• ВНЕШНОСТЬ •
› рост/вес: 172 см/70 кг
› цвет волос: чёрный
› цвет глаз: серо-зелёные
› особые приметы: пять проколов в правом ухе, два в левом, проколотая нижняя губа, татуировка в виде узкой полосы на подбородке

Благодаря правильно подобранной диете и регулярным занятиям спортом, у Дари довольно крепкий для омеги вид: широкие плечи, раскачанные мышцы торса, и он очень надеется однажды если не достичь масштабов, нормальных для среднего беты, то хотя бы потолстеть и выглядеть массивнее за счёт этого. У него смуглая, сандалового оттенка кожа, резко очерченные скулы, выдающийся нос с горбинкой, брови — густые и чёрные, и он тщательно придаёт им изогнутую форму, что в сочетании с пухлой, всегда немного оттопыренной нижней губой делает его лицо чуточку удивлённым; в целом во внешности определённо виден восточный колорит. На этом фоне неожиданно маленьким и невыразительным кажется узкий подбородок, так что его Дари украсил татуировкой, компенсируя таким образом невозможность отрастить усы и бороду. Волосы тёмные, густые и вьющиеся на концах, в детстве он на радость родителям отращивал их до лопаток и собирал в хвост или косички, но в колледже обстригся коротко и стал выбривать виски, открывая миру украшенные пирсингом уши. Любовь Дари к браслетам, кольцам и крупным серьгам неистребима, но носить их он предпочитает дома или по особым случаям, а в повседневной жизни выглядит довольно скромно — простые светлые рубашки с коротким рукавом, чтобы все видели мускулы на руках, такие же светлые брюки и непременные солнечные очки; он также носит очки для чтения, но в таком виде его застают редко. Дари старается держаться особняком от остальных, может казаться зажатым, отстранённым и холодным, язык тела — как у настороженного зверька, готового к нападению в любой момент, но когда он с жаром говорит о близкой ему теме, его жесты приобретают удивительную плавность и экспрессивность. Запах у Дари тонкий и не слишком привлекает внимание, но всё же он долгое время прятал его за маскирующими кремами, пока не встретил в университете преподавателя, который дымил так, что под запахом табака не ощущалась ни ароматическая компонента, ни феромоны: Дари с радостью перенял у него эту привычку.

• ХАРАКТЕР •

В воспитании Дари участвовали оба родителя, и потому можно уверенно сказать, что он перенял лучшие черты и папы, и мамы. Артистизм и чувственность отца-актёра у Дари в крови, он играет собой каждую минуту, особенно в моменты глубоко эмоциональные; в юности ему ничего не стоило в порыве злости грохнуть об пол тарелку, убежать, хлопнув дверью, красиво разрыдаться или влепить обидчику пощёчину, но с возрастом он научился брать себя в руки, так что эти жаркие страсти разыгрываются по большей части у него в голове, пока внешне он протирает в сотый раз очки и смотрит куда-то в пол. Всё с той же импульсивностью он склонен принимать важные решения и делать выводы о людях; он быстро привязывается и так же быстро готов перенести человека в чёрный список, если тот ему чем-то не угодил, причём и то, и другое человеку предлагается угадать самому по изменившемуся отношению, потому что признавать симпатию или неодобрение вслух Дари не станет, пока момент не будет совсем уж критичным. Дари также можно назвать фаталистом, он всегда готов к худшему и непременно оповестит о шансах на неудачу всех знакомых, пока чёрное облако пессимизма не накроет каждого причастного человека — что самое забавное, он при этом категорически не выносит, когда о провале пытаются предупредить его самого, потому что воспринимает это как сомнение в своих силах. Омежья выносливость в сочетании с болезненным самолюбием дают поистине кошмарное сочетание: Дари из тех людей, которые способны просидеть над книгами двенадцать часов, не разгибая спины, потом подорваться в спортзал, а оттуда — на ночную вечеринку, и утром очень удивляться, почему же у них так гудит голова и темнеет в глазах.

Что же, в таком случае, досталось ему от матери? В первую очередь — непрошибаемое упрямство: Дари готов стоять на своём до последнего, даже если понимает, что объективно не прав, и его споры с другими такими же упрямыми людьми могут тянуться неделями, всплывая в разговорах в самый неожиданный момент. Умение матери чувствовать людей и лавировать в потоках человеческих отношений всегда его поражало, и он с удовольствием учился на её примере, с малых лет усвоив, что грубой силой и напором проблемы решает только тот, кому больше нечего предложить; он способен быть если не лидером, то почётным серым кардиналом и медиатором отношений в любой группе. Споры о том, чьей горячности в нём больше, от отца или от матери, ведутся в семье до сих пор, но стопроцентно материнским можно назвать как довольно чёрное чувство юмора, так и привычку делить людей на «свою стаю» и чужаков. Своим многое прощается, но и спрашивается с них больше, и им в разы чаще приходится терпеть капризы и сцены, которые Дари не решится устраивать перед людьми малознакомыми. Фактически, верный признак того, что человек ему нравится — то, что Дари полагает себя вправе устроить ему скандал. В ответ он ценит не меньшую эмоциональность, и нет для него худшего наказания, чем игнор и эмоциональная отстранённость. Лучше отношения, которые закончились тем, что чей-то чемодан полетел с балкона, чем те, из которых медленно ушла искра, искренне полагает он; это не значит, что Дари не хочет покоя и тихой гавани, главное, чтобы эта гавань не превратилась в застойное болотце.

Будучи ребёнком, с детства окружённым безусловной любовью, Дари оказывается очень возмущён, если его, прекрасного, не начинают любить и уважать с первой же встречи. Детство, в котором всё давалось легко, будь то чужая дружба или академические достижения, приучили его к быстрому успеху, и теперь каждый провал воспринимается им как конец света, что выливается в целые недели, полные мрачной меланхолии и едкого сарказма в адрес окружающих; по той же причине он не переносит, когда кто-то лезет в его дела и, того хуже, предлагает помощь, потому что предложение помощи есть неуверенность в том, что он сможет справиться своими силами; он предпочитает заботу ненавязчивую, незаметную с первого взгляда, такую, чтобы он чувствовал себя не слабым и опекаемым, а ценным, любимым, ибо быть любимым — его естественное состояние. Ненавидит он и неоконченные дела, и проекты, получившиеся не так удачно, как он планировал, и потому он очень экономно расходует свои силы на увлечения и работу — если что-то не получается довести до совершенства в кратчайшие сроки, он от этого отказывается, потому что быть вторым или в какой-нибудь несчастной «десятке лучших» ему невыносимо.

Многие годы своей жизни Дари бездарно потратил, пытаясь подавить в себе всё омежье, кидаясь в разные крайности и в поведении, и в одежде, почти полностью вытравив в себе такие «недостойные» качества, как чуткость, эмоциональность, даже любовь к прекрасному — будь то искусство, украшения или даже люди; подавлял он и сексуальность, не представляя себе, как можно уложиться в отношения с альфой или бетой без того, чтобы чувствовать себя «стереотипным» омегой. Годы в университете помогли ему осознать, как он заблуждался, и когда он понял, что причины всех бед кроются не в первичном поле, а в отношении общества, он стал пытаться снова принять себя, понемногу вспоминая те вещи, которые ему нравились в детстве. Впрочем, он всё ещё остро реагирует, когда в нём видят омегу, и нет способа лучше испортить с ним отношения, чем ляпнуть «омеги должны» или «порядочная омега никогда...», а изменение общества к лучшему полагает своей прямой обязанностью, потому что кто, если не он?

Один из худших страхов Дари с малых лет — неожиданная течка, по итогам которой он очнётся в лапах какого-нибудь сального альфы лет на двадцать старше него. С некоторых пор к этому страху добавился ещё и страх забеременеть, доводящий его до ночных кошмаров и тревожных атак; впрочем, последние годы в принципе были тяжёлыми для его душевного состояния, и ссора с родителями была в числе факторов, которые подкосили его так, что долгие месяцы вместо прежнего брызжущего энтузиастом молодого учёного по коридорам университета блуждал некто мрачный и нелюдимый. Ребёнок, не привыкший считать деньги и всегда имевший за спиной опору, оказался вдруг в большом, непонятном взрослом мире, где ему пришлось попробовать на себе прелести работы с минимальным окладом и дешёвого съёмного жилья, а заодно огрести проблем со здоровьем из-за подавителей, с которых ему ещё предстоит медленно и крайне осторожно слезать. Эта история заставила его окончательно повзрослеть и понять, что даже самые близкие люди могут сделать подлость — из лучших побуждений, конечно; начать снова доверять людям ему будет непросто.

Отдельного упоминания стоят его отношения с религией и культурой обеих его этничностей. На Деметре, где старые порядки давно забыты, утеряны, перемешаны и перепутаны самым загадочным образом, держаться за свои корни очень сложно, и всё же и Кабусы, и Бхарати пытались это делать, передавая воспоминания предков дальше от поколения к поколению. По мере взросления Дари впитал огромный культурный слой, сотни преданий, песен и танцев, изучил хинди и арабский, а также привык посещать храм Ганеша, когда ему требуется привести в порядок мысли. Он не назовёт себя верующим человеком, скорее, он агностик, но есть в благовониях и мелодичных песнопениях что-то, что заставляет его снова почувствовать себя маленьким мальчиком, окружённым лаской и заботой любимой семьи.

• БИОГРАФИЯ •

[audio]http://pleer.com/tracks/5111659rSW1[/audio]

Пожалуй, чтобы в полной мере понять, почему жизнь Дари сложилась именно так, как сложилась, начать стоит с его отца. Гарольд Бхарати был омегой, выросшим в небольшой индийской диаспоре на окраине римско-парижского квартала. Его семья вот уже четыре поколения держала там крохотную забегаловку с национальной кухней, которая гордо именовалась «семейный бизнес». Ресторанчик чудом держался на плаву, несчастный Гарольд с малых лет был вынужден помогать на кухне, так как выручки не хватало на наёмных рабочих, и ребёнка использовали для мелких поручений вроде доставки еды в близлежащие офисы, мытья посуды и нарезки овощей. Стоит ли говорить, что ресторан этот Гарольд ненавидел всей душой? Увы, будучи мальчиком мягким и уступчивым, он и помыслить не мог о том, чтобы признаться родителям, как сильно он мечтает играть на большой сцене — ему с трудом позволяли отлучаться на занятия в актёрский кружок, о каком колледже могла идти речь? Все надежды Гарольда были лишь на то, что родители проживут как можно дольше, чтобы ему не пришлось погружаться по уши в страшный мир бизнеса.

Ему едва исполнилось восемнадцать, когда судьба столкнула его с женщиной, изменившей всю его жизнь. Алия Кабус переехала в Неополис из Нео-Стамбула вместе со своими родителями; какими были причины этого переезда, уже не важно, но так уж получилась, что юная альфа, которую неожиданно накрыл подступающий гон, самым глупым образом заблудилась в новом районе, не имея под рукой даже телефона, по которому могла бы вызвать такси до дома. Гарольд наткнулся на неё совершенно случайно, возвращаясь с очередной доставки — пропахший индийскими пряностями, в нелепой форме курьера и верхом на велосипеде. Он до сих пор не понимает, как молодая, красивая, уверенная в себе альфа могла клюнуть на этот вид, и винит во всём феромоны, помутившие ей сознание, но факты есть факты: девушка ему доверилась, он проникся, чувствуя, что хоть так сможет сыграть роль романтического героя, о которой мечтал, и тайком протащил свою будущую спутницу жизни в дом, после чего прятал в своей крохотной спальне все три дня, пока не прошёл самый пик и Алия не насытилась доступной омежьей тушкой.

Что тут скажешь: Гарольду, до того не обласканному вниманием альф, эти несколько дней вскружили голову, и к третьей ночи он был влюблён намертво, стыдливо считая спрятанные под формой засосы и царапины и притаскивая уставшей Алие с кухни остатки десертов для подкрепления сил. О счастливом будущем он и мечтать не смел, но всё же надеялся хотя бы букет цветов, а никак не на то, что Алия пропадёт сразу, как придёт в себя, и не даст о себе знать даже банальным телефонным звонком. Гарольд впал в чёрную меланхолию, напрочь забросил все свои обязанности и впервые в жизни истерично накричал на родителей. Он думать не хотел, что сделают родители, если узнают, что их дорогой, невинный омежка подцепил случайную альфу и провёл с ней гон, не узнав о девушке ничего, кроме имени. Его депрессия тянулась две недели, на третью он рискнул выйти из комнаты, тщательно замотав укусы шёлковым платком; и только месяц спустя оказалось, что всё это время Алия металась по району, пытаясь найти место, в котором её так радушно приняли, ибо не помнила она ни улицу, ни номер дома — только стойкий запах пряностей и вывеску ресторанчика под окном спальни.

У этой истории могла бы быть масса вариантов развития, но Гарольду и Алие повезло так, как везёт только в добрых романтичных фильмах. Они встретились, они неловко сошлись, около года трогательно бегали на свидания («в любое место, где не пахнет карри, умоляю тебя»), а когда у родителей Гарольда стало сдавать здоровье, решили не тянуть и обвенчаться — дважды, сначала скромно проставив нужные коды в паспортах, а потом пышно, по традициям семьи Бхарати, трепетно поклонявшихся старым, ещё земным богам. Гарольд взял фамилию жены, Алия переписала на себя бизнес мужа и взялась за него с поистине альфийским упорством, оставив мужу возможность заниматься любимым делом. Так они и жили следующие несколько лет — Алия пропадала на встречах с деловыми партнёрами, открывала филиалы и вкладывала свободные деньги в перспективные предприятия, а Гарольд учился на актёрском отделении маленького театрального колледжа и играл по вечерам в молодёжных любительских театрах, где декорации и костюмы делали из картона, марли и большого количества блёсток. Это были годы, когда парочка видела друг друга так редко, что иногда недели проходили без утреннего поцелуя в щёку, и только моменты гона и течки становились теми днями, которые они с поистине священным трепетом проводились вместе.

Им было уже по тридцать с небольшим, когда они смогли остановиться, выдохнуть и понять, что всё изменилось. Гарольд больше не был одиноким мечтательным мальчиком из бедного района: он жил в хорошей квартире в центре парижской части римско-парижского квартала и играл харизматичные роли в артхаусных постановках «для ценителей». Алия тоже из неловкой девочки-переселенки стала уважаемой в бизнес-кругах владелицей сети ресторанов национальной кухни, которую дома ждал любимый омега. Не хватало этой идиллии последнего элемента — ребёнка, который сделал бы счастливую ячейку общества полной. Сменив пентхаус в бизнес-районе на особняк возле реки, Кабусы запаслись терпением и принялись придирчиво подбирать клинику, в которой будет происходить искусственное оплодотворение.

Дари был желанным ребёнком — поздним, единственным и горячо любимым. Он не знал, что такое недоедать или работать с малых лет, у него были лучшие учителя, хорошая частная школа, доступ в любые кружки и спортивные секции, о каких он мог мечтать. И Дари искренне отвечал родителям не меньшей любовью; хотя природная живость и любознательность в сочетании с острым языком не раз заводили его в неприятности, он никогда не ввязывался в то, что его родители сочли бы недостойным, и ему часто казалось, что разочарование родителей, если он станет его причиной, убьёт его совсем не метафорически. Лет до шести в его воспитании в равной степени участвовали как папа, так и мама; но когда медицинское обследование показало, что мальчик всё же несомненный омега, Гарольд принял одно из важнейших решений в своей жизни — он полностью отказался от актёрской карьеры, хотя был на самом пике славы, чтобы окружить ребёнка заботой и любовью человека, понимающего, через что маленькому омеге придётся проходить. Больше всего он боялся, что его мальчику не повезёт так, как повезло ему, и бремя семейного бизнеса ляжет на его хрупкие плечи; он надеялся на второго ребёнка, который окажется альфой, но здоровье не позволяло ему выносить Дари братика или сестричку — а значит, всё зависело от того, сможет ли тот найти себе пару до того, как скончается Алия.

Всю начальную и большую часть средней школы Дари провёл в компании отца, который учил его, как правильно заплетать косы, носить традиционные летящие одежды, танцевать и вести себя на светских приёмах, и это были счастливые, полные любви годы, от которых сохранилось множество снимков, на которых по плечам Дари рассыпаются роскошные волосы, и Гарольд с отеческой гордостью держит его маленькую руку в своей мягкой ладони. Дари был готов к своей первой течке, которая настигла его в тринадцать, заранее сообщил отцу о симптомах, получил таблетки, горячую ванну и тонну мороженного, отсиделся дома, а потом сходил на обследование к врачу, и всё было бы в порядке... но разве это было бы интересно?

Кажется, нет в мире омеги, взросление которого обошлось бы без эксцессов. Что-то сбилось в цикле Дари, и, когда ему было пятнадцать, течка пришла раньше положенного срока. Его пронесло: возвращавшийся с работы учитель заметил своего ученика в руках у какого-то незнакомого альфы, вмешался и притащил шального омегу по домашнему адресу, выразительно отчитав родителей за недосмотр. Потом Дари было ужасно стыдно за этот срыв и за то, в каком виде его нашли, и ещё много недель он старательно пытался смыть с себя чужой запах, который мерещился ему повсюду — но это меркло на фоне того, как испугался за него Гарольд. Как только течка кончилась, Гарольд ультимативно сообщил Дари, что нашёл ему хорошую школу-интернат, специально рассчитанную на омег; что с территории этой школы он никуда не денется, что в персонале там — одни омеги, что даже если что-то пойдёт не так, некому будет воспользоваться его состоянием... Дари воспринял это в единственном ключе, в каком мог воспринять попытку отослать его от дома любимый и обласканный ребёнок — как ужасное, подлое предательство, как наказание за что-то, в чём был виноват даже не он, а дурная его природа. Хотите жить без меня? Прекрасно! — как бы сказал он без слов, когда собрал вещи и сбежал из дома. На этот раз его искали силами полиции, по всем трущобам, сектам, подпольным барам и ночным клубам; всё это время, тихо посмеиваясь себе под нос, Дари проводил дни в библиотеках, а ночи — в круглосуточных кофейнях, которых в римско-парижском квартале было предостаточно. Имея при себе ноутбук с доступом к вайфаю, он даже не выпал из учебного процесса, педантично отправлял учителям сделанные в срок задания — и оставлял едкие, по-подростковому пафосные записи в социальных сетях. Домой он вернулся на четвёртый день и категорично сообщил, что если его попытаются закрыть в каком-то интернате, он сбежит и оттуда — и тогда домой уже не вернётся. Гарольд опустил руки, признавая поражение; с этого момента что-то в отношениях отца и сына непоправимо разладилось.

Потеря самоконтроля, пославшая его шататься по улицам, порядком подкосила уверенность Дари в себе. Пожалуй, только после этого события он в полной мере осознал не только то, что он — омега, но и то, что другие видят омегу в нём. Альфы, которые думают, что им можно зажать его в тёмном углу, даже если он явно не в себе; учителя, которые считают, что должность старосты класса лучше подойдёт кому-то другому, даже если Дари — первейший кандидат по всем статьям; спортивные тренеры, предлагающие десять разных альтернатив командным видам спорта — «а может, вам лучше танцы?»; и, самое страшное, родной отец все эти годы в первую очередь видел в нём не личность, а набор хромосом и феромонов, которому приписывал некий список качеств, положенных «правильному» омеге. Первым его бунтом стали коротко остриженные волосы: Гарольда едва не хватил удар, когда он увидел криво обкромсанные канцелярскими ножницами кудри, и пока семейный стилист исправлял этот жуткий произвол, папа страдал и капал себе в коньяк валерьянку. Следом Дари избавился от украшений и свободных одежд, добавил к шахматному кружку регулярные занятия в спортзале с целью набрать хоть какую-то массу, а помимо ослабителей выпросил себе маскирующие крема, которыми планировал обходиться, пока ему не стукнет восемнадцать.

Ссоры участились. Дари вдруг с ужасом понял, что любовь родителей не безгранична, что папа любит его не любым, а «правильным», что мама примет сторону отца в любом споре, полагая, что омеге виднее, как воспитывать единственного отпрыска; и от этого, от его попыток нащупать границы и понять, где кончается любовь к нему и начинается любовь к образу идеальной омеги в головах родителей, Дари стал выкидывать фортели, которые раньше не пришли бы ему в голову. Периоды жутких истерик сменялись месяцами, когда всё казалось почти нормальным, почти «как раньше», но хватало одной искры, чтобы хрупкий мир снова взорвался, и чем ближе было окончание школы, тем хуже была обстановка в доме. Гарольд считал, что омеге нужно вступить в брак — и чем раньше, тем лучше, он, мол, живой тому пример. Дари замуж не хотел, Дари хотел учиться, таскать штангу и сесть на подавители; очередной скандал закончился тем, что Дари всё лето до поступления в университет демонстративно жил у лучшей подруги, но само поступление Гарольда неожиданно успокоило. Он боялся чего-то страшного, серьёзного, вроде медицины, юриспруденции или, не дай Шива, экономики, но социология? О социологии и он, и Алия имели смутное представление, так что дружно решили, что это просто блажь, пусть мальчик получит эту корочку гуманитария, раз ему так хочется, а уже после можно будет присмотреть ему хорошую партию. Гарольд и Алия верили в любовь — но в необходимость крепкой альфийской руки для ведения бизнеса они верили больше и не собирались отдавать такой тонкий вопрос на откуп случая.

Университет стал для Дари совершенно новым этапом в жизни. Здесь его никто не знал — его семья была известна в более узких кругах, отца знали совсем под другой фамилией, а сам Дари провёл свои детские годы достаточно тихо, чтобы не засветиться в прессе. Он сидел на подавителях и параноидально мазался маскирующими запах кремами, и при первом знакомстве успешно сходил за бету; не то что бы он стыдился того, что он омега, напротив, он намеревался посвятить всю свою жизнь тому, чтобы изучить окружающие омег социальные феномены и стереотипы, а потом детально их развенчать — но его передёргивало от одной мысли о том, что в нём снова будут видеть не больше, чем течную истеричку, особенно такие уважаемые люди, как его профессора. Этим он сам себя загнал в те условия, когда вокруг постепенно не осталось людей, с которыми он имел бы близкие связи, потому что он слишком боялся им раскрыться и очень остро реагировал на любые намёки на предвзятость к омегам, видя в них не только поддержание несправедливого социального строя, но и нападку на себя лично. Его немногими друзьями оставались те, кого он знал ещё со школы, в частности, Майя, у которой он провёл лето — у девушки тоже был повод начать новую жизнь без оглядки на прошлое, если для Дари восемнадцатилетние ознаменовалось началом приёма подавителей, то она совершила неслыханную для альфы операцию по коррекции пола и в университет отправилась уже с новыми документами, так что у них с Дари было больше общего, чем может быть у альфы и омеги на первый взгляд. Помимо Майи, Дари трепетно привязался к одному из преподавателей — первому альфе на его памяти, который так рьяно поддерживал те же идеи, что и он. Именно профессор Грэйс уговорил Дари не останавливаться на степени бакалавра и продолжать изыскания; обещанием полной протекции, кураторства и любой поддержки, а так же комплиментами логичности научных построений и трудолюбию он так соблазнил Дари, что уговоры отца и матери отложить «эту дурь» на какое-нибудь далёкое «потом» он уже не слышал. Как оказалось — зря, но это ему предстояло выяснить много позже.

Некрасивая история с подменой таблеток стала тем, что сподвигло Дари не только переехать из родного дома сначала в дешёвое общежитие, а после к научному руководителю, щедро предложившему кров и еду, но и поводом оборвать с семьёй все связи. Кто знает, на что надеялся Гарольд, заменив одну крошечную капсулу подавителя на аналог из муки и подкрашенного сахара? Возможно, что мальчик вспомнит о своей природе и поймёт, что бороться с ней бессмысленно, или что нечаянная течка поможет ему найти свою любовь так же, как когда-то гон Алии стал поводом для её знакомства с мужем; но уж точно не на то, что сына накроет ровнёхонько в день защиты магистерской работы. Большего стыда Дари в своей жизни не испытывал: он не только провалил защиту с треском, а потом нашёл себе чуть ли не первый попавшийся симпатичный экземпляр для случки, но ещё и загремел во все газеты, которые буквально умирали от восторга, заполучив, наконец, сенсацию с участием примерного сына одной из самых обеспеченных семей города. Если бы не профессор Грэйс с его каменной невозмутимостью, Дари точно никогда не вернулся бы в науку; впрочем, теперь, оглядываясь назад, Дари может честно признать, что одну хорошую вещь Гарольд таким образом всё же совершил — после пережитого унижения Дари уже не видит смысла притворяться кем-то, кем не является, и с честью несёт на себе клеймо омеги. Если бы на этом его проблемы закончились...

ОБ ИГРОКЕ

Отредактировано Dary Nishant Kabus (23 августа, 2015г. 22:22:28)