени, на свежем морском воздухе нижнего яруса веранды. В таком состоянии альфа, доставший из холодильника прохладительные напитки, его и обнаружил — но будить не стал, конечно: лишь тихо поставил стакан со льдом, трубочкой и традиционным зонтиком на столик меж лежаков и удалился к себе.
Улыбаясь.

Если бы только Энцио знал, насколько все было бы проще, моги он, найди он в себе смелость открыть рот и заговорить с альфой. Скажи он, что ему нужно, хочется, желается того-то и того-то — и альфа бы без лишних препирательств дал бы ему это, следуя нормам того негласного соглашения о мире, что сейчас не давало ему, как прежде, против воли омеги наложить на того загребущие руки. Он бы дал ему и интернет в том числе — конечно, не со своего рабочего ноутбука, где и система-то была вовсе не знакомая Энцио Xian, а какая-то своя, написанная лондонскими прогерами в частном порядке и требующая от пользователя весьма и весьма существенного знания кода и нетипичных логических хитростей, без использования которых система просто схлопнется и больше не откроется с этого устройства, — но хоть бы даже с планшета или телефона, ведь не проблема настроить-то. Но омега молчал, омега лелеял свою гордость, дулся, вздыхал и стоически страдал с нею в обнимку, не в силах отцепиться уже от своих обидок и двигаться вперёд, предпочитая простым радостям жизни голое высокомерие. Дитя, подросток, что с него взять — и пуще того, омега, от которого даже в семнадцать ещё нет смысла ждать каких-то серьёзных достижений. Энцио отлично постарался, чтобы своим поведением трусливой улитки создать о себе образ наивного беспомощного дурачка — и Шеннону постоянно приходилось напоминать себе: этот омега, как бы невинно он не дремал на лежаке, вызывая невольное умиление своей проступившей наружу ранимой нежностью, тем, как очаровательно склонена к аккуратному бледному плечу уставшая голова, открывая с другой стороны беззащитную тонкую шею — этот омега смог и договориться с людьми, и не растеряться в городе, и какое-то — пусть ничтожное — время всё же скрываться от поисков, приютившись за пазухой ничего не подозревающего беты.

Нет, конечно, у Марвина Беннета была своя вина — он покусился на омегу, на чужого омегу, на омегу, от которого, несмотря на отсутствие метки, все же пахло альфой, с которым тот жил; на его омегу, чёрт побери, и всякая логика тут отказывала. Но Энцио, ласковый и чуткий мальчик, дорогая игрушка жрецов — втёрся к тому в доверие и остался жить в чужом доме. Иногда Шенна до тихой ярости доводила мысль, что с ним омега, возможно, поступает так же: крутит, вертит своей хитростью, заставляя чуть ли не на цыпочках ходить, пытаясь не спугнуть, не ранить и не задеть его хрупкую сущность, чуть что, готовую рассыпаться если не слезами навзрыд, то обмороками и температурой. Шантажирует, проще говоря, пользуется тем, что слаб, тем, что Алигьери к его этой слабости так отчаянно неравнодушен. До того неравнодушен, что тянется делать всё, что угодно, лишь бы его хоть немного обрадовать — книгой ли, завтраком ли, прогулкой или вот — коралловой веткой, которую захотелось просто принести и показать, чтобы Энцио тоже её увидел, тоже дотронулся и узнал, что это такое. И где в поведении мальчшки глупость, где хитрость, а где простая недалёкость омеги, слово "ёжик" пишущего с пятью ошибками, убеждённого, что от сцепки умирают в муках, но умеющего так ласкать клиента ртом, что тот в упор не замечает напрямую подходящего к нему киллера — Шеннон не знал, и чем больше думал об этом, тем больше запутывался. И потому, не в силах найти ответ прямо сейчас, здесь и немедленно, предпочитал — вынужден был — ждать, затаиться, сдерживаться. Отступить, примириться, дать Энцио проявить себя — и, возможно, узнать его получше. Понять его получше. Потому что сейчас, как ни крути, почти все поступки омеги для Алигьери можно было обобщить как "что, чёрт побери, ты творишь и зачем ты это делаешь?!"..

Интерес омеги от него не укрылся — хоть альфа и сидел спиной на низком диванчике, но настолько прямой взгляд кто угодно почувствовал бы, не то что боевик с умением доверять чутью и предчувствию. Но Шенн и виду не подал, что заметил его — лишь усмехнулся, прихватывая клыком самый край губы и прислушиваясь к этому зудящему ощущению внимания. Омега всё таращился и таращился — жадно и вместе с тем очень осторожно, только потому, должно быть, себе это позволяя, что уверен — альфа затылком не видит. Видит, видит — но пусть, что ли, хоть так почувствует себя в безопасности. Хоть так, тайком, но станет ненадолго смелее — не доводя до кризисных вспышек этой самой смелости.

Пока мальчишка хлопал дверью холодильника и устраивался за маленьким плетеным столиком на кухне попить чайку — мини-бар с напитками и охлаждённые фрукты в бунгало были в свободном доступе — альфа опустил крышку ноутбука и отложил тот на столик, неспешно поднявшись и подойдя к дверному проёму, бамбуковые шторки на котором были сдвинуты в сторону.

— Если ты голоден, мы можем по пути завернуть в кафе и взять еду с собой, — заговорил он, опершись локтем на косяк и уткнув другую руку в бок. — Ты ведь захочешь посмотреть на закат? С этой стороны острова мы его не увидим. Поэтому давай, допивай и поехали. Как раз сорок минут осталось, уже думал идти будить тебя, — альфа примолк и, цепко пройдясь взглядом по тем частям тела омеги, что хоть как-то виднелись ему из-за стола, добавил. — Только бриджи надень. Когда солнце сядет, станет совсем прохладно.

"И мне придётся тебя согревать. Но ты, конечно же, будешь против." — Алигьери косо усмехнулся на уголок рта, по-прежнему бесстрастно созерцая омегу неподвижными голубыми глазами. Идущий от омеги запах сирени манил — и он хотел его. Отвести в комнату, раздеть и повалить на кровать, снова любоваться тем, как маленькая крепкая задница неспешно принимает его в себя до самого основания, такая узкая, что само полное проникновение в неё кажется чем-то на грани фантастики... Но вместо этого они поедут смотреть закат. И то — если омега захочет.

От исполнения острого желания прижать ладонь к лицу Шеннона удерживало только то, что кое-о-чём из его переживаний омеге всё же знать не следует.

Проводив взглядом так и не надкушенный банан, без зазрения совести отправленный омегой в мусорку, Шеннон раздражённо цокнул языком и, когда Энцио попытался проскользнуть мимо, поймал его, аккуратно придержав за запястье и не дав сразу ускользнуть.

— Энцио, на будущее: если ты взял что-то, чтобы съесть — съешь это, — негромко и веско проговорил альфа, чуть наклонив голову и спокойно глядя в глаза мальчишки. — Незачем переводить продукты на блажь.

Святое небо, ну что его теперь, как маленького ребёнка — не выйдешь из-за стола, пока не допьешь? Бесполезно, пробовали уже. Слёз и соплей в тарелке будет больше, чем еды. Алигьери вздохнул, разжимая пальцы, и мотнул головой, направляя омегу идти, куда шёл — в спальню. Взглянул на оставленную кружку чая, вздохнул, но оставил, как есть: вернутся — допьет, а нет — пускай сам убирает. Нечего.

Придорожное кафе с широким паркингом располагалось под "этническим" навесом соломенной крыши и было почти пустым, не считая нескольких посетителей с пивом за барной стойкой, обсуждавших что-то своё. Порывистый ветерок доносил отчаянный сочный запах запекающихся на мангале шашлыков, даже Шеннон, даром что поужинал ещё до пробуждения омеги, невольно сглотнул слюну — и поддался соблазну заказать себе лепешку с мясом и острыми овощами. Мальчишке он сунул в руки меню, предлагая выбрать самостоятельно — а после наказал упаковать заказ с собой. Сам альфа дальше вёл машину одной рукой, с аппетитом выедая из хрустящего бумажного пакета ароматную, с пылу с жару лепешку с пропитанной соусом начинкой. Пакет с едой для Энцио стоял у омеги на коленях — в полном распоряжении последнего.

Дорога на югозападную окраину острова заняла у них от силы минут двадцать, считая время в кафе — "культурная" часть острова осталась позади, вдоль дороги потянулись крутобокие холмы по одну руку и дикие песчано-галечные пляжи по другую. Один из пологих скалистых утёсов — высотой, наверное, метров восемь на самом конце, а то и десять — выдавался в море, нависая над пляжем, на который вечерним прибоем выбросило густую зеленую "бороду" водорослей. Припарковав вездеход на крошечном, всего на три-четыре машины съезде возле этого утёса, Шенн открыл дверь со своей стороны:

— Приехали, можно выходить, — прокомментировал он, поднимаясь.

К наступающей ночи, когда солнце уже не светит на землю и вот-вот нырнёт за линию горизонта, стало действительно холоднее — не так, конечно, как в городе, но приятной отрезвляющей морской прохладой. Ветер, разгулявшийся на просторе — здесь, на краю острова, береговая линия выступала вперёд, и море охватывало пейзаж со всех трёх сторон, тянулось, сколько хватало взгляда, обманчиво сливаясь вдалеке с уводящей вперёд кольцевой дорогой. Простор океана неспокойным могуществом поднимающихся волн простирался впереди, представая во всём своём несказанном масштабе. Где-то там, за много-много километров вперед и по левую руку будет лондонский порт, но близ островов грузовые корабли не ходят — заповедную зону кораллового рифа, в преддверии которого раскинулся почти полностью искусственно возведённый архипелаг, предписано было обходить десятой дорогой. Что ж, памятуя уроки прошлого, приходилось терпеть неудобства в настоящем — и роптать по поводу дополнительных затрат энергии никому и в голову не приходило... иначе эту голову могли бы враз откусить ярые "зелёные".

Глубоко вдохнув свежего, прохладным ветром треплющего пряди волос воздуха, Шенн огляделся — и, не спеша пока выходить из-за машины, подбородком указал Энцио на утёс:

— Ты поднимись, посмотри с высоты. Оттуда отличный вид, тебе понравится.

Когда Энцио вспугнутой козой рванул наверх, прихватив с собой пакет с едой, альфа на какое-то время задержался у машины — постоял, задумчиво опираясь бёдрами на капот и спрятав руки в карманы кремово-белых брюк, посмотрел на море и небо, окрашенное в предзакатные цвета. Солнце едва-едва касалось земли самым краем лучей, золотящих землю, и даже самые мелкие камешки гальки от такого света отбрасывали сюрреалистично длинные тени. Поднимаясь, Шенн привычно щелкнул в кармане брелком сигнализации и совершенно неспешным шагом пошёл следом за омегой, взбираясь на утёс. Солнце заходило по правую руку, и смотреть в ту сторону было решительно невозможно, приходилось щуриться — весь край неба был залит рыже-золотым светом, преломляющимся в лёгких росчерках облаков на тысячи оттенков. Левая сторона моря уже была ощутимо темнее, погружаясь в холодный и глубокий синий оттенок. Уже видна была луна, бледным пятном поднявшаяся над водой, но пока заметно проигрывающая солнцу в яркости. Ветер бил в плечо, трепал пряди волосы и короткие рукава рубашки — но, в общем-то, был скорее приятным дополнением, чем помехой.

Засмотревшись в сторону, Алигьери с заметным удивлением перевёл взгляд на Энцио, остановившись, когда мальчишка вдруг на него вызверился, вцепляясь в свою еду, словно вспугнутый мелкий зверёк. Тасманийский дьявол, подумалось альфе. Такой же маленький, юркий и зубастый со своим чёрным мехом. Недоумение на его лице быстро перетекло в снисходительное признание: мол, вы только гляньте, кто тут шипеть пытается. Впрочем, Шеннон очень быстро снова свёл всё к спокойному, пристальному вниманию, подобному каплям холодного геля — таким же тягучим и стекающим неторопливыми каплями.

— Разве я тебе запрещаю есть, Энцио? — медленно и веско поинтересовался он, самой интонацией намекая на несуразность вопроса. Не только не запрещал — но и сам в кафе привёз, и выбрать позволил, что душе угодно, хоть бы и без мяса. — Или мешаю? Отбираю еду? Нет ведь, — мягко ответил он на свой собственный вопрос и вздохнул. — Всё ещё не можешь есть в моём присутствии? Когда же ты наконец поумнеешь...

Последнее альфа заметил уже едва слышно, себе под нос, сокрушенно покачав головой, но без всякой настойчивости отходя от омеги шагов на десять в сторону — сколько позволял утёс, встав за полшага до другого края и безучастно отвернувшись от мальчишки. Внизу за обгрызенным скалистым краем покачивалась глубокая вода: утёс этот был любимым местом ныряльщиков, и именно из их репортажей Шенн и узнал о существовании этого местечка. Вот только время для ныряний было не самое приятное... Альфа усмехнулся и окликнул через плечо, явно забавляясь — улыбки, может, толком и не было видно, но в голосе она слышалась отлично:

— Так нормально? Или мне вообще уйти?..

Шенн, которому ответ Энцио прилетел в загривок, уже снова смотрел на воду — и кусал губы, чтобы совсем уж не рассмеяться. Лихая дурная волна подхватила его и теперь несла навстречу манящему риску, желанию пощекотать нервы — и сейчас ему это казалось очень, очень забавным. Проучить разошедшегося к вечеру мальчишку, снова пытающегося показать зубки да поклацать ими. Никогда он не сможет, хах! Боги, какой же он всё-таки ребёнок ещё. Капризуля храмовая. Алигьери улыбнулся, натягивая на лицо более-менее умиротворенное выражение, и повернулся к мальчишке лицом, незаметно подшагнув пятками к самому краю утёса. Спину защекотало терпкое предчувствие, нетерпение, желание окунуться в невесомость. Альфа облизнул нижнюю губу.

— Подальше? — переспросил он как будто даже с ноткой грусти в голосе — чисто театральной разумеется. Солнце садилось у него прямо за спиной, очерчивая ореолом света атлетичный белый силуэт. — Что ж, подальше так подальше... — Шеннон прискорбно вздохнул, опуская взгляд, и с расслабленным лицом подался назад, разводя руки. Секунда — и он, сверкнув в небо уже никем не замеченной улыбкой искреннего восторга, на момент охватившего его целиком, когда инстинкты полыхнули по нервам секундной паникой падения, опрокинулся за край. Внизу раздался тяжелый всплеск, слизанный шумом набегающих на утёс волн.

В полёте Алигьери вывернулся и вытянул руки, рыбкой войдя в воду и сильным гребком ненадолго уйдя на глубину. Взбодрённая свежесть ощущений наполняла тело приятной легкостью — альфа вынырнул, вскинувшись над водой, и глубоко вдохнул какой-то особенно сладкий в этот момент воздух, ладонью стирая волосы со лба. Прохлада ветра скользнула по плечам, к которым прилипла ставшая почти прозрачной белая рубашка, но он снова загрёб руками, погружаясь почти до носа, и неспешно поплыл к берегу. Задрал голову на мгновение, любопытствуя, как там Энцио, но толком ничего не увидел на высоте и против света — и ровными гребками двинулся вокруг утёса к мелководью...

Выбираться из тёплой ещё, защищающей от ветра воды на мелководье, когда от солнца остались одни только постепенно угасающие лучи над горизонтом, озаряющие небо розовато-алым, совсем не хотелось. Но деваться было некуда, море закончилось, и Шеннону волей-неволей пришлось подняться на ноги — по колено в воде, со стекающими со складок одежды струями воды. Встряхнулся, зябко поводя плечами — ветреная прохлада была немилосердна к спине, залепленной тонкой мокрой тканью, — и побрёл наверх, по разъезжающемуся под ногами галечному песку. В лёгких летних туфлях мужчины всхлюпывала вода, вытекая и выдавливаясь под шагами сквозь мелкие дырочки в коже.

Но, хоть и мёрз теперь, с усилием сдерживая рефлекторную дрожь в мышцах, Шеннон был доволен. Доволен ощущениями — которых, признаться честно, всё-таки не хватало в обыденной жизни и покое, затянувшем его на последней неделе слишком глубоко в себя. Ладно, один на один с собой эта "безработица" ещё не так напрягала, наоборот, воспринималась каким-то благородным пасторальным ожиданием, но рядом с омегой он волей-неволей превращался не в умиротворённого покоем отшельника, а в какую-то суетливую курицу-наседку: здесь выгуляй, тут не обидь, туда накорми, там круг надуй... Всё это, хоть и не было ему в тягость, оставляло на душе странный осадочек: альфа разрывался между своим, привычным образом жизни, полным столь необходимого его натуре напряжения, вызова и опасности, и тем, к чему его тянуло сердцем, к чему он, по воле или против неё, находил себя принадлежащим и — эх — так или иначе смирившимся с этим. И то, и другое было нужно ему, но — пока эти две сферы его жизни никак не желали синхронизироваться, вынуждая метаться между ними, как меж разных берегов.

Доволен он был и тем выражением искреннего, пробирающего до печенок испуга, отразившегося на лице омеги в момент его так называемого "падения". Ага! Так-то — если ты на самом деле так хотел остаться один, то чего же испугался до такой степени? Впрочем, глубокое удовлетворение — вызванное, пусть Алигьери не слишком-то это осознавал в себе, ещё и мстительным желанием заставить мальчишку поволноваться так же, как он сам волновался за него, как испугался внезапного исчезновения — быстро подёрнулось лёгкой паутинкой ласкового сочувствия: бедняга, так перепугался — наверняка до сих пор дрожит, если и вовсе не расплакался от пережитого! Ах, наивное дитя. Что ж, хоть будет знать теперь, что с некоторыми желаниями стоит быть поосторожнее...

Но на утёсе Шеннона ждал отнюдь не зарёванный омега — а совсем иной сюрприз. Он ещё с подножия не увидел никого наверху — благо, полого поднимающийся вверх утёс был достаточно широк и отлично просматривался, — и замер, напрягшись с ощеренной злобой. Только у камня виднелся брошенный пакет да опрокинутый на землю стакан с колой, уже впитавшейся в песок мокрым пятном. Этот дурак что, за ним прыгнул или свалился?! — мелькнула гневная мысль; но Шенн не слышал звука удара о воду. Быстро оглядевшись и не заметив омеги ни у машины, ни где-либо ещё, альфа всё-таки подбежал к краю и глянул вниз. Ничего, голый океан, ещё только более тёмный, почти чёрный под темнеющим небом. Бл#ть! Он же не умеет плавать!..

Впрочем, прежде чем прыгать снова и искать Энцио под водой, Алигьери всё-таки схватился за телефон, вытаскивая тот из плотно застёгнутого нагрудного кармана. Неубиваемая трубка, стоящая, как хороший магнитокар, могла бы принять сигнал и под толщей воды, если б на него было, кому ответить, так что, разумеется, от купания ей ничего не сделалось — только пару мелких капелек, собравшихся на водоотталкивающей поверхности, стряхнуло движением. Он рефлекторно вскинул трубку к уху, со зло ощеренным лицом поворачиваясь и осматривая с утёса диковатые полустепные холмы вокруг — всё же флора искусственного острова, несмотря на смоделированную и налаженную ирригационную систему, могла соперничать с жёстким солнцем лишь в непосредственных границах окультуренной земли, поодаль превращаясь в высушенные зноем и колючие кустарниковые заросли с бледно-коричневой мелкой листвой да едва живую траву такого же бурого оттенка, нечастыми купами разбросанную по слежавшейся и высушенной земле. Вскинул — и быстро опомнился, брошенный вызов не успел дать и гудка: ага, конечно, поднимет его омега сейчас, держи карман шире. Он хоть и проверил перед выходом, чтобы Энцио снова сунул телефон в карман, но понимал, что толку от трубки не так-то много. Досадливо щелкнув языком, альфа такими же рваными, жестко-нацеленными движениями принялся пробивать запуск программы слежения, тяжело дыша сквозь сцепленные зубы. Ну этот козлёнок у него попляшет, если только цел и здоров...

Гнев заставил его забыть о холоде — и тем острее стало недоброе выражение сощурившихся глаз, когда на экране отразился приближенный кусок карты, мерным миганием показывающий, как маячок отдаляется прочь от дороги куда-то ещё дальше в дикие заросли со скоростью быстро идущего человека. Убежал, значит! Не похитили, не утонул — взял и убежал! Скотина. С коротким раздраженным "тск" сквозь зубы Алигьери спустился с утёса, жестко впечатывая в землю шаги. Бросил телефон на капот машины и принялся, бдительно поглядывая на экран, снимать и отжимать одежду: рубашку, брюки, вытряхнуть остатки воды из туфель... Приведя себя в относительный порядок — насколько он возможен, когда ты мокрый с ног до головы, а ветер едва только начал подсушивать верхние пряди волос, нитками посветлее выбившиеся из основной липнущей к шее и спине влажной массы, — Шенн сел за руль, размашисто плюхаясь на сидение, и потянулся к бардачку. Достал оттуда и зацепил на запястье специальное крепление для телефона, позволявшее освободить руки, но продолжать следить за экраном. Точка двигалась неровно, хаотично, то давая крена к дороге, то снова отходя от неё — но далеко уйти Энцио не успел за эти от силы десять минут. Альфа, с натугой выпустив носом воздух — как только пар у него из ноздрей не пошёл, — вдавил педаль в пол, срывая с места вильнувшую задними колёсами машину. Сердце едко травило: здесь, конечно, нет диких животных и иных опасностей, но мало ли, что может случиться с дурным омегой, пока он там один! Мотор глухо взревел оборотами, загнанными глубоко под капот, и вездеход рванул по трассе, полукругом срезая расстояние. Поравнявшись с точкой и снизив скорость, Шенн еще минуту или две ехал вдоль обочины, присматриваясь к карте — прежде чем остановиться с опережением, хлопнуть дверью и заскользить вниз с насыпи.

Ему пришлось дать небольшую петлю по тёмным, полным скрежета мелких безвредных насекомых и отголосков нагретой за день земли зарослям, прежде чем он вышел наперерез приближающейся точке. Оперся рукой о дерево, глубоко и тщательно вдохнув суховатый, полный каких-то незнакомых травяных запахов воздух и силясь успокоиться. Взгляд альфы был мрачен, но лицу своему он попытался придать сравнительно ровное выражение, осуждающе — хотя всё равно, вряд ли это можно было разглядеть в темноте, которую совсем не помогали сделать реже кружащиеся тут и там светлячки, — взглянув на Энцио, когда тот, живой и на первый взгляд невредимый, быстрым нервным шагом, издалека ещё слышавшимся по шуршанию кустов, выбрался на прогалину.

— Ну и? — риторически поинтересовался Шеннон, чья белая, хоть и измято-мокрая одежда ясно обрисовывала силуэт в темноте. — И куда это ты собрался на ночь глядя?..

Когда Энцио вышел на просвет, их шуршания шагов превратившись в нормального живого юношу-омегу, Шеннон ощутил, как по загривку мелкими иголочками сбежала волна облегчения. Всё в порядке. Всё же точка на карте — это точка на карте, её даёт телефон, а не сам омега. Пока он не мог убедиться своими глазами — тонкая, едко свербящая изнутри ниточка опасения, подозрения, недоверия оставалась при нём. Алигьери качнул бровями в секундной задумчивости: определённо, стоило придумать маячок, который будет неотделим от Энцио — для его собственной уверенности. Потому что телефон можно и выкинуть, а вот запитанный от мышечных импульсов маячок в кости руки — от этого уже так просто не избавишься, не отключишь и дома не забудешь при сборах...

Напрасно Энцио ждал, что альфа сейчас начнёт крушить, ломать и выкручивать ему руки в злобе за выходку. Холодное негодование, подхлестывающее его изнутри, лишь сейчас дало о себе знать — когда отступил страх. Страх того, что с омегой, оставшимся без присмотра, что-то может случиться: не утопление — так падение с вывихами или и вовсе сломанными костями, степная колючка под ногой, что угодно! Дурак малолетний, соображением не обремененный. Да что он вообще может один-то? Какими куриными мозгами надо обладать, чтобы бегом кинуться в темноте по незнакомым кустам? На тот момент во все способности, сколько бы их Энцио не продемонстрировал до этого, Шеннону резко перестало вериться — хотя бы потому, что всей этой демонстрацией в прошлый раз омега себе точно лучше не сделал. Да и в этот раз — ничего не изменилось. Дураком был, дураком и остается. Пуганым капризным подростком. Так испугался, что решил сбежать? На подготовленный план это точно не походило.

— Не лучшее время для пробежек, Энцио, — мягко произнёс Алигьери увещевательным тоном, делая шаг вперёд: один, другой — такой же неспешный, как и его слова. — После заката темнеет быстро, ты мог споткнуться, упасть и сломать себе что-нибудь. И колючек здесь много, не оцарапался...? — Ехидное "спринтер несчастный" Шеннон усилием воли заставил себя попридержать на кончике языка. Он остановился в шаге от омеги, напряженно вжавшего голову в плечи и с диковатым опасением на него глядевшего. Ага, напакостил, дерзостью своей бросил пригоршню песка в глаза — и ждёт теперь, а что же будет. Но хоть убегать не пытается — а то лови его потом по кустам да буеракам, опять все руки искусает, паршивец... Алигьери потому и не спешил — не хотел спугнуть дурную дичь, с каждым шагом всё настороженнее ожидая момента, когда придётся одним прыжком броситься и схватить его. Ближе, ближе, ещё ближе...

Бросаться не пришлось. Должно быть, омега понимал, что альфе он всё равно не соперник — а почти километровая пробежка порядком истощила его собственные силы. Шеннон скользнул сдержанным взглядом вверх-вниз по тонкокостной фигурке. Ну вот и что с ним таким делать? Омега напрашивался на удар — всей этой своей хлипкой подрагивающей сутью, вызывающей уже в том, что не желает отступать и продолжает мелко пакостить превосходящей силе. Сволочь мелкая. Альфа с силой прижал язык к нёбу, сдерживая раздражение. Стрекочущий ор кузнечиков и какой-то ещё мелюзги резал уши. Мальчишка нарочно, он всё это делает нарочно — проверяет на прочность, хочет посмотреть, когда же альфа не выдержит и нарушит данное слово. Уже за одно это хотелось приложить его крепкой оплеухой, чтобы знал своё место и не выеживался. Шеннон медленно выдохнул носом.

Хрен тебе, так просто я не сдамся. А хватит ли смелости шагнуть ещё дальше, сдвинуть клапан ещё сильнее?.. Что ты предпочтешь — плясать на моих нервах и получить за это по заслугам, или жить спокойно в тех пределах, в каких тебе ничего не грозит?

— Пойдём, — спокойно сказал он, прерывая недолгую паузу молчания, и повернулся, делая шаг в ту сторону, где оставил машину. Ладонь его опущенной вдоль тела руки на мгновение сжалась со всей силой и снова расслабилась. Больше всего хотелось схватить мальчишку за руку, не отпустить, стиснуть пальцы на тонком запястье так, чтобы этот захват уже ничто и никогда не смогло разорвать, почувствовать в своей ладони тонкое живое тепло его тела. Но альфа сдерживал себя — в первую очередь себя, вынуждая идти ровно, дышать ровно — потому что за одним прикосновением сложно удержаться от второго, от третьего...

Слишком сильно пахла сирень. Слишком сильно — казалось, расцвели разом все кусты в округе, оказавшись вовсе не акацией. Слишком сильно, чтобы не хотеть здесь, сейчас же, сразу же — сжать, скрутить, целовать сладкий рот и кусать губы, давая волю снедающему изнутри желанию, только подстёгнутому гневом и страхом. Применить, наконец, омегу по тому прямому назначению, для которого омеги вообще нужны. Насадить на член и вытрахать прямо на переднем сидении, цепляющимся за руль авто, на трассе, пустой на несколько километров вокруг — а потом скинуть на заднее и оставить вспоминать, кто он такой и зачем он вообще существует.

Но Шеннон уже решил, что будет иначе, и не собирался от своего решения отступать. Морозный холод можжевельника и потрескивающая статическим электричеством сила воли, напряжённая до предела, пропитали каждое его движение — нарочито неспешное, дающее омеге время осознать и подумать — как будет лучше и что лучше, вообще-то, альфе сейчас уже не перечить...

Шеннон придержал шаг, пока они медленно, словно на самом размеренном вечернем моционе продвигались по пахнущей жаром сухой земле, обходя колючие кустарники, полные мерцания суетливых светлячков и ночного гомона летних насекомых. Он не оборачивался, но слышал, что омега идёт за ним: неуклюже, неловко, сковано, ещё толком не отдышавшись от долгого бега, но идёт, следуя за хорошо заметной в темноте белой рубашкой. Толком высохнуть его одежда ещё не успела, но вдали от морского ветра это уже не доставляло такого дискомфорта. А вот подмокшее из-за неё сидение в машине, конечно, будет не самым приятным делом — но потом.

Медлил Алигьери не только из-за того, что за ним ковыляет мальчишка — альфа был в глубоком замешательстве, давя его в себе и считая вдохи. Нутро гневно кипело и требовало не оставлять проступок омеги без внимания, не спускать ему с рук такого самоуправства — но и как повлиять на него, как приструнить так, что не сделать ещё хуже, Шеннон не знал. Сломать, укротить, привязать его — будет проще простого. Но не этого альфа хотел. А омега был слишком дурак, чтобы сопротивляться в меру своих сил — а не вот так, как рыба, на пределе разгона выскакивающая из воды. Маленький козлящий ублюдок. Чего же ты хочешь добиться своими фокусами — новой пытки, порки?!.. Кому и что ты докажешь, если перейдёшь все границы терпения? Шенн уже слышал у себя в ушах такой осипше горький, но тайно торжествующий голосок — "я знал, что вашему слову нельзя верить!.." Знал он! Придурок, ч-чёрт... придурок!..

Впереди показалась насыпь шоссе. Поднявшись по ней до середины, Шенн обернулся было, чтобы подать Энцио руку и помочь взобраться следом — но омега, явно избегая его, шустро взобрался сам и забился на сидение машины. Захлопнув дверь за ним чуть резче, чем следовало бы, альфа обошёл машину, и секунд пять стоял, открыв водительскую дверь — прежде чем вдохнуть поглубже и решительно опуститься на сидение, одним оборотом ключа заводя мотор.

— Я надеюсь, из случившегося ты сделаешь правильные выводы, — ровным, спокойным — даже слишком спокойным, так и сквозящим сдержанностью — тоном проговорил Алигьери минуты, наверное, через три мягкого шума двигателя и шуршания трассы под колёсами вездехода. В окна над опущенными до предела стёклами врывался приятный прохладный ветер, забираясь под влажный воротник рубашки, небо стемнело и потеряло теплоту тона — серебристый свет Гекаты теперь заливал всё вокруг. — Будь осторожнее со своими желаниями, Энцио. Они иногда сбываются. — Шенн немного помолчал, прежде чем продолжить весьма убедительно. — Я не шучу: однажды я действительно могу не вернуться. И что ты будешь делать тогда: бежать без оглядки, пока не упадёшь без сил?..

Мимолётно усмехнувшись вслед собственному риторическому сарказму, он повёл головой, глянув на зеркала перед поворотом. За делом отвлечься оказалось легче — хотя на омегу Шеннон старался не смотреть, избегая рвущего злого чувства, так и подбивающего под локоть прижать скотёныша к креслу и максимально ясно прорычать на ухо всё, что он альфа имеет ему сказать. Чтоб в следующий раз и икнуть не смел на тему побега. Алигьери сильнее сжал пальцы на руле.

— Я волновался за тебя, — продолжил он спустя какое-то время. — Поэтому, пожалуйста, — с холодным нажимом произнёс Шенн, — больше такой херни не вытворяй. Не испытывай моё терпение почём зря. Или было мало в прошлый раз?.. — мстительно припечатал он, напоминая, чем закончилась прошлая такая... пробежечка, поначалу вынувшая у альфы все нервы внезапным исчезновением омеги.

И снова повисло молчание. Остров был невелик, и обогнуть его по большей дуге — это ещё минут десять времени. Высказавшись, Алигьери постепенно успокоился — во всяком случае, до того взял себя в руки, чтобы не давиться собственной злобой. А может, и луна за окном — полная, сочного и блестящего серебристого цвета — по-своему успокаивала холодным тоном, пропитавшим всё вокруг.

— Полнолуние сегодня, — отметил Шенн очевидную вещь, глядя на свои пальцы, захваченные полукругом серебристого света из-за лобового стекла — только затем, чтобы следом проговорить. — Остановимся посмотреть? Отсюда всё же вид получше, чем со ступенек бунгало.

И хотя религиозность мальчишки совсем не украшала того в глазах Шеннона, альфа уже и на это в общем и целом забил: да пусть себе верит хоть в чёрта рогатого, лишь бы ерунды не городил и не подменял своей верой объективные знания о мире.

Однако ответил ему не омега — вернее, не весь омега. Энцио молчал, но вот желудок его обета тишины не выдержал: загудел и взбурлил требовательно, заставив мальчишку скривиться и съежиться.

— О-о-о, — только и протянул Алигьери самую чуточку насмешливо, скосив взгляд. И только вздохнул да головой покачал: пьеса-эпопея "Накорми омегу", акт третий...

Останавливаться не стали: вместо этого, когда впереди показались первые огни — пригородной заправочной станции — Шеннон крутанул руль и свернул на стоянку возле неё. Бодрая вывеска "24h markt" над традиционным "заправочным" магазинчиком сопутствующих товаров обещала базовый ассортимент быстрой пищи вроде хот-догов с кофе.

Над закатанной в бетон и изоляционную резину заправкой гулял прохладный ветерок. Автоматические двери раздвинулись перед ними с мелодичным позвякиванием, впуская в небольшой пустой магазинчик. Шенн сразу же направился к кассе, уже возле неё оглянувшись на омегу и качнув головой на стенд с описаниями начинок для хот-догов и горячих сэндвичей.

— Ну, что будешь? — миролюбиво поинтересовался альфа, чуть улыбнувшись своему подопечному.

Такой смелости от омеги Шеннон, судя по его на момент вытянувшемуся лицу, точно не ожидал — целый бургер и даже с мясом! — но язвить на тему взаимозаменяемых размеров бургера и размеров Энцио или "у тебя рот не треснет?" не стал, лаконично протянув всё слышавшей девушке за кассой платёжную карту. Предчувствие проблем не оправдало себя: мальчишка был настолько голоден, что начисто позабыл о всякой привередливости и переборчивости — я это запомню, подумал киллер про себя, усмехнувшись уголком рта. О своих интересах он тоже не забыл, и вместе с воистину королевским сытным бургером им вскоре подали горячий хрустящий бутерброд с сыром и ветчиной, который альфа аналогично принялся поедать, не откладывая — благо, не то что очереди, но даже других посетителей в магазинчике не было, и можно было спокойно стоять, смешливо поглядывая на оголодавшего омегу и дожидаясь, пока девушка услужливо заварит им кофе, идущий в довесок к бургеру и бутерброду по ночной акции.

— Пожалуйста, ваш кофе и сахар, — услужливо улыбнулась она, синхронно выставляя на прилавок два стаканчика, закрытых аккуратными крышками, и выкладывая положенных четыре палочки сахарного песка. Шенн, только что отгрызший приличный кусок хрустящей булки, ещё ничего не успел прожевать, и потому ограничился признательным кивком. И, поймав взгляд Энцио, опять же головой указал ему на стаканчики:

— М? — мол, "Как насчёт попробовать?". Свой стаканчик с кофе Алигьери взял незамедлительно — правда, сахара досыпать не стал, осторожными и небольшими глотками отпивая с приоткрытого лунообразной выемкой края да с любопытством вскидывая светлые брови, вопросительно эдак наблюдая поверх него за мальчишкой...

Сначала Шенн не понял, в чём причина заминки — Энцио не нравится кофе? он не хочет пить то, что купил ему альфа? — но растерянность в расширившемся взгляде омеги, метавшийся туда-сюда, его цепко сжавшие бургер за края тонкие пальчики и нетерпеливое голодное сглатывание несколько прояснили ситуацию. Повернув голову, чтобы скрыть полезшую на губы усмешку, Алигьери, ничтоже сумняшеся, закусил свой бутерброд и освободившейся рукой подхватил второй стаканчик, кинув зоркий взгляд по сторонам в поисках места, где всё это можно будет съесть и выпить более обстоятельно, нежели на ходу у кассы.

Место таковое и впрямь обнаружилось — небольшой, человек на шесть или восемь уголок с двумя столиками, стульями и крохотными угловыми диванами. Указательно качнув головой, альфа отвел мальчишку к ближайшему столику и, составив на него стаканы, с удобством расположился на диване, вытянув ноги. В кафе-магазине было значительно теплее, чем снаружи в ветреной ночи пусть южного и солнечного, но всё же сентября, и комфортом этим Шеннон пользовался в своё удовольствие, неспешно потягивая кофе и откусывая бутерброд. Горячая, свежая, вкусная пища и терпкий горьковатый кофе, оттеняющий божественный вкус ветчины и сыра — что может быть лучше? Ну, наверное, только смотреть, как пахнущий сиренью омега борется с кингс-бургером, как полевая мышь с головой сыра, откусывая понемногу то там, то сям.

— Попробуй, пока горячее, — Шенн потянулся вперёд и пододвинул к омеге стаканчик с кофе, с крышки которого чуть не упали палочки с сахаром. — Иначе будет уже не вкусно. Не понравится — добавишь сахар.

И снова откинулся на спинку дивана, с приподнимающей левый уголок рта усмешкой созерцательно наблюдая тонкую фигурку напротив. Память об омежьих выкручивающих проказах осталась, но гнев ушёл, без следа просочился в щели куда-то прочь, и Алигьери, как ни пытался, не мог снова вызвать в себе ничего, кроме тихой досады. Ну что такое, а? Обычно, если альфе действительно хотелось кого-то прищучить — то оно хотелось раз и навсегда, и долго, как правило, не затягивалось. И если там, в зарослях акации, он действительно был готов омегу чуть ли не распять — на резиновом кресте, с дилдо у задницы вместо перекладины для ног, и буквально что вытрахивать из малолетнего грешника мольбы и покаяния — те самые, которым, как он привык считать, грош цена, а за все "простите, я больше не буду" лучше ответит пистолет и пуля из виска — то теперь... Теперь на это голодное, растерянное, подрагивающее нечто с чайными глазами-озёрами, чуть что, готовыми наполниться слезами, он мог только смотреть и вздыхать, ограничиваясь покровительственным потрепыванием ладони по макушке. А что ещё с ним делать, право слово, совсем же зачахнет иначе. Какая-то логическая ошибка, кроющаяся во всём этом, не давала Шеннону покоя, но когда вообще эмоции хоть в чём-то слушались голову? Будь ты хоть трижды снайпер в звании майора, знай ты хоть тысячу, хоть миллион секретов и тонкостей о том, как вынуть человека из мира, не оставив и следа его исчезновения — плевать они хотели на все эти факты и обстоятельства с обязательствами. Нехорошо это, конечно, неправильно — но кто, чёрт возьми, может быть по одним только правилам и идеалам? И если в решающий момент он не сможет переступить через своё сердце так, как прежде без особых усилий оставлял при себе только голову и холодный расчёт — что ж... ну, значит, судьба у него такая — однажды не выжить. Алигьери, в общем-то, знал это задолго до появления в его жизни этой пахнущей сиренью беды с острыми локтями и коленками.

"Надо почаще ему вот так аппетит нагуливать, — лениво подумал альфа, — глядишь, после десятка таких бургеров ветром сдувать и перестанет..."

От неподдельной искренности эмоций на лице омеги, огорчённого, разочарованного и удивлённого горьким вкусом быстрорастворимого кофе без сахара, Шеннон непроизвольно заулыбался, приподнимая брови — без всякой задней мысли; но тут же спохватился: подумает ещё, что альфа издевается, подсовывая горькую гадость под нос заради посмеяться. И одним усилием воли вытащил на лицо что-то приблизительно напоминающее сочувствие. Ну, как вытащил... хотя бы улыбку согнал, и то хлеб.

— Не понравилось? — уточнил он как будто бы даже слегка расстроенно. — Добавишь сахар? Попробуй, с ним не так горько. Или взять тебе что-нибудь другое? Чай или сок?

Он подался вперёд, опершись одним локтем о столешницу и костяшками полусогнутых пальцев подперев щеку, по-прежнему внимательно и участливо глядя на омегу перед собой. Глядя — и поневоле любуясь худенькой фигуркой, аккуратным кукольным лицом с большими глазами... по сути, только они из-за бургера и виднелись более-менее ясно; тонкими пальцами и узкими, словно стеклянными запястьями. Ох, многое он бы отдал, чтобы иметь возможность за эти самые запястья прижать его к стене или кровати, и целовать, и ласкать пахнущее сиренью хрупкое тело, которому ещё только предстоит обрасти хоть какой-то адекватной мышечной массой... а пока оно остаётся легким, как пёрышко — и Шенна это совершенно устраивало: что так, что эдак — этот омега был удобен и приятен ему, как никто иной, а подкормить и подтянуть его следует ради его же собственного омежьего блага. И уж точно не Гекату должен был Энцио благодарить за то, что он после всех своих выходок он имеет возможность спокойно сидеть и ужинать вкусным бургером, а не вымаливать прощение на коленях — соблазн, который для альфы был и оставался велик... нет, не Гекату — но беспринципную химию, утвердившую свои законы не то что над волей альфы — но более того, сквозь единственное этой воли слабое место: желание. Желание, проекцией которого омега, сам того не осознавая, был от макушки до пят, до самых кончиков пальцев.

Впрочем, полноценную химию он с учительницами начнёт проходить хорошо если в следующем полугодии...

Реакция омеги, его уступчивое, робкое движение, смущенная попытка избежать прямого и внимательного взгляда альфы, последнему отозвалась лишь ещё более хлесткой волной азарта, щекочущего под рёбрами нетерпения. О, ему не только приятно было видеть, как жмётся и тушуется мальчишка, не только это дразнило его, вызывая желание надавить сильнее — ему хотелось довести его до полного изнеможения этим трепещущим, волнительным чувством, загнать в самый угол, вынудить раскрыться, как упрямую морскую ракушку, прячущую волшебную жемчужину между створ. Шенн заставил себя медленно, тихо, очень тихо выдохнуть через нос. Всё это красивые, изворотливые слова, а на деле — на деле ему просто хочется его трахнуть. Чтобы снова извивался, выгибался, стонал, кричал, царапал ногтями ногтями простыню и молил о спасении от сладких терзаний. Ч-чёрт... это уже начинало становиться проблемой — то, как часто и сильно ему хочется секса, и как Энцио готов подожжённой ракетой взвиться и взорваться под потолком, стоит альфе только намекнуть на что-то подобное, стоит ему только оказаться ближе, чем на метр. Усилием воли сконцентрировавшись на вдохе-выдохе, Алигьери на мгновение прикрыл глаза, прижимая ладонь к холодной поверхности стола — и сразу же поднялся на ноги:

— Хорошо, — спокойно согласился он. И за мягкой улыбкой, едва тронувшей уголки губ, дело не стало. Удивительный, в самом деле, факт — насколько глубоко он может убирать свою натуру, когда в этом возникает необходимость. Хотя запах, стойкий и острый, холодный запах горьковатой можжевеловой хвои был и оставался неизменен — и говорил, как водится, сам за себя. Других подтверждений тому, что он всё-таки альфа, от Шеннона просто не требовалось. — Возьму тебе чаю. Томатный сок будешь потом?..

Обменявшись парой вежливых слов и кивков с радушно улыбающейся девушкой за кассой, Шенн расплатился и вернулся за столик, ставя перед омегой на выбор плотный стаканчик с горячим чаем под крышечкой и высокую упаковку томатного сока с трубочкой на боку. Плюхнувшись на диванчик, Алигьери небрежно откинул одну руку на спинку, указующе качнув головой:

— Пей и доедай, — постановил он. — И пойдём. Ты устал? Хочешь обратно в бунгало?.. — придирчиво уточнил, склоняя голову к плечу и не отводя от Энцио спокойного, изучающего взгляда.

Улегшись на нешироком, коротковатом ему диванчике в комнате-гостиной, Шенн всю ночь спал вполуха — но спал: подумать только, где смогла пригодиться рабочая привычка передрёмывать между делом в любой позе и любом состоянии — когда после трёхдневного дежурства действительно хочется спать, а впереди ещё неделя разъездов и слежки, уже не думаешь, где ты ложишься спать и как. Не удивительно, что Алигьери так ценил комфорт, возможность вернуться в свой собственный дом и лечь отдохнуть на просторной трёхспальной кровати, в тишине, чистоте и безупречном порядке. И вот эти вот ночёвки — вытесненным омегой с кровати, всю ночь поджимая длинные ноги и ворочаясь на узкой полосе дивана — порядком его, честно говоря, раздражали. Но своего недовольства альфа не показывал, оставаясь спокойным и нейтральным — и утром, когда Энцио наконец вылез из постели, Алигьери уже бодрствовал, сидя за плетеным столиком с неизменной газетой и чашкой кофе. Напротив него был накрыт завтрак для омеги — со своим альфа, видимо, уже расправился, — и, когда мальчишка закончил умываться, за столом того уже не было: Шеннон с телефоном у уха расхаживал по веранде внизу и о чём-то разговаривал — вроде бы, достаточно внятно, но не настолько громко, чтобы, не стоя рядом, можно было разобрать слова.

Часа три, наверное, омега был предоставлен сам себе — внимание Алигьери целиком поглотили какие-то неотложные вопросы, и он с очередной чашкой кофе засел за ноутбук, зажимая телефон плечом и снова, снова обсуждая что-то приглушенным голосом. Днём альфа, засидевшись на одном месте, выбрал активный отдых и Энцио с собой тащить не стал — но омега мог спокойно наблюдать с лежака на веранде за скутером, на более чем приличной скорости рассекающем волны на небольшом удалении от бунгало, то поднимая белесые стены взбурлившей под мотором пены, то высоко подпрыгивая, чуть ли не отрываясь от воды на высоких волнах. На этом скутере Шенн подъехал к самому бунгало, "припарковав" тот у веранды и зайдя пообедать — а после снова умчался. В общем-то, день этот обошёлся для Энцио без особых потрясений — если не считать единственное, на что его сподвиг Алигьери, выведя вечером, по утихшему солнцу, прогуляться по нагретым улочкам городка. Этим чем-то было одно из множества объявлений о развлечениях для туристов — катание на парашюте. Так что пятнадцать минут своей жизни Грациани, наверное, впервые провёл в воздухе — Шенн, уже не раз летавший и не находивший в таких подневольных катаниях ничего действительно интересного, остался внизу, на катере, и только наблюдал с усмешкой за парящим позади парашютом, прикрывая глаза ладонью от солнца, ветра и брызг морской воды. Отужинав в одном из предложенных на выбор омеги ресторанов, вернулись в бунгало с первой темнотой — и теперь уже Алигьери занял место на веранде (второе, впрочем, осталось свободным, но вряд ли омега на него покусился бы), подсвеченный экраном ноутбука у себя на коленях...

Он засиделся глубоко за полночь — уже засыпая, Энцио ещё мог видеть его работающим; а вот проснувшись — на удивление, в бунгало не обнаружил. Завтрак привычно стоял на столе — Алигьери то ли вообще не спал, то ли просто снова поднялся ни свет ни заря и вызвал прислугу. Впрочем, куда именно Шенн подевался, выяснилось достаточно скоро: не прошло и пятнадцати минут, как к опущенной до самой воды веранде бунгало, служившей заодно и мини-пристанью, подплыл уже не вчерашний скутер, но небольшой прогулочный катер белого цвета, похожий на тот, за которым Энцио вчера таскали по воздуху в связке с инструктором полётов: небольшая низкая палуба, приспособленная для ныряния, высокие борта с перилами и маленькая каюта-укрытие с отдельно вынесенным местом рулевого. Забирайся, бодро скомандовал альфа, спрыгивая на веранду и поднимаясь в бунгало, поедем коралловые рифы смотреть.

Собственно, не прошло и получаса, как они были уже на месте. У небольшого рифового островка, засыпанного песком, вода была спокойной и прозрачно-бирюзовой, лишь едва рябила, и можно было даже различить тень катера, бросаемую на дно — как и суетные стайки рыб, и отдельные кораллы, отбившиеся от основной массы. Глубина, впрочем, была достаточной — метра три, не меньше, с отмелями и углублениями, и красочный подводный мир, защищенный здесь от бурных волн другими островами, бурлил и цвёл здесь своей, совершенно особой жизнью. Альфа, нацепив ласты и маску с трубкой, ушёл в разведку, оставив омегу наедине с морской тишиной, припекающим солнышком и чудесным лазурным морем сразу здесь, за бортом — а сам отплыл метров на восемь, к скоплению кораллов, и лишь изредка появлялся над водой целиком.

Несколько раз он возвращался к лодке, выкладывая на палубу что-то из трофеев, подобранных со дна — приглянувшиеся камни и ракушки, одну совсем диковинную, всю усыпанную мелкими иглами. Пока, наконец, не подплыл раз, наверное, в пятый, и теперь уже не без натуги обеими руками выгрузил из воды здоровенную, в две его ладони раковину, белую в рыжевато-красную полосу, на взгляд как совершенно пустую: мол, гляди, какая красота, это тебе не ерунда с пол-ладони от силы. И, оставив Энцио разбираться с очередным трофеем, кувыркнулся назад в воду — только ласты и мелькнули, мелко плеснув и скрывшись из виду...

Вот именно ради этих "охх", ради этих удивлённо раскрытых чайных глаз, ради робкого кошачьего любопытства, которым оживал омега при виде чего-то необычного и интересного, Шенн и изображал сейчас из себя охотничьего спаниэля, принося к лодке то один, то другой дивный трофей, мокрый и настоящий, ничего общего с прозрачным голографическим обманом зрения. Заметив этот интерес во взгляде, в подающейся вперёд тонкой фигурке, он довольно усмехался углом рта — и снова уплывал, отталкиваясь от катера для начального ускорения. Вода была ему в удовольствие, и альфа охотно грёб и отфыркивался, а затем снова набирал воздуха, чтобы нырнуть на глубину за чем-то замеченным сквозь стекло маски. Расслаблялся, отдыхал без всяких лишних мыслей — но неизменный мобильник был при нём, в водонепроницаемом чехле, чёрным нарукавником обхватившем крепкое плечо.

На счастье Энцио, он как раз поднял голову над водой, чтобы услышать не вскрик, но шумный всплеск, вызванный падением в воду сорока семи килограммов омеги — и встревоженно обернулся. Сквозь маску в водных разводах видно было плохо — Алигьери сердито сдёрнул её на макушку, выплевывая загубник закрепленной на ней трубки. В груди неприятно ёкнуло: ему не показалось, мальчишки и в самом деле на палубе не было. Спрятаться на катере было негде, даже козырёк от солнца был целиком прозрачен. Выругавшись, альфа кролем поплыл обратно к катеру, с силой разбивая воду ногами.

У катера он схватился за перила, приподнявшись над водой, хрипло позвав омегу по имени — но нет, Энцио не пытался притаиться за бортом или укрыться за креслом рулевого. Стремительно сообразив, в чём может быть дело, Шенн швырнул на палубу сорванную с головы и мешающую у лица маску, и резко оттолкнулся руками вниз, уходя в воду — и под катер. И, уже поднырнув под днище, в бирюзово-прозрачной воде заметил барахтающегося уже на приличном расстоянии от поверхности мальчишку. Булькнув невольным и от всей души искренним ругательством, Шенн зажал в горле остатки воздуха и в два широких гребка оказался рядом, подхватывая и поднимая его на поверхность. К своей удаче, омега не успел существенно наглотаться воды и, оказавшись прижатым к плывущему спиной вперёд Алигьери, задышал и закашлялся сам, в ужасе продолжая дёргаться выше, ещё выше из воды. Катер пришлось обплывать со стороны носа: Энцио ухитрился провалиться сквозь перила с неходовой стороны. Наконец вытолкнув Энцио на палубу, окончательно сбившийся с дыхания альфа выбрался следом, подтягиваясь на локтях и замирая на несколько глубоких, резких вдохов-выдохов, восстанавливая кислородный баланс, прежде чем отвалиться на бок и растянуться на совсем не просторной палубе рядом с омегой, головой почти упершись в размещенные за креслами технические ящики с мотком верёвки и демонстративно прицепленным оранжевым спасательным кругом.

Омегу хотелось хорошенько треснуть по непутёвой его голове, в досаде вымещая раздражение за собственный испуг, но лёжа было несподручно, и потому Алигьери, отвернув голову, только выдохнул сквозь зубы, сосчитав до пяти, прежде чем с усилием приподняться на локте и посмотреть на Энцио:

— Ты в порядке? Не болит ничего?..